Глава 14
      
      15.07.2068
      
      Сегодня меня выпишут. Жду не дождусь!
      
      С другой стороны – а чему я радуюсь? Что меня там ожидает? Каждодневная муштра, крики сержанта Хэллера, лекции лейтенанта Уотерхилла, ругань капитана ротного.
      
      И все же я стремлюсь вернуться в казарму.
      
      А еще очень хочется в бой.
      
      Последние слухи от Гнутого и Цеце (они навещали меня вчера): что-то готовится. Все указывает на это: участились учебные тревоги, усилены посты связи, часть младших офицеров переведена на казарменное положение. Форпост в ожидании. Только никто не знает, что именно должно произойти. Начальство, наверное, знает, но делиться информацией не спешит.
      
      Слухи ходят всякие. Говорят, что в региональном штабе планируется крупная наземная операция. Якобы, где-то обнаружилась старая укоренившаяся колония экстерров, разросшаяся до гигантских размеров, но не замеченная ранее, потому как места здесь дикие. Сейчас поводится разведка, разрабатывается план операции, а вскоре к колонии экстерров начнут стягивать силы.
      
      Кое-кто, напротив, утверждает, что никакой наземной операции не будет, нет никакой колонии, и быть не может. А все мероприятию по повышению боеготовности проводятся потому, что на днях ожидается всплеск активности экстерров. Якобы, космические системы оповещения заметили, что к Земле движется целый флот инопланетян. И возможно, это новая, четвертая по счету волна вторжения. Быть может, агрессоры из космоса на этот раз придумали какое-то новое оружие. Нужно быть готовым ко всему, даже к самому худшему.
      
      И совсем малочисленная группа бойцов считает, что ничего особенного не происходит. Просто на носу очередная проверка, и наш старый полковник решил выслужиться перед высокой комиссией, для чего и поставил всех на уши.
      
      Вот такие новости приходят извне сюда к нам, в тихий мирок медицинского модуля…
      
      Что касается меня: рука разработалась, пишу легко и бегло, как раньше. Последние два дня переношу на бумагу свои диктофонные записи, редактирую, очень многое сокращаю – пустая, ненужная болтовня. Соседи мои удивляются, они не понимают, зачем я делаю бесполезную, с их точки зрения, работу. Живчик пытался доказать мне, что на диктофоне хранить информацию такого рода удобней, тем более, что ее в любой момент можно скопировать на компьютер. Я с ним не спорю. Кажется, только доктор понимает, почему я предпочитаю работать с бумагой. Он и сам, как я заметил, все дела ведет по-старинке, подшивает свои записи в папки. И это при том, что все возможные данные о пациентах в любой момент могут быть получены с сервера госпиталя…
      
      Работаю над своими записями и уже не воспринимаю их как просто личный дневник. Думается о будущем цикле статей. Или даже о книге. Лезут в голову мысли о том, что, возможно, записи эти станут историческим документом.
      
      Глупости, конечно.
      
      Но все же стараюсь писать чисто, разборчиво и грамотно. Чтоб перед потомками не было стыдно (шучу)…
      
      
      1
      
      Док вошел, потирая руки и улыбаясь:
      – Ну, что тут у нас? Три укрывающихся от службы здоровяка? Хватит валяться! С сегодняшнего дня начну вас выписывать. Голованов – ты первый.
      – Слава Богу, док, – Павел спрыгнул с кровати. – А я уж думал, вы из врача превратились в тюремщика.
      – А я когда отсюда выйду? – подал голос Живич.
      – Когда к порядку приучишься, – повернулся в его сторону док.
      – Ну я серьезно, – Живич умоляюще смотрел на доктора. И тот смилостивился, выдал свою маленькую врачебную тайну:
      – Через два дня я тебя осмотрю. Если все в порядке – сразу же и выпишу.
      – А что насчет меня, док? – спросил Арнарсон.
      – Ухо болит?
      – Эээ… Вроде бы нет, – нерешительно сказал Викинг.
      – Вот когда будешь отвечать на этот вопрос уверенно, тогда и поговорим о выписке.
      Доктор сел на свободный стул. Посмотрел на телевизор – на экране мускулистый варвар в художественно разодранной форме UDF размахивал мечом, срубая головы огнедышащему дракону. Из пламени и крови сложились алые буквы: «Защити планету!» Одолевший дракона здоровяк вытирал меч и сочным героическим баритоном обращался к зрителю: «Присоединяйся!».
      – Присоединимся? – спросил доктор у Павла.
      – Надеюсь, док.
      – Значит так. Документы возьмешь у дежурной сестры, моя подпись там уже стоит. Выходишь ты отсюда здоровым человеком, но я бы советовал тебе на недельку отправится в профилакторий.
      – Хватит с меня лечения, док.
      – Заставить не могу, – развел руками доктор. – Поступай, как хочешь. Но ограничить физические нагрузки настоятельно рекомендую! Вот тебе справка, – он вытащил из нагрудного кармана халата листок размером с ладонь, – чтобы к тебе не было никаких претензий от командиров.
      – Хорошо, док, – Павел положил справку на тумбочку, зная, что она ему не потребуется. Он был здоров и полон сил. – Сделаю все, как вы говорите.
      – Ну, не смею больше задерживать.
      Павел осмотрелся, отыскивая вещи, которые нужно забрать. Наладонный компьютер, на котором они с Викингом играли в шахматы, – собственность Гнутого. Швейцарский нож, незаменимая вещь, – Шайтан очень просил не терять. Блокнот с карандашом – обязательная принадлежность настоящего писателя…
      Павел хмыкнул.
      И, конечно же, старинная монетка, подаренная сестренкой на счастье.
      Пять копеек. Пятачок.
      
      «…раньше была такая примета – бросать деньги, чтобы потом вернуться…»
      
      Он улыбнулся.
      Да, пора возвращаться…
      – Спасибо вам, док. – сказал Павел.
      – Не за что. Работа у меня такая.
      – За работу и спасибо…
      Он быстро собрался, переоделся – сменил больничную пижаму на военную форму, которая вот уже два дня выстиранная и отутюженная висела в шкафу. Остановился посреди палаты, готовый уйти, но не решаясь сделать это.
      Как-то не верилось, что лечение закончилось, и уже не надо будет возвращаться сюда, в небольшую, ставшую привычной и уютной, комнату. И не будет больше неспешных ночных разговоров с мучающимися от бессонницы товарищами по палате, и заглянувший док не пожелает доброго утра, и сестры не будут смеяться привычно над несмешными избитыми шутками.
      Все закончилось.
      Пора уходить.
      Время возвращаться.
      – Пока, – Павел пожал руку Арнарсону. – Удачи, – сжал он ладонь Живича. – До свидания, док!
      Он шагнул к двери.
      – Заглядывай к нам! – сказал ему в спину Живчик.
      – Обязательно, – обернулся Павел и запнулся на пороге.
      Плохая примета, – подумалось ему. Но он не верил в приметы.
      – Счастливо оставаться! – пожелал он и закрыл дверь.
      Пустой гулкий коридор вел его к свободе.
      
