Михаил КЛИКИН

Братья Стругацкие о писательстве, писателях, о таланте, книгах, литературе

...самый правильный принцип работы писателя (на мой взгляд): каждую новую книгу пиши так, будто она у тебя последняя. Не могу сказать, что мы использовали этот принцип КАЖДЫЙ раз, когда писали новую книгу. Но, тем не менее, использовали мы его частенько. А «главную свою книгу» так, по-моему, и не написали.

Автор должен ОШАРАШИТЬ читателя. А какими средствами он этого достиг – его дело.

Главное, что остается после прочтения. Если остается заряд мыслей – отлично, если только эмоциональный заряд – тоже недурно. Плохо, если ничего не остается.

...гораздо чаще книга вызывает все-таки взрыв эмоций, а не мыслей. Что ничем не хуже на мой взгляд.

«То, что не интересно писателю, не может быть по-настоящему интересно и читателю тоже».

Писать надо о том, что тебя волнует и что ты знаешь хорошо (или не знает никто). Все прочее – от лукавого.

...писатель-фантаст (как и любой писатель) никому ничего не «должен». Разве что самому себе – быть честным и по возможности не умножать лжи. А в остальном – «Каждый пишет, как он дышит».

Писать надо под давлением мыслей и чувств. Гомеостатическое Мироздание не столько «выдавливает», сколько «раздавливает». Чтобы «шокировать» читателя, вовсе не надо самому оказаться в состоянии шока. Большинство лучших романов мира написано было в ситуации социальной стабильности.

Потребность «творить миры» заложена во многих людях, и когда эта потребность реализуется, возникает фантастика. В каждом человеке дремлет Демиург – в этом, наверное, все дело. А вот откуда он там (в человеке) взялся, – это вопрос! И нет на него ответа.

Такого рода «идеи» любому писателю приходится изобретать часто и быстро, если он пишет фантастическую прозу. Штучки-дрючки эти, не имея, как правило, никакой самостоятельной ценности, несут чрезвычайно важную художественную нагрузку: они создают достоверный антураж, без которого цена любой фантастике – дерьмо.

У меня нет единой, четко сформулированной и отлитой в бронзу творческой концепции. Есть набор правил и аксиом, к которым я прибегаю по мере надобности. «Литература должна рассказывать о людях и человеческих судьбах». «Главное назначение книги – создать у читателя потребность к сопереживанию героям и их судьбе». «Фантастика есть часть литературы, это художественный прием, служащий для придания повествованию остроты, усиливающий акт сопереживания, позволяющий рассматривать проблемы, недоступные для «бытовой» литературы (скажем, проблему Разума во вселенной, или социологию Будущего)». «Фантастика стоит на трех слонах – ЧУДО – ТАЙНА – ДОСТОВЕРНОСТЬ. ЧУДО – это собственно фантастический элемент, вводимый в повествование. ТАЙНА – способ подачи информации, та морковка, которая ведет читателя от страницы к странице и никак не позволяет ему отложить книгу. ДОСТОВЕРНОСТЬ – главный из слонов, это сцепление текста с реальностью, реальная жизнь внутри книги, то, без чего роман превращается в развлекательную байку или эскапистскую болтовню»... Ну и так далее. Наверняка все это как-то соотносится с моим жизненным кредо. Как именно, не знаю. Собственно, все мое жизненное кредо сводится к фразе из «Стажеров»: жизнь дает человеку три счастья – друга, любовь и работу. Все прочее – от лукавого.

Литература – всегда отрицание. Это понятно, потому что мир наш – это мир зла. Жизнь наша – это борьба со злом. Всегда! Только та литература имеет право на существование, где эта борьба со злом происходит и находится в самом центре внимания.

Настоящий писатель (по определению) вообще не занимается «изобретением сущностей». Он пишет о той единственной сущности, о которой только и имеет смысл писать художественные произведения: о человеческих судьбах.

Массовая литература потому и называется массовой, что нравится многим и многим. А поскольку большинство читателей обладают весьма низкой квалификацией, нравится им именно и в первую очередь литература второго сорта. Другое дело, что далеко не всякая «массовая литература» обязательно плоха. Существуют (и не так уж редки) счастливые исключения: Ильф и Петров, Булгаков, Хемингуэй, Грэм Грин – это ведь все авторы книг, воистину массовых по числу поклонников, а значит и по тиражам.

