Михаил КЛИКИН

      Пистолеты я, сказать честно, недолюбливаю. Сколько ни пытался с оружием этим подружиться, ничего толкового из попыток моих не выходило. Хотя, вроде бы, из автомата и “мелкашек” всегда стрелял неплохо: со школьной скамьи в соревнованиях участвовал, призовые места занимал, на военных сборах и во время армейской службы нормативы сдавал без проблем; начальник штаба, помнится, меня в пример кадровым офицерам ставил: вот, мол, двухгодичник-“пиджак”, а результаты у него вам всем на зависть.
      Но вот пистолет мне не давался. Я уж и в тир лишний раз сходить напрашивался, и руку с утюгом по утрам прямо держал – без толку. Из пистолета Марголина пробовал стрелять, из “макарова”, “ТТ”, и даже со “стечкиным” однажды познакомился - но результат был один: хорошо, если на “удовлетворительно”. Это потом отдельные знатоки и теоретики (Димка в их числе) объяснили мне, что нормативы сами по себе ценности не имеют, и что стрельбу по неподвижным мишеням, которая, вообще-то, считается учебным упражением, надо сочетать с упражнениями боевыми. Димка, который настоящее оружие и в руках-то, кажется, никогда не держал, пренебрежительно высмеивал пистолеты, с которыми мне доводилось иметь дело. Нахваливал какую-то “беретту”, “глок” и немецкий “USP”, знакомый мне по игре “контр-страйк”.
      Вот уж не думал, что однажды его увижу, да еще так близко.
      - Брось камень, - сказал мне человек, вылезший из немецкой машины и направивший ствол немецкого пистолета мне в переносицу...
      Думаю, понятно, почему я сразу же прозвал этого человека “немцем”. У него и во внешности было что-то арийское. И держался он словно какой-нибудь фашист из фильма про разведчика Штирлица – с холодным высокомерным достоинством.
      Я разжал пальцы. Я видел, как из-за машины медленно поднимается Димка, и думал, что неминуемо получу пулю, если приятель мой решится стрельнуть из своей тупорылой “осы” в сторону вооруженного человека.
      - Травмат на землю, - громко сказал “немец”, не поворачиваясь и лишь немного качнув стволом в сторону Димки. Это был удобный момент для броска. Но я остался стоять на месте. Нарываться, наверное, не стоило – в черном “БМВ” могли быть еще люди.
      - Сейчас я буду спрашивать, а вы отвечайте, - сказал “немец”. - Хитрить не нужно... Кроме вас пятерых здесь кто-нибудь есть?
      - Нет, - ответил я.
      - А девчонка на дороге? Она шла от вас?
      - Да.
      - В вашей компании был кто-нибудь еще?
      - Нет.
      - Откуда едете?
      - Из города.
      - Куда?
      - Никуда. Уехали от опасности. Остановились отдохнуть.
      - Ваши имена?
      Я, демонстративно покашляв и отсморкавшись, перечислил всех, на каждого показал пальцем.
      “Немец”, кажется, чуть расслабился и велел нам сойтись, не делая резких движений и прочих глупостей. Мы, переглядываясь, послушно встали на указанное место. Девчонки неуверенно подняли руки, хотя команды такой не было. Подержали немного и, устав, опустили. “Немец” тем временем, не выпуская нас из вида, осматривал наши автомобили. Спросил между делом, по мятой крыше “мазды” похлопав:
      - Машины обе на ходу?
      - Да, - ответил я.
      Он, явно, заметил какие-то следы на металле: кровь, ошметки, клочья волос. Поинтересовался:
      - Убивали кого-нибудь?
      - Да.
      - Людей, - уточнил свой вопрос “немец”.
      Возникла небольшая заминка. И опять ответил я:
      - Людей – нет. Только нелюдей.
      Он хмыкнул, покивал понимающе. Опустил пистолет и, кажется, на предохранитель его поставил.
      - Извините, если напугал.
      - Нет, что вы, не стоит извинений, - буркнул Димка.
      Бледный, на себя не похожий Минтай зашелся кашлем. Катя поддерживала его за руку.
      - Болеете? - как бы между прочим спросил “немец”.
      - Не все, - быстро среагировал Димка.
      - Отлежаться бы вам.
      - Издеваешься?
      Опять “немец” хмыкнул, опять покивал. Представился:
      - Меня, кстати, Ромой зовут.
      Если бы он назвался Фрицем или Гансом – я бы принял это как должное.
      - Чем занимаешься, Рома? - с едва заметной издевкой поинтересовался Димка и, не спросив разрешения, сел на землю.
      - Убегаю, - просто ответил тот, не обращая внимания на Димкину вольность. Кажется, теперь мы все могли расслабиться. Хотя за камень или “осу” хвататься, наверное, не стоило.
      - Ты нам расскажешь, что вообще происходит?
      - А вы разве не видите?
      - Это кино мы смотрим не с начала.
      - Знать бы, где у этого кина начало, - хмыкнул “немец” Рома. И только он хотел что-то еще добавить, как в его машине кто-то закричал долго и жутко. Здоровенный “БМВ” закачался, мы услышали глухие шлепки, а через пару секунд дверь переднего пассажира распахнулась и на дорогу вывалился не перестающий кричать человек.
      Женщина в мешковатой мужской одежде.
      Девушка.
      Таня.
      - Чёрт, - с досадой проговорил наш новый знакомый. - Увидела всё же.
      Он глянул на меня и Димку, то ли испугавшись чего-то, то ли ожидая от нас каких-то неприятностей. И я заметил, как он сдвинул флажок предохранителя.
      Растрепанная Таня, цепляясь за машину, поднялась на ноги и пошла к нам. Глаза у нее были совершенно безумные. Она размахивала руками и хрипела:
      - Там... Там... Тела... Трупы...
      Я посмотрел на Рому, вцепившегося в свой немецкий пистолет, подумал, что к черту такую жизнь, и решительно зашагал девушке настречу. Но я не к ней направлялся – я прошел мимо нее и заглянул в машину. Увидел на заднем сиденье то, что так испугало Таню. Старик, женщина, ребёнок – они были привязаны друг к другу и пристегнуты ремнями безопасности. В тусклом свете их можно было принять за людей. Только это были уже не люди. Во лбу каждого чернело небольшое аккуратное отверстие.
      А под сползающими простынями и одеялами угадывались еще тела.
      - Что там?! - крикнул мне Димка.
      - Мертвые зомби, - ответил я, уже не боясь выстрела в спину. - Большие и маленькие. На любой вкус. Целая упакованная коллекция.
      Я повернулся.
      “Немец” Рома, съежившись, сидел на корточках и трясся. Я решил, что он хохочет, и удивился – ничего смешного я, вроде бы, не говорил.
      А потом пистолет выпал из обвисшей руки Романа, и я понял, что он рыдает.