      
      2
      
      Мир был переполнен запахами и звуками. Мир был пестр и многоцветен.
      Павел шагал по бетонной тропинке, завороженно озираясь.
      Он уже ходил этой дорогой, и все вокруг было, вроде бы, знакомо. И все же что-то изменилось. Кусты насаждений сделались зеленее, щебет птиц стал более сочными, стрекот кузнечиков – объемней, воздух – свежее и ароматнее, солнце ярче, бетон осязаемей.
      Павел наслаждался.
      Нечто подобное ощущаешь, когда затяжную холодную зиму вдруг сменяет жаркая скорая весна: горизонт отступает, небо светится чистой синью, звенит капель, еще сонные мухи гудят басовито, первые бабочки, разбуженные солнцем, порхают, словно сорвавшиеся с ветвей яркие листья, пахнет оттаявшей землей, и хочется сидеть неподвижно, подставив лицо теплым лучам, и слушать, дышать, осязать…
      – Ты чего жмуришься? – громкий голос привел Павла в чувство. – Смотри, куда идешь! Чуть не сбил!
      – Прошу прощения, замечтался.
      Сержант из второй роты шел делать уколы от своей нелечащейся венерической болезни.
      – Вижу, – сказал он, ухмыляясь и похабно подмигивая. – Небось о девчонке какой-нибудь думаешь? Да?
      – Не совсем, – сказал Павел.
      – А о чем же тогда? – удивился сержант.
      – Обо всем.
      – Ну-ну… – с сомнением в голосе произнес сержант, и подозрительно оглядел Павла. – А ты чего это гуляешь, рядовой? Сбежал? К девчонке?
      – Нет. Выписали меня.
      – Уже? Сочувствую. Ну, тогда дуй в казарму. А то не дай бог попадешься какому-нибудь офицеру на глаза. В таком-то очумелом виде. Он тебя назад отправит, на экспертизу. Или же ты, действительно, обкуренный?
      – Нет.
      – Или укололся?
      – Нет. Со мной все в порядке.
      – Ну, ладно, – похоже, сержант не очень-то поверил.
      Расходясь, они оба сошли с тропинки, держа дистанцию, словно боялись заразиться друг от друга.
      
      
      3
      
      Перед тем, как отправится в казарму, Павел заглянул в солдатское кафе.
      Как и в любой другой воскресный день народу в маленьком заведении набилось – не протолкнуться. Все столики были заняты, люди сидели на чем придется: на ящиках, на спинках стульев, на коленях товарищей; барную стойку заслонили плотно сомкнувшиеся спины, покатые, угрюмые и неприступные.
      – Эй, Писатель! – окликнули Павла, едва только он вошел. – Давай к нам!
      Павел узнал Жана-Карапуза из первого взвода, подошел, пожал ему руку, кивком поздоровался с его товарищами:
      – Нет. Я домой.
      – А ты что, выписался?
      – Да. Только что.
      – Ну, это надо отметить! – Жан потянулся к стакану, в котором было налито что-то мутное и пенящееся, наверное, какой-нибудь французский коктейль. Павел покачал головой:
      – Не буду, спасибо. Но если хочешь, приходи через час в казарму.
      – Ага! – Жан устремил палец Павлу в лицо, прищурился, словно прицелился. – Ты сам пригласил!
      – Загляни. Буду ждать, – он дружески хлопнул Карапуза по плечу. Отошел от столика, попытался пробиться к стойке, но не смог, зашел сбоку, где было посвободней, протиснулся кое-как, хлопнул ладонью по стене, привлекая внимание бармена.
      – Да?
      – Мне бы что-нибудь покрепче, – Павел заговорщицки понизил голос.
      – Сколько? – загорелый курчавый бармен, глядя в пустоту, взбалтывал шейкер.
      – Ящик.
      – Ого! – шейкер остановился. – В кредит не торгуем.
      – Плачу сразу…
      Продавать крепкие напитки в солдатском кафе запрещалось. В меню значились всевозможные соки, чай, кофе, безалкогольное пиво, тропический коктейль и еще какая-то бурда, но ничего спиртного. Бутылки из-под виски, джина и водки, стоящие на полках, были лишь украшением. Но даже их перед прибытием какой-нибудь высокой комиссии приходилось убирать – так, на всякий случай.
      Тем не менее, несмотря на запрет, здесь можно было получить почти все, что позволялось гражданскими законами: пиво, водку, текилу, марихуану. Цены, конечно, покусывались, но ведь никто не покупал здесь спиртное литрами. Обычно посетители брали выпивку небольшими дозами, грамм по пятьдесят.
      – Ящик? – переспросил бармен. Похоже, у него были проблемы с пониманием английского, да и говорил он с сильным акцентом.
      – Нууу… – Павел поразмыслил, – Ящик, пожалуй, многовато будет. Да и как я его потащу?.. Водка есть? Давай пять бутылок!
      – Русский? – спросил бармен. Павел решил, что он интересуется, какую водку нести, подтвердил:
      – Да, давай русскую, если есть.
      – Я говорю, ты – русский?
      – А!.. Ну да… А что?
      – Я так и думал, – удовлетворенно сказал бармен и поставил шейкер на стойку. – Сейчас принесу.
      Он никуда не ушел. Лишь нагнулся, присел, скрывшись из вида, загремел чем-то: то ли открывал потайной люк в полу, то ли просто двигал ящики. Секунд через тридцать снова появился, отдуваясь, держа бутылки, будто дрова, в охапке. Оглядел заполненное людьми помещение, убедился, что все здесь свои, придвинулся к стойке:
      – Бери. Прячь скорей.
      Павел поочередно принял тяжелые бутылки, похожие на выстрелы для гранатомета. Две запихал в рукава – одну в правый, другую в левый. Две положил в карманы. Одну сунул за пазуху. Подогнул руки, прижал бутылки локтями. Снова почувствовал себя неловким, скованным, словно опять надели на него жесткий корсет, забинтовали, налепили гипс…
      – Деньги! – бармен протянул руку.
      Павел, изогнувшись, полез за деньгами в нагрудный карман, двумя пальцами вытащил пачку купюр:
      – Отсчитай сам.
      Зарплату он получал исправно, каждую неделю. Наличными. Даже когда лежал в больнице. А поскольку тратить деньги было не на что, то сумма скопилась немаленькая.
      – Сдачу оставь себе, – Павел мог позволить себе такую щедрость.
      – Ты настоящий русский! – заявил бармен, засовывая Павлу в карман оставшиеся купюры.
      