...мы всегда исповедовали принцип: писатель не тот, кто пишет; писатель тот, кого читают. Отсюда вывод: писание в стол – занятие не для профессионала, а для любителя. Разумеется, все начинают как любители. Сама мысль о том, чтобы опубликоваться, представляется поначалу чрезмерно дерзкой, дерзкой до неприличия. Но – аппетит приходит во время еды. Исписав гору бумаги, получив одобрение читателей, мнение которых ты уважаешь, становишься дерзким, а мысли о публикации – делаются привычными. И в конце концов, понимаешь: не боги горшки обжигают; чем черт не шутит; кто не рискует, тот не выигрывает... и т.д. И несешь рукопись в редакцию. И вот тут-то и начинается самое страшное.

Меня мало интересуют новые идеи (на поверку они всегда оказываются старыми) и социальные прогнозы (ничего НЕОЧЕВИДНОГО предсказать еще никому не удавалось). Меня интересует Литература – то есть книги о людях и судьбах. Недостатка в таких книгах я не испытываю и никогда не лазаю по И-нету в поисках таковых – опыт показывает, что это безнадежное занятие. «Теория айсберга» – это довольно простая вещь. В одной из своих статей Хемингуэй сформулировал эту теорию примерно так. Никогда не надо описывать всё, что ты знаешь по поводу происходящего в романе. Сам ты, разумеется, должен знать ВСЁ, но читатель из этого должен видеть лишь небольшую часть, самую только верхушку айсберга («девять десятых айсберга скрыты под водой»), и по этой верхушке почувствовать и понять все, что осталось от него, читателя, скрыто. Это один из основных литературных принципов Хема: недоговоренность, недосказанность, уход в подтекст. Никогда не надо подробно объяснять и разжевывать читателю всё, что касается переживаний и чувств героев: недосказанность производит гораздо большее впечатление, нежели самые подробные описания и разъяснения. В качестве иллюстрации рекомендую Вам прочитать (или перечитать) рассказы «Белые слоны» и «Трехдневная непогода».

Меньше всего мы, начиная писать, думали о деньгах. Нам и в голову не приходило вообще, что можно жить за счет литературного труда. «Опубликовать книгу и тихо гордиться ею» – вот был изначальный стимул, если всю гамму наших тогдашних чувств мы вздумали бы свести к короткой формуле.

Каждый писатель обязательно является читателем, причем, как правило, высококвалифицированным. Исключения, наверное, бывают, но они крайне редки. Во всяком случае, я таких не знаю.

...не надо начинать литературную работу с романов. Начинайте с рассказов. Не стремитесь наворачивать фантастику на фантастику. В произведении желательно всего одно фантастическое допущение – все остальное должно быть абсолютно реалистично.

Недисциплинированность СМЕРТЕЛЬНО опасна! Если Вы не заставите себя доводить хотя бы часть своих замыслов до окончательного конца (то есть – до издателя), из Вас никогда ничего не получится.

Есть только один способ (научиться писать) – «метод проб и ошибок». Писать много, писать часто и все тексты доводить до конца. Не нравится собственная манера – подражайте тому, кто Вам нравится. Не бойтесь подражать: если толк из Вас вообще выйдет, то со временем налет подражательности исчезнет и останетесь Вы, в чистом виде.

Откровенно говоря, есть только два приема совершенствования стиля (if any). Первое: читать много книг хороших стилистов (стиль коих вам нравится). Второе: много писать, варьируя разные манеры и каждый раз стараясь написать по-новому. Ничего третьего я придумать не в силах. В «полезные статьи и книги» я не верю сам и Вам не советую.

Вообще-то, все, что выходит у литератора из-под пера, как правило кажется ни к черту не годным. Иногда это впечатление – ошибочно. Так что надо рисковать: нести рукопись в издательство, давать читать знакомым, отдавать на конкурс. Рискуйте. Кто не рискует, тот не становится.

Нельзя делать главного героя гением или суперменом. Дураком его делать можно, но, пожалуй, не очень интересно... Впрочем, и гения, и дурака изобразить, кроме того, еще и очень трудно. В мировой литературе таких примеров раз-два и обчелся...