            * * *

      Мы не требовали объяснений, но наш новый знакомый, изливая душу, выложил всю свою историю, упомянув и такие подробности, о которых я предпочел бы не слышать. История эта достойна отдельного развернутого повествования. Но я постараюсь изложить её кратко.
      Роману недавно исполнилось тридцать шесть лет. Он работал санитаром в морге и был, в общем-то, местом своим доволен – не всякий доктор получал столько, сколько получал он от родственников мертвых клиентов. К покойникам Роман относился спокойно – всё же он трижды был студентом медицинского ВУЗа. Жил Роман за городом, в маленьком и небогатом коттеджном поселке, выросшем на земле разорившегося совхоза. Семья у Романа была большая: жена, двое разнополых детей, тёща, её слабоумный сын от последнего брака и привезенные из родной деревни престарелые мать с отцом – обширный дом был разделен на несколько частей с отдельными входами, так что коммунальных войн пока удавалось избежать.
      О людях, в считанные часы покрывающихся прочной коростой, Роман впервые услышал в последний день марта, в утренних новостях. А уже днем он увидел первого обратившегося – его, изрешеченного пулями, привезли на уазике хмурые вооруженные люди в форме. Лица у покойника, можно сказать, не было. Но Роман, изрядно поднаторевший в практической анатомии, и так увидел, что это тело урода, а не обычного человека. Невольно подслушав скупой разговор приехавших на уазике полицейских, Роман узнал, что таких вот страшил в городе поймано уже едва ли не три десятка. Только проку от этого ноль, поскольку вызовов всё больше, оперативные службы с поступающими сигналами не справляются, и что вообще творится, никто понять не может.
      Полицейские чихали, сморкались, жаловались на внезапную хворь и говорили, что им пора перебраться в какое-нибудь тихое спокойное местечко.
      Покурив вместе с водителем уазика, Роман позвонил домой и чуть успокоился – с домашними всё было в порядке: приболевшая жена на работу всё же не пошла, хотя поутру и планировала, дети до школы доехать не смогли и вернулись, старики, собравшись в одной комнате, смотрели какой-то сериал, а слабоумный Сережа играл с собакой.
      И всё же смутное беспокойство грызло Романа.
      Он еще раз позвонил жене, велел ей запереть калитку и дом, а сам, вернувшись в полуподвальное помещение морга, занялся работой: нужно было срочно подготовить к выдаче двух “жмуриков”.
      Напарник Гоша от работы отлынивал. Жалуясь на ломоту в спине и постанывая, он ушел в подсобку и залег там на диванчике, даже свет не включив. Видно было, что ему действительно плохо, так что Рома трогать его не стал, а воткнул в сеть магнитолу “Вега”, стоящую в морге чуть ли не с брежневских времен. Радиосигнал в помещении был слабый, приемник трещал, шипел и подвывал, но кое-что разобрать было можно: на всех частотах музыкальные трансляции прерывались одинаковыми призывами оставаться дома и следить за новостями. И только одна радиостанция, работающая в забитом шумом КВ-диапазоне, пыталась в прямом эфире как-то информировать слушателей. Часа три косноязычный ведущий пересказывал найденные в интернете слухи и принимал звонки, а потом сказал, что ему надо где-нибудь спрятаться, и пропал, оставив Романа в полном недоумении: что это за новая болезнь такая, от которой люди скорлупой покрываются, почему про эпидемию эту никто ничего не говорит, о чем вообще думают власть имущие, что сейчас делать простым гражданам, и правда ли, что безумные уроды, нападающие на прохожих, – это переболевшие, вылезшие из своих скорлуп люди.
      Не верилось Роману, что подобное может происходить на самом деле. Вспоминалась древняя история про радиопостановку “Войны миров”, перепугавшую население Штатов...
      За готовыми к выдаче “жмуриками” так никто и не приехал.
      Домой Роман возвращался поздно вечером. Он ехал на своей “шниве” через город, удивляясь безлюдным улицам и брошенным автомобилям. Электричество еще было, но многие дома стояли все тёмные. Он видел какое-то движение возле гипермаркета на выезде из города, но задерживаться не стал, – спешил к семье.
      Но дома его встретил только испуганный недоумок Сережа. Жена ничего уже не соображала, ворочалась в шкафу, нагребая на себя пропитавшееся слизью тряпье. Сбившиеся в кучу старики, скользкие как рыбы, тупо таращились в светящийся экран телевизора с надписью “не выключайте: работает система оповещения”. Дети – Надюшка и Вадик – бредили, ползали по детской комнате, натыкаясь на мебель, в углах затихая и дрожа...
      “Скорая”, конечно же, не приехала.
      Роман пытался что-то сделать; он, как-никак, три раза учился на доктора. Часа за два до рассвета он просто вырубился, роясь в аптечном шкафе. А разбудил его недоумок Сережа, принесший в зубах половину своего любимого пса.
      В половине десятого Роман, сменив одежду, испачканную кровью Сережи, вышел из дома, завёл свою “шниву”, бросил в салон отточенную штыковую лопату и поехал на дальний конец улицы к хоромам цыгана Тамаша. Хромированный “кенгурятник” проломил бетонный забор с рядами колючей проволоки поверху. Роман, подождав немного, выбрался из разбитой машины, вытащил лопату и вошел на территорию цыганского подворья.
      Он провёл здесь ровно час, отыскав два килограмма белого порошка, большой пакет с коричневыми колбасками и уже успевших окуклиться хозяев. Еще он нашел гладкоствольный обрез, немецкий пистолет, боеприпасы, кучу ножей и ключи от машины Тамаша – ради всего этого он сюда и лез. Отперев ворота, Роман вывел новенький “БМВ” из гаража, а потом сделал то, о чем мечтал двадцать последних лет: набросал под углы цыганских домов горючий мусор, окропил его найденными краской, скипидаром и соляркой, достал из кармана дешевую китайскую зажигалку...
      Вернувшись домой, он загнал новую машину в ставший тесным гараж, навестил жену, стариков и детей, зарядил добытое оружие, открыл все двери, сел в кресло и стал ждать.
      Первой к нему пришла жена.
      Он выстрелил из обреза дуплетом, метя ей в сердце. Промазать он не мог – практическую анатомию санитар морга знал лучше многих докторов. Но жену лишь отбросило. Тогда Рома взял пистолет и всадил ей пулю в лоб чуть повыше переносицы.
      Потом пришли дети – с ними было трудней всего.
      С тёщей проблем не возникло.
      А ночью появились родители – как всегда вместе...

            * * *

      - Неужели ты вот так вот взял и запросто их всех расстрелял? - не поверил Димка. - Вдруг их можно было вылечить? Об этом ты не подумал? Не засомневался?
      - А я их вылечил, - сказал Роман. - Свинец – единственное лекарство, что им помогло.
      Димка покачал головой, задумчиво нас всех оглядывая. Мне показалось, что он решает сейчас, как ему поступить с нами, когда мы обратимся.
      Уже светало. Мы сидели у вновь разведенного костра, жарили хлеб на прутиках. Оля тихо плакала – история нашего нового знакомого потрясла её. Хмурый Минтай кутался в одеяло, сморкался в какой-то лоскут, кашлял и сипел, уже не скрываясь.
      - А что потом? - спросил Димка. - Упаковал всех в машину и повез? Куда? Зачем?
      - Не мог же я их там бросить. - Роман развел руками. - Мама и папа, ко мне собираясь, обещание с меня взяли, что я их на родной земле похороню. У нас в селе кладбище, можно сказать, что семейное. Пять поколений лежат, а то и больше. Родители только тогда ко мне переехать и согласились, когда я поклялся, что их волю исполню.
      - Понятно... - Димка пожевал губу. - А Таню-то нашу, дорогой товарищ, зачем с собой прихватил?
      - Так я же едва её не убил, - смущенно признался Роман. - Зеркалом задел. Она по середине дороги шла. Качалась. Я было думал, что она из этих, из оборотней.
      - Из обращенных, - поправил Димка.
      - А потом меня как осенило – откуда бы тут оборотню взяться?
      - Ты хотел сказать “зомби”, - опять перебил его Димка.
      - Ну, я по тормозам, и сразу назад. Вышел, смотрю – не шевелится, но дышит, постанывает. Перенес в машину, успокоил и дальше поехал. А сам гляжу по сторонам, ищу, откуда она тут взялась. Так вас и увидел, а то бы пролетел мимо и не заметил.
      - Значит, спасал её, - недоверчиво хмыкнул Димка. - Ну а после что планировал? Лечение свинцовой пилюлей? Или просто выбросил бы?
      - Не понял, - нахмурился Роман.
      - Чего непонятного? Делать с ней что собирался после обращения?
      - Чьего обращения?
      - Да её же! Ты куда вообще смотрел, когда её подбирал? Неужели не заметил, что она на последней стадии?
      - Таня? Обращается?
      - Ну да!
      - Да нет же! С чего вы это вообще взяли?
      - Ну, как же... - Димка, кажется, растерялся. - Хрипит, потеет. Насморк. Температура. Все дела, всё, как положено. Мы же видели одного обратившегося, у него тоже так начиналось.
      - Так, да не так... - покачал головой Роман. - А вот, значит, почему вы её прогнали. Думали, она обращается... Теперь понятно...
      У меня аж голова закружилась, так мне жить захотелось. Жить - человеком! Затошнило меня, затрясло всего. Я хлеб свой выронил, Романа за руку схватил:
      - Она здорова?!
      - Нет. Больна. Тривиальная осложненная ОРВИ. Я не доктор, конечно, но в диагнозе уверен.
      - А мы?! А с нами что?!
      - Видимо, то же самое... Если бы вы в оборотней превращались...
      - В зомби, - буркнул Димка.
      - ...у вас бы уже изменения в психике начались. Появилось бы желание укрыться в тихом темном месте, соорудить там подобие гнезда. Речь бы стала путанной, сбивчивой. Довольно быстро выделения сделались бы более густыми и обильными, в коже открылись бы поры, лимфоузлы на шее и под мышками увеличились бы до размеров куриного яйца. Сильная рвота пенящейся слизью. Набухание век. Неконтролируемая диарея. Клонические судороги. Гиперпиретическая лихорадка. Локальные отслоения кожи с образованием пузырей. Частичное выпадение волос...
      Роман отстраненно перечислял симптомы, смотрел в огонь потухшими глазами, и я вдруг понял, что сейчас его с нами нет, что он в свой дом перенесся и видит родных: маму, папу, жену, детей – Надюшку и Вадика, называет страшные изменения, с ними происходящие.
      - Хватит, - сказал я. - Хватит, хватит, хватит...