      
      4
      
      Он вошел в казарму, улыбаясь, предвкушая встречу с ребятами, перебирая в уме варианты приветствия.
      Первым его встретил, конечно же, дежурный – рядовой Геккель по прозвищу Маркс, по имени Карл. Ему было уже за сорок, он носил короткую густую бороду, и говорил, что закончит службу, когда ему прикажут сбрить с нижней половины лица всю растительность. Пока же, вот уже на протяжении двадцати лет, все командиры мирились с прихотью опытного солдата.
      – Писатель пришел! – объявил Маркс и поинтересовался: – Выписался? Или сбежал?
      – Освободился, – отшутился Павел и, неловко пожав дежурному руку, сразу направился в свой сектор, в секцию четвертого взвода. Там его уже ждали.
      – А! – шагнул к нему Гнутый с хотом на плече. – Дезертир вернулся!
      – А мы уж хотели идти к тебе, – сказал Цеце, откладывая майку, втыкая в подушку иголку с ниткой. Он постоянно что-то ушивал или штопал.
      – О! Дорогой! Рад видеть! – Шайтан спрыгнул с верхней койки, полез обниматься. Павел отстранился:
      – Тихо! Осторожней! Я заминирован! Всем отойти на безопасное расстояние. Сейчас буду разряжать.
      – Залечили там тебя, – прогнусавил Ухо.
      Зверь хмыкнул. Рыжий отложил комикс.
      – Первая мина! – Павел, не оглядываясь, ногой прикрыл за собой дверь, поднял руку, выхватил из рукава бутылку, протянул Шайтану: – Это тебе.
      – Опа! – Цеце хлопнул в ладоши. – Вот это я понимаю, сюрприз!
      – А это тебе, – отдал ему вторую бутылку Павел.
      – А нам? – Гнутый взял хота на руки, покачал его словно ребенка.
      – И вам, – Павел вытащил бутылку из кармана.
      – Ну ты нагрузился, – добродушно сказал Цеце.
      – И вот еще пара! – объявил Павел. – Хватит нам, чтобы сегодня вечером отметить мое излечение?
      – С лихвой, – сказал Рыжий. – Ты где все это раздобыл? Спирт на протираниях сэкономил? Или док тебе такое внутреннее прописал?
      – Считайте, что посылку получил.
      – Из дома? – поинтересовался Зверь. – Занятные тебе посылки шлют.
      – Только закуски не прислали, – сказал Павел.
      – Ну, это мы быстро исправим, – Гнутый собрал бутылки, спрятал их в углу за кроватью, прикрыл газетой. Открыл дверь, рявкнул: – Дежурный!
      – Что? – эхом откликнулся бородатый Маркс.
      – Где у нас твой молодой земляк Курт? Ко мне его!
      – Есть! – Было слышно, как Маркс набрал в грудь воздуху. И через мгновение рев его раскатился по закоулкам казармы. – Рядовой Курт! К капралу Ягичу! Быстро! – Голосом рядовой Геккель тянул на мастер-сержанта, никак не меньше – сказывался опыт.
      – Молодец, Маркс, – уважительно сказал Зверь. – Не понимаю только, почему он до сих пор в солдатах ходит…
      Курт был все такой же неловкий и нескладный. Входя в комнату, он зацепился плечом за косяк; перешагнув порог, запнулся о чьи-то ботинки; махнув рукой, опрокинул фотографию, стоящую на тумбочке Цеце.
      – Смирно, рядовой! – скомандовал Гнутый, останавливая суетящегося Курта, пытающегося все вернуть на свои места. – Такое дело к тебе: сбегай в городок, купи нам колбасы, рыбки копченой, сыра, консервов каких-нибудь, салатов готовых побольше, хлеба.
      – Хлеба не надо, – сказал Цеце. – У меня на кухне знакомый работает, так что хлеб с меня.
      – Хорошо. Хлеба не надо. Все запомнил?
      – Да.
      – Если увидишь сало, возьми обязательно, – наказал Цеце.
      – Деньги есть у тебя? – спросил Гнутый.
      – Есть, – кивнул Курт.
      – Купишь на свои. Когда все принесешь, рассчитаемся. На КПП, если остановят, скажешь, что я послал. Там сегодня Боров дежурит, – Гнутый усмехнулся. – Он мне должен кое-что. Так что проблем не будет. Ясно?
      – Да.
      – Ну, двигай. Только давай поскорей.
      Курт ушел, снова задев косяк плечом.
      – Может зря мы его послали? – сказал Рыжий.
      – Ничего, не в первый раз. Справится.
      – Странный он все-таки…
      
      
      5
      
      Курт справился.
      Он притащил столько закуски, что ее хватило бы на всю роту. Сала, правда, не было.
      – Заставь дурака богу молиться… – пробормотал Цеце, криво ухмыляясь, с интересом наблюдая, как Курт и Павел извлекают из объемистых пакетов провизию, выкладывают на койку. Когда на свет появились ветчина, колбаса и копченое мясо, Цеце горестно вздохнул, подумав, что двух буханок, которые он принес, теперь уж точно не хватит. Придется еще раз бежать в столовую, на поклон к сержанту Красюку. Эх, дернул черт похвастаться выгодным знакомством! Молчал бы себе…
      Продукты убрали за кровать, прикрыли сверху пакетами. Гнутый собрал со всех деньги, расплатился с Куртом. Отпустил его.
      – Подожди, – остановил Павел собирающегося уйти немца. – Загляни к нам после отбоя…
      Постепенно подтягивался народ. В полном составе вернулось из сауны распаренное отделение капрала Буасье. На вечернем автобусе прибыли из города рядовые Карпов и Анзани, ввалились в казарму – оба уже навеселе, у одного свежая ссадина на лбу, у другого кулак ободран. Прибыли грек Ксенакис, итальянцы Дульбекко и Кваренги, поляк Мрожек, албанец Моисси, грузин Такидзе – они ранним утром покинули Форпост, отправились на природу, «исследовать непокоренную русскую Сибирь» – как сами сказали. Очевидно, для лучшего исследования прихватили с собой шампуры, три бутылки вина и замаринованное в ведре мясо. Возвратился с рыбалки сильно покусанный комарами чернокожий Рем, бросил под кровать спиннинг, вытащил из мешка полуметровую щучку, стал воодушевленно рассказывать, как тащил ее из воды, через водоросли, мимо коряг, боясь, что сорвется, уйдет…
      Взвод собирался. Кто-то, заметив возвращение Павла, подходил, здоровался, поздравлял, сочувствовал. Некоторых – немногих – Павел приглашал заглянуть после отбоя в тренажерную комнату.
      Пришел Жан-Карапуз. Павел отозвал его в сторону, налил водки в пластмассовый стакан, достал бутерброд с икрой, кусок ветчины:
      – За мое здоровье!
      Француз выпил, с удовольствием закусил икрой, долго жевал ветчину. Сказал по-русски, сильно грассируя:
      – Благодарствую, – крепко пожал Павлу руку, потряс ее. Потом он долго разговаривал со своим земляком Буасье. Договорившись о чем-то, ушел в свой сектор.
      – Смирно! – прогремел вдруг голос Маркса.
      – Черт! – Цеце кинул взгляд на угол, где была спрятана водка и закуска. – Кто там приперся?
      Приперлись лейтенант Уотерхилл и сержант Хэллер.
      – Не забудь его пригласить, – шепнул Зверь на ухо Павлу. – Скорей всего, он не придет, но позвать надо обязательно.
      – Лейтенанта?
      – Сержанта!
      Судя по всему, командиры прибыли не просто так. Лица их были серьезны и непроницаемы, глаза холодны, слова скупы, интонации сухи:
      – Капрал Ягич! – сказал лейтенант, остро глядя на Гнутого.
      А казарме стало необычайно тихо.
      – Я… – Гнутый осторожно снял цепляющегося хота с плеча, передал его Павлу, вытянулся, пытливо всматриваясь в лица командиров.
      – Следуйте за нами! – лейтенант щелкнул каблуками, развернулся четко, словно на плацу.
      – Доигрался, – буркнул сержант Хэллер, и грозно осмотрел своих подчиненных.
      