Ну и знаменитая триада, которую я вам уже много раз говорил и хочу повторить еще раз. Вы должны быть оптимистами. Как бы плохо вы не написали вашу повесть, у вас обязательно найдутся читатели – и это будут тысячи читателей – которые сочтут вашу повесть почти шедевром. В то же время надо быть скептиком. Как бы хорошо вы не написали, обязательно найдутся читатели, и это будут тысячи людей, которые будут искренне считать, что вы написали сущее барахло. И, наконец, надо просто трезво относиться к своей работе. Как бы хорошо, как бы плохо вы не написали вашу повесть, останутся миллионы людей, которые будут к ней совершенно равнодушны – написали вы ее, не написали... Вот такой вот маленький урок.

Творчество – это всегда насилие над обезьяной, которая живет внутри каждого из нас. Обезьяна не хочет работать вообще. В том числе – и творить. Обезьяна желает сидеть в удобном кресле, положив вытянутые ноги на ближайшую табуретку, и тянуть (из бутылки) пивко, бездумно глядя в мерцающий экран, где происходит «чего-то необременительно забавного». Это – естественное для обезьяны – желание надобно преодолевать каждый раз, когда садишься (вообще берешься) за работу.

Писатель сродни актеру – он тоже должен вживаться, перевоплощаться, превращаться в своего героя, если хочет достигнуть эффекта достоверности. Далеко не всегда это перевоплощение оказывается таким глубоким, как это было с Гюставом Флобером, совершенно вжившимся в свою Эмму Бовари, но в какой-то мере перевоплощение обязательно – хотя бы на две минуты, хотя бы для того только, чтобы найти правильную интонацию или нужную реплику в диалоге.

Заставить себя "сесть и писать" — вообще, по-моему, самое сложное в писательском деле. Кто-то назвал это: "страх чистого листа". Плюс природная лень. Плюс окружающие тебя соблазны, не имеющие к работе отношения никакого. Когда работаешь с напарником, все эти трудности преодолевать значительно легче. А "придумывать" вдвоем — вообще сплошное удовольствие. В том числе — писать подробные планы. Главное в этих планах — концовка. Пока не придуман конец, лучше за работу не садиться. Намучаешься, "как раб на галерах", и бросишь на тридцатой странице, в отчаянии. А когда концовка определена, текст "провешивается" до нее эпизод за эпизодом, причем ты точно знаешь, какой эпизод нужен, а какой — необязателен, можно не писать.

Вам когда-нибудь приходилось пилить дрова? Те, кому приходилось, меня поймут. Писать в одиночку это то же самое, что в одиночку пилить здоровенное бревно двуручной пилой. Вдвоем — и технически, и психологически — делать это на порядок легче и эффективнее.

Творческая работа вдвоем - занятие в высшей степени специфическое. Толк здесь будет лишь в том случае, если сотрудники совпадают по каким-то (не вполне ясным) параметрам. Наугад взятые два человека, как правило, совершенно не способны работать в тандеме. Поэтому соавторы в литературе и в искусстве скорее исключение, чем правило.

Вдохновение - штука редкая. Я бы даже сказал - экзотическая. Творчество и вдохновение существуют как правило независимо друг от друга. Как семейная жизнь и романтическая любовь. Работа же вдвоем держится на том (простом) обстоятельстве, что когда один утомился или иссяк, падающее знамя подхватывает другой. Тут главное - разогнать телегу, потом ее уже так просто не остановишь: инерция. Опять же имеет место и взаимозарядка ("заводка"). А вдохновение... Да, бывало несколько раз, бывало. Но если бы мы надеялись на одно только вдохновение, то написали бы за всю жизнь пару рассказов и какую-нибудь повестуху. Не больше.

Для чего пишут писатели – вопрос, имеющий множество ответов. Пишут в том числе и для денег тоже. И для удовлетворения тщеславия. И в поисках славы. И от мучительного желания высказаться. И потому, что считают себя мессией. И еще по двадцати причинам. Что же касается «навевания тяжелых мыслей», то тут уж каждый читатель должен говорить только за себя. Для меня, например, главным в чтении книги было всегда ощущение сопереживания героям, их радостям и страданиям, их размышлениям, их удачам и провалам. Поэтому «тяжелая книга» для меня никогда не означало «плохая книга». Плохая книга для меня это – книга пустая, ни о чем, глупая или лживая...