            * * *

      Мы сидели до рассвета, а потом еще часа два или три. Нам уже не надо было спешить, не нужно было разделяться. И мы просто наслаждались тишиной и покоем, забыв о том, что в нескольких шагах от нас стоит набитая трупами машина.
      - Давайте начнем всё сначала, - сказал Димка, а когда все недоуменно на него посмотрели, пояснил:
      - Мы же переругались вдрызг. А так нельзя. Не зомби сейчас для нас основную опасность представляют, а отношения в команде. Прямо как в Дарабонтовских “Ходячих мертвецах”. Так что давайте мириться. Давайте искать компромиссы. Давайте уважать чужое мнение.
      Роман копался в своих баулах и автомобильных аптечках, искал, чем нас лечить, ухаживал за Таней. Услыхав Димкины слова, он обернулся, заулыбался – а меня дрожь пробрала, когда я себя на его месте представил. Если бы мне довелось пережить то, что пережил этот человек, – разве смог бы я так улыбаться?
      - А мы разве ссорились? - удивилась Оля.
      Близкий лес уже не выглядел страшным. Мы успели несколько раз спуститься с высокой насыпи к деревьям, и место нашей ночевки превратилось в настоящий обжитой лагерь с двумя кострами “нодьями”, с лежанками для больных, с треногами-сушилками. Мы разбирали немногочисленные вещи, вывезенные из города, сортировали их и упаковывали в пластиковые мешки, что много лет хранились в багажнике моей “десятки”, в нише для запасного колеса.
      - Я не думаю, что это болезнь, - сказал Роман, выписывая печатными буквами названия необходимых нам лекарств и схемы лечения. – Это случилось по всему миру практически в одно время. Будто бы что-то уже сидело в нас и ждало сигнала.
      - Мозговые подселенцы? - спросил Димка. - Паразиты-симбионты?
      - Возможно, люди изначально были запрограммированы на такую трансформацию. Но, чтобы тайный механизм включился, должно было что-то произойти.
      - Земная ось перевернулась, - хмыкнул Димка.
      - Или развитие человечества просто дошло до какой-то критической точки.
      - И природа взбесилась. Как у Шьямалана в “Явлении”.
      - Как у Брэдбери в “Куколке”.
      - Точно! - Димка в ладоши хлопнул. - А я всё понять не мог, что же мне эти коконы напоминают! “Куколка”, Брэдбери! Ну, конечно! Я-то думал, что бог сдружился с Робом Зомби, и они на пару решили повеселиться. А это не Роб, это старина Рэй!
      - Перестань паясничать, - сказал я, чувствуя себя немного лучше после всех таблеток, что дал мне наш новый знакомый.
      - У Брэдбери из коколки родился сверхчеловек, - напомнил Роман.
      - Видимо, Брэдбери хреновый предсказатель - на сверхчеловеков зомби не похожи...
      Я слушал беседу этих двоих и думал, что схожу с ума. Пожалуй, это было самым рациональным объяснением всего случившегося.
      Меня и сейчас иногда посещает такая мысль: а что, если все страшные изменения – всего лишь плод моего воображения, результат болезни ума. Реальный мир остался таким, как был, там, где он всегда находился. Но я выпал из него и сделался пленником собственного бреда. Возможно, меня держат в искусственной коме. Или я живу в комнате для буйных. И пятнадцать лет моей жизни – это просто кошмарный сон, безумный морок.
      А может даже вся моя жизнь.
      Возможно ли такое?..
      - Вы – плод моего воображения, - сказал я Димке и Роману в то раннее холодное утро.
      - Ты себе льстишь, - ответил мне Димка, сразу поняв, что я имею в виду. - Тоже мне Брахма нашелся. Солипсист хренов. Да твоё куцее воображение даже мою мозоль на левой пятке породить не сумеет!..
      Через два месяца заболевший, мечущийся в постели Димка сам пытался мне объяснить, что мы – продукт его сознания, что лишь его извращенный разум способен был так обойтись с миром и человечеством.
      Тогда я не нашелся, как ему ответить.
      Это теперь я знаю, что он был неправ. Потому что Димки больше нет, а безумный мир продолжает существовать. И я вместе с ним.
      Но что случится с миром, когда не станет меня?
      Думаю – ничего.
      Если бы я считал иначе, если бы я был в этом уверен, то давно повторил бы поступок Романа.
      - Что ты собираешься делать, когда похоронишь родных? - спросил Димка у нашего нового знакомого. - Может быть, найдешь нас, присоединишься к компании? Мы неплохие ребята, честное слово. И девчата тоже.
      - Спасибо за предложение, - безмятежно улыбаясь, сказал Роман. - Но лучше я останусь со своими. Решил уже: выкопаю могилу между женой и детьми, сяду на край и пущу себе пулю в лоб, чуть повыше переносицы. – Он показал пальцем – куда. – А вынутую землю я на специальном наклонном помосте оставлю. Ее потом дождем в могилу смоет, точно на меня.
      - Шутишь? - спросил Димка.
      - Ничуть.
      - Но... Зачем?
      Роман молча пожал плечами и опять улыбнулся. Он-то знал – зачем. Просто не хотел нам объяснять. И я вдруг понял, почему он так светло улыбается – его ничто уже не держало в этом мире, не волновало и не тревожило; он сделал свой выбор и собирался закончить все дела; он был умиротворен, словно ложащийся в гроб монах.
      Мы довольно долго молчали. Нельзя сказать, что нас потрясло это признание, –наши чувства притупились за последние дни, мы слишком многое видели и пережили. Да и болезнь сказывалась. Но все же слова Романа произвели на нас сильное впечатление. А он будто и не замечал ничего, продолжал перекладывать какие-то вещи из своих баулов в наши пакеты – делился.
      - Пистолет или обрез? - подойдя к нему ближе, вдруг спросил Димка.
      - Что?
      - Из чего ты себе пулю в лоб выпустишь? Из обреза или пистолета?
      - Почему ты спрашиваешь?
      - Отдай нам что-нибудь.
      - А-а... - Роман опять улыбнулся, покачал головой. - Нет, не отдам. Мне к кладбищу, возможно, придется прорываться и оборону держать, пока всё не кончится. Может оказаться, что одного ствола будет мало.
      - А если... - Димка посмотрел в нашу сторону, насупился. - Если мы поможем тебе? Довезем до места, прикроем, могилы выкопаем... После того, как ты... как всё кончится... Можно мы оружие заберем?
      - Нет.
      - Тебе же всё равно уже будет!
      - Нет.
      - Оно так и сгниёт там, вместе с тобой.
      - Пускай.
      - Тебе жалко, что ли?!
      - Я же сказал - нет! - Роман переменился в лице. Наверное, в ту секунду он понял, что мы способны помешать его планам. Осознал, что эта встреча на дороге может отменить всё, к чему он уже был готов. Или даже почувствовал, что сам меняется – размякает, начинает сомневаться...
      Он вскочил, за кобуру схватился. Попятился, на нас как на врагов глядя. Это был уже совсем другой человек – озлобленный, недоверчивый, опасный, непредсказуемый. Мы все замерли, притихли, пораженные случившейся переменой и, особенно, её внезапностью. Только Димка что-то еще пытался доказать, пустые руки простирая, елейный голосом увещевая:
      - Ладно, не хочешь, как хочешь... Я же просто... Жалко, что стволы пропадут... Вот и думал...
      - Не лезьте в мои дела, - хрипло сказал Роман. - Если увижу, что едете за мной, – буду стрелять.
      Он, не выпуская нас из поля зрения, подобрал свои сумки, бросил их в машину. Взял в руки обрез, шагнул к нам. Я невольно подвинулся вперед, Олю собой заслоняя. Роман это мое движение, кажется, заметил, оценил и немного смутился.
      - Уходите своей дорогой, - сказал он, опуская ствол к земле.
      - Куда уходить? - буркнул Димка.
      - Туда, где нет людей, - сказал Роман. - Может быть, еще поживете. Год или два – если хорошо спрячетесь. Но рано или поздно эти твари доберутся до вас. Или вы сами в них превратитесь. Так что готовьтесь. Год или два. Это очень много. Мне, чтобы приготовиться, хватило одной ночи и одного утра.
      Сказав так, он сел в “БМВ” и уехал.
      Тогда я не понял, к чему призывал нас готовиться Роман. Думал, что он предупреждал о нашествии зомби.
      Нет же, конечно.
      Он говорил, что у нас есть год или два, чтобы смириться с неизбежностью и принять мысль о смерти – то есть, стать такими, как он.
      Чёрта с два!
      Прошло больше пятнадцать лет, а я всё трепыхаюсь, кочевряжусь и любые мысли о возможном самоубийстве с матом и ором гоню прочь.
      Хотя, конечно, разное бывало и всякое думалось...