      
      6
      
      – Может узнали, что он мясом экстерров своего хота кормит? – предположил Ухо.
      – Тогда бы за ним явились люди из спецслужб, – сказал Зверь.
      – Ну, может они не смогли.
      Рыжий хмыкнул:
      – Они все могут…
      Казарма опустела – рота отправилась на ужин. Только отделение капрала Ягича никуда не пошло. Один Цеце вместе со всем направился в столовую, да и то лишь за тем, чтобы выклянчить у своего знакомого сержанта еще одну буханку и сразу же вернуться.
      Есть никто не хотел, да и была у них еда – в дальнем углу грудой лежала за двухярусной койкой, прикрытая пакетами и бумагой.
      – Может про драку в городе кто-нибудь начальству доложил?
      – Почему тогда только Гнутого взяли?
      – Так он же капрал. Старший.
      – Подумаешь, драка… – Рыжий пожал плечами. – Ничего особенного.
      – А стрельба!
      – Не мы же стреляли!
      – А не все равно.
      – Да ведь и сержант с нами тогда был. Так что дело не в этом…
      Они замолчали, глядя в пол, придумывая еще причины, по которым могли забрать Гнутого.
      Настроение было испорчено. Даже пить не хотелось.
      – А может это из-за девчонки, которую он тогда в городе подцепил? – поднял голову Рыжий.
      – А тут-то что не так?
      – Слышал я, попадаются стервы такие, что говорят будто их изнасиловали.
      – Зачем?
      – Деньги требуют. Потом, вроде бы, отказываются от своих слов, если им заплатят. Зарабатывают так.
      – Сержант бы нас предупредил.
      – Может не успел?
      – Нет, не похоже. Нагрянули. Взяли, словно под арест… Если бы баба, вызвали бы по коммуникатору. Зачем лично являться? Тут что-то служебное, официальное.
      Зверь сердито махнул рукой:
      – Чего зря гадать? Надо сержанта дождаться, все у него расспросить.
      – Скажет ли?
      – А это как спрашивать будем.
      
      
      7
      
      Сержант не пришел. Зато через два часа явился сам Гнутый – необычайно веселый, шумный, возбужденный. Его сразу окружили, засыпали вопросами:
      – Что случилось? Зачем водили? Чего хотели?
      – Совсем отпустили? Или как?
      – Ты что такой довольный?
      Гнутый, широко улыбаясь, только отмахивался.
      – Мы уж не надеялись, что ты вернешься, – сказал Рыжий. – По крайней мере, не ждали так скоро.
      – Разве мог я такую гулянку пропустить?
      – Да мы уж и передумали, вроде, пить, – сказал Зверь.
      – Как это? Ну уж нет! Я что, зря торопился?
      – Да ты расскажи толком, что случилось-то? – тормошил его Цеце.
      – А ничего не случилось, – Гнутый протолкнулся к своей койке, сел, вытащил из тумбочки нож, покрутил его в пальцах и, деланно вздохнув, принялся отпарывать капральские нашивки.
      Бойцы притихли.
      – За что? – негромко спросил Зверь.
      – За старое, – помолчав, ответил Гнутый.
      
      
      8
      
      За полчаса до отбоя они собрались в тренажерной комнате. Перетащили туда выпивку и закуску, принесли стулья, заперли дверь, подперли ее штангой, расселись вокруг двух составленных вместе широких скамей, заменивших стол. Их было одиннадцать человек: Гнутый, Рыжий, Зверь, Цеце, Шайтан, Ухо и Павел – отделение, оставшееся без командира – хозяева вечеринки. И их гости: рядовой Буриев, более известный как Монгол – из первого взвода, рядовой Курт и капрал Гессе из второго взвода, рядовой Ким, которого все называли Сковородой – из третьего. Павел приглашал еще нескольких человек, но они отказались, они решили как следует отоспаться перед началом новой недели.
      – Дааа… – мечтательно протянул Цеце, осматривая импровизированный стол, заставленный снедью. – Еды нам хватит до самого утра.
      – А за выпивкой придется кому-то бежать, – сказал Рыжий и выразительно посмотрел на Курта.
      – Увлекаться не стоит, – предостерег Зверь. – И без того проблем хватает.
      Шайтан, устремив взгляд в потолок и пробормотав что-то про Аллаха, двумя пальцами взял свой стакан, кивнул Павлу:
      – Ну, за тебя, Писатель! За твое выздоровление, и не надо болеть больше.
      – За возвращение, – добавил Зверь. Помолчал, додумывая родившийся тост. Продолжил: – За твое возвращение и за возвращение Гнутого. Но не только! За то, чтобы все мы всегда возвращались, и чтобы нам было куда вернуться!
      – Хорошо сказал! – не удержался Цеце.
      Они выпили по чуть-чуть. Закусили от души.
      – Так что за история с тобой приключилась? – спросил Рыжий у Гнутого.
      – Да ничего особенного. Помнишь лейтенанта Розетти?
      – А как же! Редкостная скотина!
      – Вот-вот… – Гнутый обвел взглядом лица товарищей. Пояснил для тех, кто не был знаком с лейтенантом-скотиной: – Стояли мы тогда на побережье под Салалой, Форпост номер двести восемьдесят шесть. И служил там лейтенант Розетти, за глаза его все называли Вонючкой. Работал он в штабе, прислуживал начальству, то ли племянником он был чьим-то, то ли сыночком. С личным составом он дела не имел, но любил совать нос куда не следует.
      – Я его помню, – криво усмехнулся Цеце.
      – Еще бы! Он тебя на три дня в карцер посадил за то, что ты с развязавшимся шнурком ему навстречу попался.
      – Меня отправил к медикам, – сказал Рыжий, – велел спиртовую клизму поставить. Ему показалось, что я был пьян.
      – А ты не был пьян? – спросил Зверь.
      – Это дела не меняет! – отмахнулся Рыжий. – Так что там случилось с Розетти?
      – А ничего, – пожал плечами Гнутый. – Когда нас переводили на новое место, я в последний день одолжил автомобиль у одного сержанта, подстерег этого Вонючку, когда он домой возвращался, запихнул в багажник и отвез в пустыню. Километров за тридцать от Форпоста.
      – Ну! – восхитился Цеце. – Что ж ты раньше не рассказывал?!
      – А это наше с ним личное дело было. Он из меня изрядно крови попил… Ну да ладно… Так вот – выбросил я его на песок, разул, раздел до белья, физиономию слегка подпортил, показал направление, в котором надо ему идти, а сам уехал.
      – И теперь эта история всплыла, – сказал Зверь с легким осуждением в голосе.
      – Да, – кивнул Гнутый. – Уж почти два года прошло. Я и забывать стал. А Вонючка, видимо, не забыл. Должно быть, искал меня по всему миру, запросы, заявления рассылал.
      – Легко ты отделался, – сказал Зверь. – Знаешь, что положено тебе за избиение офицера?
      – Знаю. Начитан… – Гнутый ухмыльнулся. – А папа-то наш, полковник – молодец, оказывается! Мы его старым пнем считаем, развалюхой и маразматиком, а он за нас горой! Тот еще вояка!
      – Это он тебя прикрыл?
      – Он. Не дал в обиду. Привели меня к нему в кабинет, он передо мной, ни слова ни говоря, выложил распечатку на стол, развернул. «Читай», – говорит. Я и начал: читаю, и чувствую, как улыбка все шире становится. Там Вонючка во всех подробностях расписывает, как я его мордой в песок тыкал и обещал наизнанку вывернуть. Красиво пишет, образно, зримо! Видно за время переписки стиль отточил, каждую фразу до совершенства довел!
      – Ты не отвлекайся. Что дальше было?
      – Полковник заметил, что я не очень-то расстроен, поинтересовался, чему я так рад. Я ему все и выложил про этого Вонючку. Он выслушал внимательно. Приказал сержанту и лейтенанту выйти. И завел разговор по душам. Старики, конечно, болтливы, но на нашего я не в претензии. Сказал, что доложит наверх о моем наистрожайшем наказании. Велел держать язык за зубами. Объявил, что с должности все-таки меня снимет – не может не снять. И велел впредь быть осторожней.
      – Повезло, – сказал Зверь.
      – Так что теперь мы отделение без командира, – подвел итог Гнутый.
      – Кого-нибудь назначат, – сказал Цеце.
      – Тебя, например.
      – Нет! – запротестовал Цеце. – Зачем мне такая радость? Я откажусь!
      – Значит, Рыжего поставят.
      – Я в неблагонадежных числюсь. Удивляюсь, как вообще меня еще не уволили.
      – Шайтан! – Гнутый повернулся к арабу. – Хочешь быть командиром отделения?
      – Хочу!
      – Ну, хоти дальше. Фактурой ты не вышел… Ухо! Может тебя командиром сделают?
      – Вряд ли. Образования у меня не хватает. Сами знаете.
      – Значит, Писателя.
      – Молод еще!
      – Так кого же?
      – А никого! – сказал Зверь. – Будет у нас в отделении демократия. Все решения станем принимать голосованием.
      – А что! – усмехнулся Цеце. – Это выход!
      – Предлагаю подобную систему распространить на все подразделения, – продолжил Зверь. – Раз в квартал будут проводиться выборы сержантского состава, раз в год – офицерского. Командир Форпоста избирается на три года. Ряд полномочий передается Солдатскому Сенату. Сразу же предлагаю от нашего взвода выдвинуть в Сенат кандидатуру Писателя.
      Они негромко рассмеялись.
      – Занятно было бы послужить в таком бардаке, – сказал Рыжий.
      – И кончилось бы все полным развалом, – сказал Цеце.
      – А вдруг вышло бы что-нибудь дельное? – сказал Ухо.
      – Армия и демократия несовместимы, – сказал Гнутый. – Так что давайте-ка выпьем за систему, которая всем нам позволяет жить просто, спокойно, весело и бездумно. Нам велели – мы сделали. Хорошо быть солдатом, за него все всегда решают! А голова о мировых проблемах пусть болит у начальства.
      – Конец твоей речи мне понравился больше чем начало, – сказал Рыжий. – Итак: за то, чтобы у начальства болела голова!
      Они только подняли стаканы, как в запертую дверь кто-то требовательно застучал кулаком. Бойцы переглянулись, мгновенно кто куда попрятали стаканы. Цеце быстро задвинул бутылки под скамейку.
      – Открывайте! – прогремел голос сержанта Хэллера.
      – Ну вот, накликали, – сказал Зверь. – Судя по всему, голова у него разболелась не на шутку. Откройте кто-нибудь, иначе через минуту дверь вылетит. И вставлять ее будем мы.
      Дверь отпер Курт. Сперва он откатил тяжелую штангу, при этом едва не придавив ногу капралу Гессе. Потом отодвинул щеколду замка, зацепившись за дверную ручку рукавом.
      – Заходите, сержант! – крикнул Гнутый.
      Сержанту приглашение не требовалось. Он уже вошел – толчком распахнул дверь и застыл на пороге, заслонив собой весь проем, обводя взглядом лица своих солдат, осматривая подобие стола, оценивая закуски, отыскивая выпивку.
      – Гуляете?
      – Присоединяйтесь, сэр, – сказал Ухо.
      – Без вас не начинали, – сказал Гнутый, доставая из-под ног запечатанную бутылку. – Ждали.
      – Вижу, – сказал сержант чуть потеплевшим голосом. – По какому поводу сборище?
      – Отмечаем возвращение, – ответил Зверь.
      – Меня выписали, – негромко сказал Павел.
      – А меня выпустили, – добавил Гнутый.
      – Хорошее дело, – сказал сержант. – Но я вам праздник немного подпорчу. Знакомьтесь – ваш новый капрал, – он шагнул в комнату, и позади него шевельнулась во мраке коридора какая-то тень. – Уверен, он вам не очень понравится, но меня это не волнует. Вы здесь ничего не решаете. За вас думают командиры. У них голова болит – не у вас. А кому это не нравится – выметайтесь… – Похоже, сержант был не в духе. Видимо, крепко влетело ему за сомнительные подвиги его подчиненных. Возможно, и ему не пришлось по сердцу решение, принятое командованием Форпоста.
      – Ну, добро пожаловать… – начал было Гнутый и осекся, разглядев, кто стоит позади сержанта.
      – Черт возьми, – буркнул Зверь.
      Павел поднялся, невольно стиснув кулаки.
      – Кажется, я здесь уже был однажды… – через порог, заложив руки за спину, ухмыляясь криво, недобро щуря маленькие глазки, шагнул капрал Некко, недавний рядовой. – Помнится, кто-то запретил мне подходить к нему ближе, чем на три шага, и клялся, что сломает мне нос, если я осмелюсь это сделать. Так что? Вот он я! Здесь! – Некко подступил вплотную к Зверю, навис над ним, привстав на цыпочках.
      – Потише, капрал, – спокойно сказал сержант Хэллер. И Некко, обернувшись, смолк, отступил на шаг.
      – Зачем вы притащили сюда этого клоуна, сэр? – спросил Зверь.
      – Я уже сказал. Он ваш новый капрал. Командир отделения.
      – Какой идиот решил отправить его к нам? – поинтересовался Гнутый.
      – Приказ подписан самим полковником. У тебя есть возражения?
      – Уже нет, сэр. Но это странное назначение…
      – Это обычное назначение! – сержант возвысил голос. – Среди вас не нашлось никого, кто смог бы возглавить отделение! Вы – жалкие неумехи! Вы позорите весь взвод! Поэтому хватит разговоров!
      – Действительно, хватит разговоров, – сказал Цеце. – Наливайте.
      Но никто не пошевелился.
      Отделение неприязненно рассматривало новообретенного командира. А он, вроде бы, нисколько не смущался таким холодным приемом, стоял, сцепив руки за спиной, широко расставив ноги, и хищно осматривал своих подчиненных.
      Словно выискивал самого слабого.
      Первую жертву.
      