            * * *

      Когда “БМВ” исчез за поворотом, мы еще минут десять напряженно чего-то ждали, не двигаясь и едва дыша. Потом Димка сплюнул на землю и сказал:
      - Да он же чокнутый!
      Я, чувствуя, что слабею, опустился на лежанку – кучу лапника. Поднял лицо к разъясневшемуся небу, к солнцу. И проговорил задумчиво, щебетанье пичуг в лесу слушая:
      - А ведь он прав.
      Как-то вдруг и сразу мне стало понятно, что нам теперь нужно делать. И я удивился: некие схожие мысли, оказывается, и раньше всплывали в моей голове, только я на них внимания не обращал. Но вот Роман напутствие свое озвучил – и я будто прозрел. Десять минут стояли мы на обочине, глядя вслед скрывшемуся за поворотом автомобилю, – и за это недолгое время у меня сложился подробный и четкий план действий.
      - Нам надо уехать как можно дальше от городов. В тихое место, где давно нет людей, но где можно будет найти какое-нибудь жилье и как-то выжить...
      Я, с каждым произнесенным словом увлекаясь всё сильней, рассказал про заброшенную деревню Плакино, стоящую недалеко от места слияния двух речушек, среди перелесков на краю большого леса, вдали от городов, крупных сел и федеральных трасс. Деревни-то, собственно, не осталось – она вся сгорела в одно жаркое засушливое лето, и никто даже не пытался её тушить, хотя дым от пожара был видел за пятнадцать километров. Но один дом на краю всё же как-то уцелел – большая крепкая изба, обшитая тёсом, крашеная голубой краской, крытая шифером. В ней я и предлагал поселиться. Я хорошо знал те места – это была родина моего отца, и мы часто ездили туда на рыбалку и за грибами, останавливались на ночлег у знакомых старух, которых с каждым годом становилось всё меньше и меньше. И когда отец умер, я уже один много раз возвращался в те края, с грустью наблюдая, как дичает знакомая с детства местность...
      - И что мы будем делать в этой заднице мира? - спросил Димка, не дослушав мой монолог.
      - Попробуем выжить, - ответил я. - Возвращаться в город нельзя: там зомби.
      - Там склады, оружие, материалы, - возразил Димка. - Может быть, другие люди.
      - Банды, - поправил я его.
      - Глупо уходить далеко от города.
      - Глупо оставаться так близко к опасности.
      - В городе можно найти лекарства.
      - Гниющая канализация, трупы, мусор, крысы – города станут источником заразы.
      - Что вообще есть в твоем лесу?
      - А что останется в твоем городе?..
      Мы уставились друг на друга, словно два барана, готовые столкнуться лбами. Не знаю, чем бы закончился наш разговор, если бы не Оля. Она встала между нами и, глядя на Димку, повторила его же слова:
      - Давайте искать компромиссы. Давайте уважать чужое мнение.
      А потом и Минтай вступился – вот уже не ждал от него помощи.
      - Я всегда хотел пожить в деревне, - сказал он, свой чемодан обнимая. - Чистый воздух, лес, рыбалка.
      - И сортир на морозе, - буркнул Димка.
      Даже Таня выбралась из-под одеяла, приподнялась на своем ложе, сказала, хрипя и по-щенячьи подкашливая:
      - Надо ехать... Если там тихо... Надо спрятаться... Хотя бы выждать...
      И Димка сдался – я по его голосу это почувствовал.
      - Далеко ли отсюда твоя деревенька? - спросил он.
      - Полторы сотни километров. Примерно. – Я предусмотрительно не стал уточнять, что последние километры для наших машин непроезжие.
      - Часа два езды, - прикинул Димка. - Максимум. Не так уж и далеко, если подумать. В любой момент можно будет вернуться.
      Я не стал его переубеждать: он измерял путь по шоссе, а я держал в уме бездорожье.
      - Ладно, - сказал Димка. - Почему бы не попробовать. Не всем же отсиживаться в супермаркетах...
      Я хотел заметить, что нам не “отсиживаться” надо, а обустраиваться – надолго, всерьез. Как Робинзону Крузо. Как семье Лыковых из “таежного тупика”.
      Но я посмотрел на Димку. На Минтая. На Таню и Катю. На Олю. И решил, что им пока лучше об этом не задумываться.
      Ну какие из них робинзоны? Какие лыковы?
      - Значит, едем? - спросил я.
      - Сначала собираемся, - ответил Димка.
      И мы, немного повеселевшие, кашляя, чихая, утирая носы, стали собираться.
      Только Таня, укрытая старым пледом, смирно лежала у костра. У нее был бронхит и, скорей всего, пневмония – это сказал нам Роман.
      Еще он сказал нам, что шансов выкарабкаться у нее немного.
      А без нужных лекарств и вовсе нет.

            * * *

      Помню точно – в путь мы двинулись, когда часы в моей машине показывали десять минут первого. Нам нужно было вернуться к городу, чтобы потом выехать на трассу, ведущую на запад, но мы, покрутив атлас дорог области, нашли объезд – он представлялся нам более безопасным, да и путь получался хоть и не быстрей, зато короче.
      Проскочив на полном ходу несколько небольших поселков, наводненных зомби, немного заплутав и отыскав дорогу с помощью вывезенного из города навигатора, мы выбрались на нужную трассу и помчались по неровному асфальту на пределе моих возможностей – старенькая “десятка” больше 140 километров в час разогнаться не могла, пусть даже и под горку. Вскоре мы въехали в городок Лейково – это был единственный город на нашем маршруте. Ничего неожиданного мы тут не встретили – те же зомби, только чуть более быстрые (они с каждым днем становились ловчей и сообразительней), великаны-огры, длиннолапые мангусы, пытающиеся преследовать машины. Мы видели крупный пожар в стороне от дороги – в жирном черном дыму, будто червяки, ворочались жгуты пламени; возможно, горел склад ГСМ.
      Притормаживая, мы проезжали мимо магазинов, но останавливаться не рисковали. И только на окраине, не в самом Лейкове, а в примкнувшей к нему деревне нам удалось совершить набег на торговый павильон, стоящий у придорожного кафе “Приют дальнобойщика”. Почему-то внутри и поблизости никого не оказалось, только в одном из углов мы нашли рассыпающиеся остатки трех или четырех коконов. Разбираться было некогда – мы хватали с прилавков всё, что там было, и тащили в машины: мужскую и женскую одежду, белье, макароны, шоколадные батончики, газированные напитки и бутилированную воду, консервы с детским питанием, рыболовные принадлежности. Димка пытался нами как-то управлять, отбрасывал совсем уж ни на что не годное барахло – по его мнению...
      Многое из того, что он выбросил, могло бы впоследствии принести нам пользу.
      А уж сейчас любая сделанная человеком вещь представляет для меня великую ценность.
      Мы набили машины и даже успели слить литров десять бензина из бака брошенной “четверки” жигулей, прежде чем нас нагнали мангусы. Я увидел, как они несутся по дороге – поджарые твари, в каких-то неуловимых чертах сохранившие сходство с человеком и потому жуткие вдвойне. Я закричал, предупреждая об опасности, выхватил топорик, с которым теперь не расставался. Из магазина вывалился Димка – у него на запястье, словно кистень, болтался монокуляр. Оля, возвращающаяся от “мазды” к магазину, растерялась, замешкалась на мгновение, потом бросилась назад – я думал, что она спрятаться в машине хочет, а она вытащила из салона балонный ключ и встала с ним в позе готовящегося к удару бейсболиста. Пришлось на нее прикрикнуть – ни я, ни Димка драться с мангусами не собирались, тем более, что за ними, как мы уже видели, шли зомби. У нас оставалось секунд пятнадцать, чтобы нырнуть в машины и сорваться с места. Но Минтай и Катя все еще находились в магазине. Кажется, они не слышали мой крик. Я видел их сквозь грязную витрину – они стояли друг напротив друга, одинаково подперев бока руками, и, вроде бы, ругались.
      Я ударил топором в стекло. Витрина раскололась, тяжелые острые осколки посыпались вниз – я едва увернулся.
      У нас оставалось секунд пять.
      - Зомби! - заорал я, по-идиотски пуча глаза. - Бежим!
      Катя и Минтай посмотрели на меня, как на врага, – ну еще бы: я помешал им выяснить отношения. Тем не менее, ругань они прекратили, бросили всё и кинулись к выходу.
      Но время уже вышло.
      Димка это понял чуть раньше. Я уворачивался от выпадающих из рамы кусков стекла, а он уже сидел в своей “мазде” – вместе с Олей. И с места он рванул, не дожидаясь нас. Я решил тогда, что он, перетрусив, удирает. Но через секунду разгадал его замысел – Димка единственно возможным способом выигрывал для нас время.
      “Мазда” врезалась в бегущих мангусов. Бампер её лопнул и загремел под колесами, но я уже не смотрел, что там происходит. Двери моей “десятки” были открыты – мы только что запихивали в нее разное барахло. Я затолкал Катю на задний диван – к больной Тане под бок, крикнул Минтаю, чтобы он садился вперед, а сам, через капот перекатившись, зеркало едва не своротив, на водительское место упал, за руль крепко схватился. Машина была заведена – уже тогда мы понимали, что глушить мотор в городе, занятом чудовищами, не стоит ни при каких обстоятельствах. Я хлопнул дверью, дал газу – и фарой сбил подоспевшего мангуса, успев в подробностях его разглядеть: уродливая тварь, похожая на огромную голую кошку с длинными лапами, с рожей, напоминающей хэллоуинскую тыкву. Круто развернув машину, я едва не задел вставшего на обочине зомби, заметил еще троих, лезущих через кусты сирени, выдохнул: вовремя же мы убрались!
      Минтай и Катя перебрасывались короткими злыми репликами, но я не особо прислушивался к их возобновившейся перепалке – мне было не до того. И лишь когда знак с перечеркнутым названием населенного пункта остался далеко позади, а китайская рация голосом Димки спросила у меня, как дела, я смог немного расслабиться.
      - Всё в порядке, - ответил я в микрофон. - Следую за тобой.
      И вот после этих моих слов Таня начала задыхаться.