      
      
      Глава 15
      
      19.07.2068
      
      Некко совсем не глуп. Сейчас ему хватает ума не ввязываться в прямое противостояние с нами. Конечно, не все идет гладко, случаются всякие эксцессы, но все же он часто делает уступки, лишь бы сохранить с нами – с его отделением – нормальные отношения.
      
      Тем не менее, мы понимаем, что капрал Некко ненавидит нас всех.
      
      Не будь мы так дружны, он бы уже установил в отделении собственные порядки, как это было в четвертой роте. Мы уже наслышаны: двадцать процентов заработка бойцы отдавали капралу «на общие нужды»; все хозяйственные и бытовые работы за командира выполняло отделение – сам он никогда не чистил оружие, не стирал одежду, не гладил ее – за него все делали солдаты. Для бойцов своего отделения он решил ввести дополнительную дисциплину – рукопашный бой, преподавать который взялся сам. И с этого дня начались постоянные «официальные» избиения солдат.
      
      Конечно, долго так продолжаться не могло. О самоуправстве капрала стало известно начальству. Но скандала не получилось. Некко даже не разжаловали. Его просто перевели к нам – под надзор сержанта Хэллера, во взвод лейтенанта Уотерхилла.
      
      В связи с этим я вспоминаю слова Арнарсона о том, что у Некко есть связи на самом верху. И мне думается, Викинг не ошибся. Иначе как объяснить такую «непотопляемость» Некко? Только так можно объяснить, почему этот психически нездоровый, неуравновешенный, озлобленный человек оказался на военной службе, да еще и настолько быстро получил первое свое повышение.
      
      Впрочем, есть мнение, что капрала ему дали за победу надо мной.
      
      Но я уверен, что займи я первое место в боях, новое звание мне бы не дали, и командовать отделением не доверили бы…
      
      Вчера Некко впервые показал мне фокус с протыканием руки ножом. Он вогнал лезвие в кисть возле основания большого пальца, пронзил ладонь насквозь, с таким расчетом, чтобы не повредить кости. Потом выдернул нож, слизал с него кровь. Сжал пальцы в кулак, помахал им в воздухе. А через минуту показал, что его рана уже зарубцевалась.
      
      Я не понимаю, как он это делает. Но я знаю, для чего.
      
      Он пытается нас запугать.
      
      Почему-то он ненавидит нас. Всех нас. Каждого. Он пытается держать это в себе, но это сильнее его. Он не контролирует свою злобу, свою ненависть.
      
      Он для нас – чужак.
      
      Но и мы для него – чужаки…
      
      Несколько раз дело чуть не доходило до драки. Некко невзлюбил хота и всячески его обижает. Гнутый, естественно, издевательства над животным терпеть не может, заступается, огрызается. Кроме того, очень напряженные отношения складываются у Некко с бывшим командиром отделения, с разжалованным Зверем. Они не переваривают друг друга, и готовы сцепиться в любой момент. Но сержант Хэллер всегда оказывается поблизости. А его слушаются все. Его невозможно не слушаться.
      
      Так что мы пока уживаемся. Капрал Некко делает вид, что командует нами. Мы делаем вид, что подчиняемся ему.
      
      Как ни странно, но ко мне капрал относится вполне терпимо. Видимо, дело в том, что однажды он уже одержал надо мной победу, раздавил, растоптал, размазал по рингу. И теперь я для него неопасен и неинтересен. Я – пария.
      
      Что ж, я не против. Может оно и к лучшему…
      
      Последние дни очень беспокойные, напряженные. Лихорадит наше отделение, лихорадит весь взвод. И с Форпостом тоже что-то происходит, что-то с ним не в порядке. Даже я – салага – чувствую это.
      
      Форпост к чему-то готовится.
      
      Офицеры убывают в командировки. В увольнение почти никого не отпускают. Ломаются обычные графики. На дежурства заступают усиленные наряды.
      
      И множатся слухи.
      
      Говорят самое разное: что на Земле нашли базу экстерров, и сейчас не знают, как к ней подступиться; что некое сообщество предателей вышло на связь с хозяевами экстерров и договорились о сдаче планеты, если им будут сохранены жизни; что последнее время из космоса стали прибывать новые, незнакомые ранее существа – неуязвимые для обычного оружия, на порядок более стремительные и плодовитые, смертоносные – и вскоре ожидаются еще более опасные твари, справится с которыми будет очень непросто. А может и вовсе – невозможно.
      
      Это слухи, и никто всерьез их не принимает.
      
      Один Курт уверен в том, что говорит.
      
      Он утверждает, что скоро будет крупная наземная операция. Подробностей он не знает – его видения обрывочны и туманны.
      
      Курт ясно видит одно – будет много крови.
      
      И капрал Некко с ним согласен.
      
      
      1
      
      Всю ночь ревели над сопками ракетные двигатели. Алые зарницы расцвечивали темное небо. Меж звезд бежали искорки управляемых спутников-разведчиков. Вспарывали тьму росчерки болидов – возможно среди них были идущие на посадку корабли экстерров. И звучала в эфире какофония голосов:
      – …Форпост двести девять! Форпост двести девять! Цифровой канал закрыт, упал спутник, перехожу на запасную частоту два-двенадцать!
      – Понял вас!
      – Всем! Освободите канал для срочного сообщения!
      – Ястреб тринадцать! Срочно снимки квадрата восемьдесят пять!
      – Центр! В секторе двадцать обнаружена группа экстерров! Движутся от точки Сигма на северо-запад. Трансляция в реальном времени через спутник восемнадцать дробь два.
      – Форпост шестьсот двадцать три! Боевая тревога!
      – Звено Б-154! Передаю полетное задание!..
      – …Неопознанный объект в вашей зоне ответственности! Вы там спите что ли, черти?!..
      – …зенитный комплекс! Срочно примите координаты цели!..
      – …сообщите уточненные координаты точки Сигма…
      – …Форпост восемьсот шестьдесят три! Подтвердите получение геограмм!..
      – …вылет! Немедленный вылет!..
      Такой была каждая ночь на Земле.
      
      
      2
      
      День начался как обычно.
      Но на утреннем разводе случилось то, чего все так долго ждали.
      Старый полковник, отстранив брехуна, сам поднялся на трибуну. Он не сутулился, шагал твердо, голову держал высоко, и молодые ясные глаза его были обращены на выстроившихся бойцов.
      – Солдаты! – Ему не нужен был микрофон. Сегодня голос его звучал громко и четко. – Через два дня нам предстоит крупное сражение! Командование разработало план операции по уничтожению колонии экстерров, крупнейшей из обнаруженных за последнее десятилетие. И наш Форпост примет непосредственное участие в боевых действиях. Возможно, это будет самое опасное задание в вашей жизни. Но я надеюсь на вас, солдаты! На вас надеется вся планета! Объявляю: с настоящего момента я перевожу Форпост на боевое положение. Все дальнейшие приказы вы будете получать от своих непосредственных командиров… Вольно!.. Разойдись!..
      И не было долгих речей и приевшихся докладов. Не было выноса знамен, перестроений и прохождения торжественным маршем.
      На войне нет времени для подобных глупостей.
      
      
      3
      
      Лейтенант Уотерхилл, выполняя поручение капитана, собрал роту в комнате отдыха и обрисовывал солдатам ситуацию:
      – …Это очень старая колония. Эксперты говорят, что ей около десяти лет. Мы не замечали ее раньше, потому что район там очень сложный – тайга, горы, в округе ни одного человеческого поселения, отсутствуют транспортные коммуникации. Подобная колония была обнаружена в Бразилии в 2052 году. Ее пытались уничтожить в течении четырех лет, но она укоренилась настолько прочно, что каждый раз восстанавливалась. В конце-концов была проведена мощнейшая военная операция с участием всех сил UDF, и на очищенной территории были развернуты два Форпоста, в чьи задачи входило постоянное наблюдение за освобожденными от экстерров пространствами. Как выяснилось позже, это было правильное решение: если бы не постоянный надзор, колония, возможно, существовала бы и сейчас. Тогда в наземных боях приняли участие восемнадцать тысяч солдат, это не считая служб поддержки.
      – А сколько человек погибло, сэр? – спросил Гнутый, подняв руку.
      – У меня таких данных нет, – сказал лейтенант. – Думаю, это закрытая информация. Но все вопросы позже… Итак, продолжаю. Колонию, с которой нам придется иметь дело, обнаружили аналитики, а не разведка, как должно было быть. Они обратили внимание на участившееся появление в регионе небольших кочующих отрядов экстерров. Отряды эти нападали на деревни и села, на окраины маленьких городов. Силы UDF легко с ними справлялись, но аналитиков беспокоило то, что появление экстерров нельзя было связать с частостью появления инопланетных кораблей в воздушном пространстве региона. Так был сделан вывод, что где-то существует развитая колония инопланетных существ. Предполагаемое место размещения колонии назвали точкой Сигма. Проведя анализ появления экстерров, было вычислены примерные координаты точки Сигма. Только потом за дело взялась разведка, и информация, полученная от ученых, подтвердилась. Все данные об обнаруженной колонии были засекречены. Все региональные посты UDF были оповещены о возможной вскоре операции, но никаких подробностей не сообщалось. Разведка велась целый месяц. В результате мы имеем все необходимое. Дальше в дело вступают ударные силы UDF: задача – уничтожить логово экстерров. Операция будет проходить в два этапа. Первый: массированная бомбежка и артиллерийский обстрел мест скопления экстерров, уничтожение киберов и биологических ловушек. Второй: наземная операция по зачистке местности, установление контроля над освобожденной областью, обеспечение прикрытия групп спецназначения. В ходе наземной операции будут задействованы Форпосты… – Лейтенант опустил взгляд на планшетный компьютер и стал зачитывать: – Шестьсот восемьдесят девять, семьсот восемь, семьсот десять, восемьсот двадцать, восемьсот тридцать пять, и мы – Форпост восемьсот шестьдесят три. Кроме того, в операции примут участие артиллерийский полк «Молот», минометная батарея «Девятый вал», десантная группа специального назначения «Парящий орел», отдельный огнеметный взвод «Саламандра» и элитная рота «Ирокезы».
      – Да эти молодцы и без нас отлично управятся, – скривил губы Рыжий.
      – Я знаю, вы не очень-то любите американцев, – сказал лейтенант, пропустив мимо ушей замечание Рыжего. – И знаю почему… Что ж. Рассчитывайте, что вся грязная работа ляжет на вас. Подробный план действий скоро до вас доведут. Инструктаж будет проходить в «Матрице».
      – Ух ты! Вот это будет по-настоящему весело! – Цеце не удержался, хлопнул в ладоши, и сержант Хэллер, привстав, сердито цыкнул на него.
      – Вылет на «Пеликане» утром двадцать второго, – сообщил лейтенант. – Точное время будет известно позже. Напоминаю: Форпост переведен на боевое положение. Поэтому любое нарушение правил будет строго караться. Никаких драк! Никакой выпивки! Никаких самовольных уходов! Все увольнительные и отпуска отменяются! С этим ясно?
      – Да, сэр, – нестройно отозвался взвод.
      Лейтенант Уотерхилл обвел взглядом лица своих подчиненных. Заставил опустить глаза капрала Некко, чуть заметно кивнул сержанту Хэллеру, покачал головой, глядя в глаза Зверя.
      Лейтенант знал все о своем взводе. И взвод должен был знать, что ничто не укроется от лейтенанта.
      – Теперь я могу ответить на ваши вопросы.
      – Сэр… – поднял руку Гнутый и встал, получив разрешение. – Я так понимаю, драка будет большая. Значит, прямо на поле боя нас выбрасывать не будут. Высадят где-нибудь в стороне, перегруппируют и – вперед. Я прав?
      – Скорей всего. Это и есть ваш вопрос, рядовой Ягич?
      – Да. Я удовлетворен ответом.
      – Местность там сильно пересеченная? – спросил с места немного опухший капрал Енчек.
      – Насколько я знаю, да. Пересеченная, местами заболоченная, заросшая, забуреломленная. Техника там не пройдет. По крайней мере, не везде… Еще вопросы?
      Вопросов не было. О чем спрашивать, когда толком ничего не известно? Перед маленьким подразделением будет поставлена маленькая задача. Никто не собирается объяснять взводу общий план операции во всех подробностях. А раз так, то какие могут быть вопросы? Все ясно: командир скажет, куда бежать, а дальше надо будет двигаться в указанном направлении, стрелять в плохих и защищать хороших.
      Все просто.
      – Ну, если вопросов больше нет…
      – Сэр, – глухо, словно из-под земли, позвал Курт.
      – Да?
      Курт кашлянул и замолчал, словно забыл вопрос, который только что хотел задать, будто поперхнулся им. Он смотрел на лейтенанта, и глаза его казались мутными, незрячими. Нечеловеческими. Потом Курт встрепенулся, и взгляд его прояснился.
      – Как вы думаете… – он сделал паузу, медленно встал, поднял голову, долго смотрел в потолок. Все ждали, почему-то затаив дыхание. – Будет много крови?
      Лейтенант вздохнул. Прислонился плечом к стене. Помолчал, явно решая, стоит ли отвечать на этот вопрос. Еще раз осмотрел внимательно лица своих солдат. И решился. Сказал тихо, почти шепотом, словно боялся, что его может сейчас подслушать кто-то чужой:
      – По неофициальным данным в той боевой операции в Бразилии погибло полторы тысячи человек. Полторы тысячи из восемнадцати тысяч… А нас будет меньше. Значительно меньше!
      – Будет много крови, – удовлетворенно сказал Курт и сел на свое место.
      