            * * *

      Я не надеялся, что мангусы отстали, поэтому гнал машину еще несколько километров, слушая страшные прерывистые хрипы. Катя не выдержала первой – закричала, стала дергать меня за плечи, требуя что-нибудь предпринять. А что я мог сделать? Я уже открыл окна, чтобы у Тани был свежий воздух, и сообщил по рации о наших проблемах. Решение остановиться принял Димка – я был, в общем-то против, поскольку не знал, чем эта остановка окажется полезна Тане. Однако же, стоило нам вынести на улицу задыхающуюся, уже позеленевшую девушку, как ей заметно полегчало. Димка смущенно спрятал китайский выкидной нож, которым он, кажется, трахеотомию намеревался делать, и полез в багажник за лекарствами. Таблетка димедрола и какой-то спрей, оставленный нам Романом именно на такой случай, – это всё, чем мы могли помочь Тане.
      - Нужны антибиотики, - сказал Димка.
      - Километров через сорок будет посёлок, - отозвался я. - Там две аптеки. Одна большая – в самом центре, в поликлинике, но туда, наверное, лучше не соваться. Другая поменьше, частная, – на въезде. Можно рискнуть, если действовать быстро: решетку на окне вырвем, залезем внутрь. Одну машину оставим у стены, другая будет колесить рядом, прикрывать.
      - Опять балку примотать, что ли, - пробормотал Димка.
      - Ага, - кинул я, - туда, где был бампер.
      - Как сам считаешь, получится лекарствами разжиться?
      - На месте будет видно.
      - Значит, сорок километров? Это, максимум, двадцать минут...
      Димка ошибся: к намеченному месту мы добрались через час. И за это время кое-что в нашей компании переменилось: в село мы въезжали вооруженными.
      У нас при себе были АКС-74У и ПМ.
      “Калаш” и “макаров”, если говорить проще.
      А еще резиновая дубинка и наручники.

            * * *

      Оружие мы нашли на дороге. Можно сказать, что случайно. Хотя – как посмотреть.
      Перевернувшуюся “Ниву” заметил я – она находилась далеко в поле, лежала на боку в старом ирригационном канале, по дну которого протекал довольно глубокий, как потом оказалось, ручей, а на склонах местами серел похожий на пемзу снег. Прямая глубокая колея отмечала последний путь “Нивы” – если бы не эта пропаханная черта, мы, скорей всего, проехали бы мимо, ничего не заметив.
      - Автомобиль справа по борту, - сказал я, взяв рацию.
      - Вижу, - тут же ответил Димка. - Осмотрим?
      Вообще-то, брошенные машины, в том числе и перевернувшиеся, встречались нам на пути довольно часто. Не знаю, почему мы решили остановиться именно у этой – тем более, что к ней надо было пробираться пешком через грязь.
      - Осмотрим, - согласился я и, остановив машину, включил заднюю передачу...
      Бело-голубую расцветку заляпанной грязью “Нивы” и буквы “ППС” на капоте мы разглядели уже начав спускаться в канал. Димка сразу понял, чего можно ждать от такой находки, и заволновался. А я совсем о другом думал.
      В машине мы нашли ошмётки кокона – некоторые куски были похожи на размякший картон, другие были хрупкие, как весенний лед.
      - Оборотень, - пошутил Димка, поднимая оторванный лейтенантский погон.
      Я кашлянул и крепче сжал топорик.
      Мы внимательно осмотрели склон канала, надеясь узнать, в какую сторону отправился новообращенный, но следов не увидели – на земле плотным пружинящим ковром лежала прошлогодняя трава.
      - Зря тащились, - сказал я, сожалея о потерянном времени.
      - Может и не зря, - пробормотал Димка, присев на корточки у разбитого окна “Нивы” и что-то ковыряя подобранной палочкой.
      Я подошел ближе – Димка ворошил куски кокона, выгребая из них какой-то небольшой металлический прямоугольник.
      - Узнаёшь?
      - Нет, - ответил я. И тут же, увидев медный блеск патронов, опознал:
      - Обойма для “макарова”!
      - Сам ты “обойма”, - покривился Димка. - Магазин! И пистолет, наверное, тут же. Надо искать.
      Копаться в остатках вонючего кокона не очень-то мне хотелось. И я, пообещав сейчас вернуться, поднялся наверх, посмотрел в сторону дороги, где мы оставили наши автомобили под присмотром девчонок и Минтая, а потом спустился в канал и подошел к мутной текущей воде, намереваясь справить малую нужду. Я положил топор. Расстегнул джинсы. Встал над ручьем, глядя в небо и думая о каких-то совсем безобидных вещах.
      И я даже не понял, что происходит, когда вода вдруг сильно плеснула, и что-то крепко схватило меня за правую ногу, и дернуло, и, опрокинув, потащило в ручей. Я заорал, за траву хватаясь, к топору пытаясь дотянуться. Нечто бесформенное, тиной облепленное, гнилой травой обвешанное поднималось из воды, тащило меня к себе, ногу выкручивая. Я заорал сильней, осознав, что уже ничего не смогу сделать, что меня сейчас раздерут на части, как курицу-гриль, и сожрут живым, дергающимся, тёплым...
      Грянул выстрел.
      Это я потом понял - что “грянул” и “выстрел”. А так-то я и не услышал ничего, я страхом был оглушенный.
      Но выстрел грянул.
      Освобожденная нога моя шлепнулась в воду. Я тут же забарахтался, инстинктивно пытаясь отпозти подальше от ручья.
      Почти сразу над моей головой грохнул еще один выстрел – вот его-то я услышал. Во лбу поднявшегося из воды чудовища возникло маленькое отверстие – чуть выше переносицы. Секунды три облепленный грязью зомби стоял передо мной на коленях, ворочая жвалами и хлопая длинными руками по земле. А потом он рухнул, придавив мне ногу.
      - “Макарова” в машине нет, - совершенно спокойно сообщил Димка, не обращая внимания на мое полуобморочное состояние. - Зато там нашлось кое-что получше. – Он показал мне АКСУ, словно бы хвастаясь им, и аккуратно положил его на сухую траву.
      - Но и “Макаров” где-то же должен быть, - задумчиво пробормотал Димка, поднимая мой топор...
      Пистолет Макарова мы нашли меньше чем через минуту – вместе с кобурой Димка снял его с обезглавленного трупа.
      К оставленным на дороге машинам мы возвращались вооруженные и воодушевленные. На радость наша несколько поугасла, когда напуганная Оля сообщила, что у Тани опять повторился приступ удушья, а Минтай и Катя разругались и разошлись по разным машинам. Действительно - насупившийся Минтай сидел в “мазде”, разъяренная Катя - в моей “десятке”.
      - Чего это они? - удивился Димка.
      - Я не поняла, - ответила Оля. - Я Тане помогала.
      Разбираться было некогда, да и, наверное, незачем. Мы сели в машины. Димка было попытался заманить Олю в “мазду”, но девушка на его уговоры не поддалась – она не хотела оставлять больную подругу. Вот и получилось, что я поехал в женской компании, зато при Димке осталось всё оружие – уже проверенный в деле “калаш” с запасным магазином, “макаров”, который надо было как следует почистить, и привычная “Оса”.
      Ну и резиновая дубинка с наручниками, о которых я уже говорил.
      Почти сразу (и пяти минут, наверное, не прошло) мы въехали в небольшую деревеньку, которую я всегда считал заброшенной. Кособокие, полуразобранные-полуразвалившиеся избы прятались в зарослях сирени, малины и терновника. Вряд ли в беспризорных домах осталось что-то ценное – их на протяжении нескольких лет грабили проезжающие. Но я все же притормозил немного, осматриваясь. И увидел вдруг, что в терновнике и малине шевелятся, выбираясь к дороге, уродливые фигуры обращенных. Было их не меньше дюжины, но откуда они там взялись? Меня дрожь пробрала, когда я сообразил, насколько же близко мы были к этим тварям, когда осматривали перевернувшуюся “Ниву”.
      - Видишь? - спросила рация.
      - Вижу, - ответил я. - Прибавим ходу!
      Я был ведущим, Димка следовал за мной. Не так уж и много нам оставалось проехать. И я, представив последние километры пути, подумал, что немногим сейчас отличаюсь от Минтая, который обманом заманил нас в свой дом.
      Я не обманывал, как Минтай.
      Я просто о многом умалчивал. Например, о бездорожье на последнем участке пути. И о своем намерении загнать обе наши машины в непролазную грязь – и там их оставить. Я собирался сделать это, чтобы уже никто не мог пойти на попятную. А я лучше остальных представлял, с чем нам придется столкнуться в самое ближайшее время: с голодом, холодом, неустроенностью. Я понимал, что моим городским товарищам жизнь в глухом тупике придется не по нутру. И я не хотел оставлять им возможность вернуться туда, откуда мы с таким трудом выбрались, – в большой мир, где есть консервы, оружейные склады, мощные автомобили, бензиновые хранилища, бетонные заборы, супермаркеты, дороги, лекарства.
      Я видел достаточно, чтобы понять, что тот мир уже не принадлежит нам.
      Он принадлежит зомби.
      И кто бы ни пытался выжить на их территории – он обречен, как обречены герои фильмов, о которых так любит рассуждать Димка.
      Я принял единственно верное решение – уехать от загнивающих останков цивилизации, чтобы жить на полном самообеспечении.
      - Ты изменился, - сказала Катя, и я вздрогнул. - В тебе какая-то сила появилась. Решительность.
      Я пожал плечами:
      - Да вроде бы остался такой, как был.
      Она пристально смотрела на меня. Я следил за дорогой и хмурился.
      - Я думаю, что совершила большую ошибку.
      Оля сидела за нами и, наверняка, слышала каждое наше слово.
      - Почему вы поругались? - спросил я.
      - Он недалекий жадный дурак, - ответила Катя. - И трус, к тому же. Это ведь я заставила его сбивать зомби, лезущих к вам в “меган”. Это я вас спасала, а он просто крутил рулем того несчастного “логана”.
      - А как же шесть миллионов в чемодане? - Я быстро глянул на Катю. - Это же показатель, что твой Миша - человек с будущим.
      - То будущее осталось в прошлом. – Она сделала вид, что не замечает ехидства в моем голосе. - Всё изменилось. Ты же понимаешь.
      - Понимаю, - согласился я.
      - Я думаю, что совершила большую ошибку, - повторила она. - Может быть, начнем всё сначала?
      Я невольно глянул в салонное зеркало. Дёрнул плечом.
      Оля была рядом. Она слышала всё, несмотря на шум.
      - Почему ты молчишь?
      - Нет! - резко ответил я.
      Она, кажется, сильно удивилась.
      - Ты мне отказываешь? Обижаешься на меня? Я понимаю. Я сделала глупость. Предала тебя. Причинила тебе боль. Я не прошу забыть о случившемся. Я прошу простить меня.
      В её голосе было что-то, чего я не слышал никогда раньше.
      - Нет, - сказал я. - Не надо об этом больше. Всё кончено.
      - Ты уверен?
      - Да.
      - Ладно... Хорошо... Как скажешь...
      Она заплакала. Это так меня поразило, что я едва не выпустил из руль.
      - Прекрати, - сказал я, хмурясь. И она успокоилась.
      Всё же она была очень сильная.

            * * *

      Налёт на аптеку прошел идеально – иногда мы умели действовать, как сплоченная и сработанная команда.
      Километра за четыре до назначенной цели я велел остановиться. Прямо на дороге мы провели короткий бриффинг – договорились, что и как будем делать, распределили роли. Минтай в это время чистил “макарова”, смазывал его машинным маслом. Действовал он довольно умело, насколько я мог судить. Неудивительно, что Димка решил доверить пистолет ему, тем более, что на тот момент уже все знали о моих непростых отношениях с короткоствольным оружием.
      В село мы въезжали на максимальной скорости. Я был первый – показывал дорогу. Проскочив мимо новорубленной церквушки, вывернули на маленькую площадь, остановились у ближайшего домика – старой избы с пристроенным мансардным этажом: внизу располагалась аптека, наверху жили её хозяева. Димка выскочил из “мазды”, держа в руке приготовленный трос, зацепил один крюк за буксировочную петлю на моей “десятке”, второй крюк повесил на решетку, закрывающую окно аптеки. Я включил заднюю передачу, натянул трос – решетка легко вывалилась, мне даже дергать не пришлось. Димка тут же подогнал “мазду” к окну, вспрыгнул на капот, стволом автомата выбил стекло, заглянул в небольшой зал аптеки, фонариком себе подсвечивая, показал, сложив пальцы кольцом – “ок”. Я на этот момент уже отцепил и отбросил выдернутую решетку. Увидев Димкин жест, бегом вернулся в салон, поддал газу и бросил сцепление – машина прыгнула вперед. И опять мы поставили автомобили под углом друг к другу, образовав таким образом небольшое укрытие. Я распахнул дверь, оставив мотор работающим, накинул промасленный ватник на торчащие из рамы стекла и, кряхтя, полез в разбитое окно. Димка прикрывал меня, светил фонариком. Минтай с пистолетом и монокуляром карабкался на мятую крышу “мазды”. Катя перебиралась за руль “десятки”, а Оля, встав внутри треугольника, образованного машинами и стеной аптеки, уже готовилась принимать лекарства.
      У меня при себе имелся список, составленный Романом, но, обернувшись, я понял, что времени на подбор лекарств не будет – на площади появились первые зомби. И я, опрокинув одну зеркальную витрину, разбив топором другую, начал грести всё, что попадалось под руку – из шкафов, из холодильника, с полок и стеллажей. Я набивал пластиковые пакеты-”маечки”, запас которых всегда возил в машине, и выкидывал их в окно. Два, три, четыре пакета. На маленьком столике у входа я увидел томик с крупной надписью “Справочник” на красной обложке, схватил его, понимая, что он может оказаться важней многих лекарств, подбежал к окну, бросил книжку Оле, оценил обстановку.
      Зомби были метрах в пятидесяти.
      Димка целился в ближайшего.
      Минтай что-то орал, замахивался “коктейлем Молотова”.
      - Три минуты еще! - крикнул я и опять кинулся к взломанному шкафу с биркой “антибиотики”...
      Стрелять Димка так и не решился – патроны жалел, как он потом признался. А вот свежерозлитые “коктейли Молотова” ему жалко не было – чего там жалеть? – масло, бензин, кусок простыни и пивная бутылка. Подступы к аптеке полыхали, но огонь этих тварей не останавливал, а разве только слегка дезориентировал. И Минтай парочку зомби все же грохнул, испытав пистолет. Только не очень-то нам это помогло – счет обращенных шел уже на десятки. Я вывалился из окна аптеки, когда они лезли на наши машины. Кого-то даже рубануть топориком по морде успел. Катя на тот момент уже перебежала в “мазду”, освободив мне место за рулем.
      Стартовали мы с Димкой почти одновременно – он опередил меня буквально на секунду. Наседающие твари так и посыпались с ревущих машин – моя “десятка” подпрыгивала, переезжая тела, и я боялся, что она сейчас застрянет. Не менее страшно было лавировать среди растекшихся огненных луж. Но мы прорвались, не загорелись, и не застряли. И даже уже внимания не обращали на преследующих нас мангусов, поскольку знали, что скоро они отстанут.
      - Как вы там? - спросила рация.
      Оля шуршала пакетами за моей спиной, выбирала нужные лекарства.
      - Нормально, - ответил я. - Начинаем лечение.
      Мы выехали на пустое шоссе. Димка, притормозив, правым поворотником помигав, пустил меня вперед.
      Я снова был главный.
      Я показывал дорогу.

            * * *

      Пустые тихие деревни. Перелески. Грузовики-дальнобои, вставшие у обочин. Разлившиеся речушки. Далекие, будто бы плывущие за нами церкви. Проблески огромных луж в заброшенных полях. Бурые стога, просевшие за зиму. Поселки с остатками сельскохозяйственной инфраструктуры на окраинах: гнилые фермы, ржавые башни, развалившиеся элеваторы – как после войны.
      И зомби, зомби – иногда в самых неожиданных местах.
      Мы не гнали – дороги здесь были разбиты, как обычно весной. Их всегда начинали ремонтировать в мае.
      Теперь уже не начнут никогда.
      - Долго еще? - спросила рация.
      - До съезда с трассы минут двадцать, - ответил я; не соврал, но и всей правды не сказал.
      Столбы, хвойные лесопосадки, грохочущий мост, гора песка с солью, прудик у дороги, часовня из красного кирпича, военная “бетонка”, уходящая к карьеру, геодезическая пирамидка на холме, бобровая запруда на ручье, болотце, истыканное стволами берёз, как игольница иглами, – здесь я знал уже всё досконально.
      - Готовимся к повороту направо, - объявил я, взяв рацию.
      Одинокая сосна, похожая на гигантский гриб. Овраг, поросший ольхой и тальником. Насквозь проржавевший дорожный указатель, расстрелянный неведомым охотником в незапамятные времена.
      Я включил “поворотник” и начал притормаживать.
      Сначала показался знак “уступи дорогу” – он словно вышел из кустов, повернулся к нам в профиль. Потом стал виден сам перекресток.
      Я уже не ехал, а катился – машина двигалась по инерции. Вспомнился фильм “Поворот не туда”. Захотелось остановить автомобиль, заглушить, еще раз всё обдумать, посоветоваться с товарищами.
      Выедем ли мы еще раз на этот перекресток – хоть когда-нибудь?
      Я не знал...
      - Как там дорога? - спросила рация.
      - Нормальная, - ответил я.
      Дорога здесь была вполне приличная. Её успели привести в порядок незадолго до горбачевской перестройки: сделали насыпь, отвели, где требовалось, воду, мост из бетонных плит положили неподалеку от старого брода через речку-переплюйку. Ремонта дорога не требовала – ездили по ней мало, а когда деревни опустели, и совхозы развалились, колесить и вовсе стало некому – разве только охотникам на “уазиках” и “нивах”, да немногочисленным городским дачникам, большинство из которых было родом из этих мест. Дорогу даже чистили зимой, но только до деревни Николкино, где еще жили, не сдаваясь, две стариковские семьи. А за Николкиным дорога портилась – насыпь кончалась, начиналась обычная грунтовка, уже заплывающая и зарастающая. Вот там-то, в низинке неподалеку от известной всем районным охотникам дубравы, я и собирался засадить наши машины в грязь.
      - Нормальная дорога, - повторил я. - Будет один участок тяжелый, но проскочим.
      Я оглянулся на девчонок – больше всего я беспокоился за Таню. Идти пешком она не могла, но в ней еще было достаточно силы, чтобы помешать нам нести её на руках. Сейчас Оля кормила её какими-то таблетками, поила соком через трубочку. Я почувствовал, что страшно голоден, протянул назад руку:
      - Дайте пожрать что-нибудь.
      В руку вложили “сникерс”. Я разодрал упаковку зубами, откусил едва ли не половину:
      - Пафибо.
      Кусочек ореха попал в кариозное дупло, которое я всё никак не мог залечить, – боялся. И я подумал, что уже никогда не смогу сходить к стоматологу, чтобы привести зубы в порядок...
      Как же, все-таки, легко и быстро привыкли мы к мысли, что обыденный мир в одночасье рухнул! Не потому ли, что много раз видели подобные катастрофы в кино, читали о них в книгах? Выжили бы мы, если бы никогда не слышали о зомби, не видели бы фильмы ужасов? Вряд ли...
      Дорога вилась среди полей и кустов. Раньше здесь всё было распахано и засажено – картошкой, цикорием, горохом, люцерной. Осенью в окрестные деревни, тогда еще жилые, свозили студентов. К студентам, а точней к студенткам, вечерами наезжали нагловатые загорелые аборигены в рубашках, завязанных на пупе. Случались драки, романы – жизнь кипела.
      А потом всё прекратилось – не сразу, но за несколько лет.
      То, что переживал весь мир сейчас, в этих местах произошло уже давно.
      Вылежайка, Росцыно, Тормосово – дорога проходила возле этих деревень, а мои спутники их даже не замечали. И не удивительно: въезд в Вылежайку зарос, лишь копаный для совхозного стада пруд да столбы без проводов обозначали, что здесь когда-то жили люди; от Росцина и Тормосова вовсе никаких следов не осталось – только здоровенные, поломанные ветрами вётлы стояли.
      - Это и есть твоя деревня? - спросила рация, когда впереди показалось Николкино: шесть изб разной степени сохранности, развалившийся сруб сельмага, прудик, окруженный кустами.
      - Нет. Моя деревня дальше.
      - А может тут остановимся? Хорошее, вроде бы, место.
      - Плохое место, - ответил я. - Реки нет, лес далеко, местность открытая, шоссе близко. Нам еще километров десять осталось проехать. Потерпите.
      “Десять” - это я несколько преуменьшил.
      - Ну, тебе виднее, - не стал спорить Димка.
      Николкино мы не проехали – проползли. Я всё ждал, что на шум моторов кто-нибудь выглянет – не человек, так зомби. Год назад в двух домах на окраине еще жили бодрящиеся старики. Что с ними случилось теперь?
      Я так и не решился остановить машину. Успокоил себя мыслью, что через пару дней обязательно сюда вернусь: за картошкой, за вещами, за домашней живностью. И если сейчас со стариками всё в порядке – они дождутся, им не привыкать.
      Только я не верил, что с ними всё в порядке.
      Иначе бы они вышли.
      Или хотя бы выглянули.
      Тихо заплакала Оля. Я хотел спросить у нее, что случилось, но подумал, что более глупого вопроса и быть не может, и промолчал, даже оборачиваться не стал.
      Путешествие наше близилось к концу.
      Последний участок пути нам предстояло пройти пешком, но об этом кроме меня никто пока что не подозревал.

            * * *

      Машины засели там, где я и планировал – в низинке у дубравы, примерно в трех километрах за Николкиными. Димка поначалу лезть в грязь отказался, несмотря на мои заверения, что лужи неглубокие, и дно у них твердое. Пришлось первую топь форсировать в одиночестве – получилось довольно уверенно: машина выгребла колесами на сухое место, я в открытое окно показал большой палец, поманил отставших за собой. Для Димки это был вызов: ну, раз уж “десятка” прошла, значит и “мазда” пройти обязана. Только он не знал того, что было известно мне, – машину следовало вести по самой середине большой лужи – там под водой и жижей скрывалась узкая, в ширину автомобиля, гать – набросанные ветки, сучья и бревнышки. Летом, когда болотце подсыхало, этот настил показывался из воды, поэтому я помнил, как он лежит. А вот Димка решил сумничать и с моего пути свернул – ну и свалился в колею. “Мазда” порычала-порычала, закопалась так, что вода в салон потекла, и заглохла.
      Димка ругался долго и громко: когда дверь открывал, когда в ледяную грязь босой вылезал, когда глубину ногой промерял и машину толкать пытался. Пассажиры пока сидели тихо, а я, на сухом пригорке топчась, изображал сочувствие и подавал бестолковые советы.
      Без трактора тут было не обойтись, но мы все же сцепили тросом наши автомобили и попытались вызволить “мазду”. Я знал, чем закончится это дело. Так и вышло: моя “десятка” скользнула в грубокую грязь и тоже намертво увязла – я даже выбраться не пытался, сразу заглушил двигатель, закрыл окна и вылез наружу.
      - Оставим машины здесь, - озвучил я свое давнее решение, как будто оно только что пришло мне в голову. - Сейчас возьмем самое необходимое и двинемся в деревню пешком. А когда обоснуемся на месте, вернемся сюда за остальными вещами, и подумаем, как будем выбираться.
      Такая перспектива никого не обрадовала. Но, поскольку иных решений предложено не было, мой план, все же, был принят.
      Минут тридцать ушло на сборы. Что взять, что оставить, решал я. Провизия, вода, немного одежды, лекарства из списка Романа, автомобильные аптечки, ножи, фонари, зажигалки, оружие, конечно же, – вещей брали минимум, так как нести их было не в чем – рюкзаков у нас не было. Не оттягивать же руки пластиковыми пакетами? – идти далеко, а еще лежачую Таню каким-то образом надо транспортировать. Я очень кстати вспомнил, как снаряжалась в дальний магазин моя бабушка – у нее специально для этих походов имелись две большие сумки, связанные лямками: одна сума - наперёд, другая - за спину. Я попробовал сделать что-то похожее из тряпичных узлов с собранным барахлом. Получилось неплохо: вес распределен, лямки на плечах почти не ощущаются, руки свободны.
      А вопрос с транспортировкой Тани решил Димка. Он, взяв у меня топор, сходил в кусты, вырубил несколько ивовых жердей. Потом из всей нашей одежды набрал футболок покрепче да побольше, пропустил жерди через них, приложил поперечины, связал жесткую раму. Получились пусть и грубые, но носилки. Таня едва на них поместилась, пришлось её привязывать, чтоб не вывалилась по дороге. Она сначала вела себя смирно, но когда сообразила, что мы собираемся тащить её, заартачилась. Впрочем, скоро она обессилела и сдалась. Да и понимала она всё.
      Двинулись дружно. Я, Димка и Минтай тащили носилки: двое несут, а один отдыхает, впереди идет, по сторонам поглядывает. Катя и Оля повесили на себя переметные сумы, мной изготовленные. Со стороны поглядеть – натуральные беженцы.
      А мы беженцы и были. Лишенцы.
      Уставшие, больные, испуганные - пусть и бодрящиеся.
      Мы и сотни метров не прошли еще, а я уже засомневался, что правильно оценил силы нашего отряда. Не верилось теперь, что мы одолеем десять километров весеннего бездорожья. Только и успокаивал себя тем, что ничего страшного случиться не должно: ну, свалится кто-нибудь на половине пути, откажется идти дальше. Ну, разведем огонь, встанем лагерем, передохнем, перекусим, поспим – всё же кругом родные поля и перелески, а не пустыня какая-нибудь, не арктические торосы.
      Опять Оля начала всхлипывать. Она чаще остальных оглядывалась на брошенные в грязи машины. Я попросил Минтая сменить меня у носилок, а сам подошел к девушке, взял её под руку. Я ничего не говорил. Просто шёл рядом. Долго шёл.
      Димка было затянул какую-то маршевую песню. Но, слава богу, быстро заткнулся.
      Таня заснула. А, может, умерла. Мы боялись проверять.
      Катя шагала рядом с Минтаем, что-то рассказывала ему.
      Машин уже не было видно.
      Раскисшая дорога пошла в гору и сделалась чуть посуше.
      - Далеко еще? - спросил меня Димка.
      - Да, - ответил я, глядя под ноги. - Еще далеко.

            * * *

      Сказать честно, мне не хочется описывать этот пеший переход. Я устал от той дороги тогда, и почти так же устал от нее теперь. Мне хочется поскорей завершить эту часть своего повествования, и начать новую историю – историю о том, как и почему я остался один.
      Но кое-что я все же напишу.
      Расстояние в десять километров мы преодолели за восемь часов. Мы пришли на место, где была деревня Плакино, ночью, в темноте. Я удивляюсь, что мы не сбились с пути и ничего себе не переломали. Последние километры я вел доверившихся мне товарищей практически наугад – дороги здесь уже не было, а ориентиров, чтобы держать направление, в сумерках было не разглядеть. Мы вязли в раскисшей земле. Глиняные вериги на каждом шаге сваливались с наших стоп. Порой мы останавливались просто потому, что кто-то из нас не мог вытащить из грязи ноги.
      Это чудо, что мы не уронили носилки, хоть и спотыкались десятки раз.
      К нам опять вернулась хворь: мы сипели, кашляли, задыхались. Только Димка был здоров. И он тянул нас всех, когда приходилось особенно трудно. И спрашивал меня – зло, люто:
      - Далеко еще?
      - Да, - сипел я, зная, что расслабляться сейчас нельзя.
      Последний раз он задал этот свой вопрос, когда я уже понял, что мы идем через бывшую деревню, и даже угадывал очертания дома впереди.
      Но я дал такой же ответ, что и раньше, потому что - действительно - оставшиеся двести метров – это было очень далеко. Мне показалось, что мы тащились целый час, прежде чем я смог привалиться к бревенчатой стене.
      - Всё, - выдохнул я. - Пришли.
      Изба оказалась заперта, но выворотить топором прибытые гвоздями скобы было нетрудно даже нам. Дверь заскрипела жутко, из тьмы проёма повеяло нежилым, и мне вдруг представилось, что оставленная людьми изба населена страшными тварями - не зомби и не ограми, а какими-то замшелыми древними чудовищами: виями, банниками, лешими. Вот сейчас мы войдем, двери за нами сами затворятся со стуком, а за печью, под лавкой, в темных углах зажгутся глаза и побегут шепотки, от которых у человека ум за разум заходит...
      - Чего встал у порога? Добрались мы в твоё Мудли, давай располагаться.
      Димка помог нам с Минтаем опустить носилки. Девчонки уже опасливо заходили в темный дом, выставив перед собой светодиодные фонарики. Тихо вздыхали половицы, отвыкшие от человеческой поступи. Рвалась паутина.
      Дом был мёртв.
      Мы внесли Таню и закрыли за собой дверь, сунув в кованную ручку найденный здесь же черенок от лопаты. Мы почти не разговаривали – на это у нас не оставалось сил. И знакомиться со своим новым жильем у нас на тот момент не было никакого желания. Преодолев тёмные сени, тесные от скопившегося тут барахла, мы ввалились в жилую комнату – и вот тут я начал отрубаться.
      Помню, как мы укладывали на пыльний старый диван Таню.
      Помню, как трудно и долго кашляла Оля, сидя в углу на огромном сундуке.
      Помню Минтая, лезущего на печную лежанку.
      Помню себя, запирающего дверь накидным крючком...
      Димка потом нам рассказывал, что мы выключились все одновременно. Он сам еще держался, даже делал что-то: пытался в подтопке огонь развести, принесенные вещи прибирал, нас обходил, укутывал, на теплые подстилки перекатывал, лекарствами подпаивал. Он и уснул за делом: сидел перед печью, подкладывал в огонь поленца, в подпечке найденные, грелся, об ужине думал – тут его и сморило...
      Я проснулся под утро и не сразу понял, где нахожусь, - очень уж было тихо, темно и спокойно. Я, испугавшись, попробовал сесть. Боль напомнила мне о пешем переходе, я вспомнил, как мы входили в избу, как запирали за собой двери, – и успокоился...
      Тогда я действительно думал, что выбранное мной место безопасно. Я был уверен, что о зомби и прочих чудовищах можно будет забыть. Мне представлялись совсем другие заботы.
      Тогда я еще не знал, что ищейки мангусы способны неделями идти по человеческому следу - даже если след этот оставлен машиной. И откуда мне было знать, что мангусы всегда ведут за собой отряды зомби...
      Я перевернулся на другой бок, укрылся тряпьем, в комочек свернулся, словно кот, тепло своего тела сберегающий. И уснул.
      Через четыре дня нам предстояло обороняться от команд зомби, осадивших наш новый дом.
      Но даже если бы мы знали тогда об этом, мы всё равно вот так же бы спали.

      [ читать дальше ]