      
      4
      
      Больше у них не было личного времени. Каждый час, каждую минуту они были заняты делом.
      Грузовые роботы доставили в казармы оружие: штурмовые винтовки, ручные пулеметы, огнеметы, гранатометы. Боеприпасы к оружию не полагались, их ящиками и цинками грузили в корабль – так было принято – только в полете бойцы получат на руки полный боекомплект. Тем не менее, даже с незаряженным оружием было много возни: его надо было полностью проверить, разобрать, почистить, смазать, подогнать ремень. Бойцы по трое заходили в оружейную комнату, брали из пирамиды свое оружие, сличали выбитые на металле номера, расписывались в карточках, отходили к широким металлическим столам с пулеулавливателями.
      Вместе с оружием со складов доставили облегченные боевые костюмы типа «Оса». Их раздали бойцам на руки, и казармы наполнились стуком и шорохом: бойцы примеряли эластичные бронепластиковые доспехи, подгоняли их по фигуре. Сержанты выводили экипировавшихся солдат на улицу, заставляли бегать строем вокруг казарм, вели на полигон, на полосу препятствий. Они обязаны были убедиться, что бронекостюмы у подчиненных подогнаны правильно, нигде ничто не жмет, не натирает.
      После обеда бойцов собрали в казармах, и виртуальный диктор, не умеющий ошибаться и оговариваться, прочел с широкого экрана развернутую лекцию о найденной колонии экстерров. Солдатам еще раз повторили то, что они уже слышали от своих командиров. А лишь потом не существующий в реальности лектор перешел к более интересным подробностям:
      – …Колония имеет сложное строение, – на экране появился спутниковый снимок района. На него наложились цветные линии и текст, и невнятная фотография превратилась в легко читаемую схему. – Красным цветом обведены наземные области обитания и размножения экстерров. Синими линиями очерчены районы, где экстерры ушли под землю. Зеленые точки – это входы в пещеры. Фиолетовыми линиями обведены «фермы» экстерров. Желтым цветом отмечены районы, где были замечены киберы. Оранжевая стрелка указывает на останки корабля – это условный центр колонии, точка Сигма. Реактор корабля еще действует, очевидно, часть его систем по-прежнему работает… – Схема исчезла, на экране снова появилось идеально чистое лицо лектора. – Необходимо отметить, что определить общую площадь колонии достаточно сложно, поскольку границы ее размыты. Мы считаем, что опасная зона начинается в двадцати километрах от условного центра колонии. Вероятность встретить самку со свитой в этой зоне равна 95 процентам. Кочующие в поисках пищи отряды экстерров уходят от колонии на расстояние до пятидесяти километров. Киберы так далеко не заходят. Обычно они держатся в той зоне, где оказались при высадке…
      Диктор говорил еще долго, рассказывал о том, какие виды экстерров были обнаружены разведкой, как они себя обычно ведут, какую опасность представляют, где наиболее уязвимы и для какого оружия:
      – …прочные иглы служат не только для защиты, но и для нападения. Повернувшись к противнику задом, экстерр способен выбросить ядовитую иглу на расстояние до десяти метров…
      Все это бойцы уже давно знали, и знали не только по учебникам. Они и сами могли бы читать лекции на эту тему, пусть не такими правильными словами, но зато живее и ярче. Им было скучно, но уйти они не могли. И солдаты слушали:
      – …все жизненно важные органы защищены прочным костяным панцирем, самое уязвимое место – глаза. Опасность представляет лишь в непосредственной близости, но способен совершать прыжки на расстояние до пяти метров. В прыжке он балансирует хвостом, и может несколько менять траекторию движения, поэтому увернуться от него невозможно…
      – Однажды я увернулся, – негромко возразил Гнутый. Но виртуальный лектор не слышал его. Одновременно во всех казармах всех готовящихся к операции Форпостов он без устали читал одно и тоже:
      – …пасть окружена щупальцами, яд которых вызывает паралич и остановку дыхания. Слюна также ядовита. Экстерр способен брызнуть ею на расстояние до двадцати метров…
      – Такая тварь харкает на тридцать метров, – сказал Цеце. – Я сам видел.
      – …обычно мелкие, они редко вырастают до метра в длину…
      – Я как-то пристрелил двухметрового, – заметил Рыжий.
      – …не представляют опасности…
      – Эх, зачем неправду говоришь! – поцокал языком Шайтан.
      И сержант Хэллер не выдержал. Он резко повернулся, выкатил глаза, и грозно рявкнул:
      – Всем заткнуться!
      Даже лектор, вроде бы, запнулся на мгновение. По лицу его пробежала рябь. Он добавил еще что-то предостерегающее, неразборчивое – словно проколотое колесо зашипело. И закончил свое выступление коротким пожеланием:
      – Удачи!
      Он растаял, а на экране, окаймленные пламенем, появились золотые буквы – «U.D.F.»
      
      
      5
      
      Матрицей называли компьютерную систему моделирования реальности. Размещалась она в огромном подземном бункере, куда спускались широкий эскалатор и клетка грузового лифта. Голые бетонные стены бункера были начинены скрытой электроникой. Невидимая установка искусственного климата могла устроить в подземном зале тропическую бурю или арктический буран.
      «Матрицей» эту систему прозвали военные острословы, знатоки старого одноименного сериала и любители одноименных комиксов, в которых речь шла об огромной разумной машине, использующей живущих в виртуальном мире людей в качестве батареек.
      Но это была фантастика.
      Реальная же Матрица являлась обычным боевым симулятором, на котором бойцы отрабатывали совместные действия в составе подразделения не крупнее взвода. Форпосты старой постройки тоже имели подобные системы. Но там каждый солдат просто стоял на месте и обозначал свои перемещения, имитировал свои действия с помощью специального манипулятора, внешне похожего на карабин, а обстановка – ландшафт, дружеские боевые единицы, гражданские люди, противник – отображалась на обычных мониторах кругового обзора. Это было похоже на тривиальную компьютерную игру.
      Здесь же…
      – Приветствую вас! – возле эскалатора их встретил молодой инженер, обслуживающий Матрицу. – Следуйте за мной. – Он был серьезен и собран.
      – Эх, повеселимся! – возбужденно бормотал Цеце, вертя головой. – Вот уж я оторвусь!
      Они двигались колонной, выстроившись по отделениям. Взвод возглавлял лейтенант Уотерхилл. Хмурый сержант Хэллер вышагивал сбоку, словно надсмотрщик.
      В бункере было не жарко, градусов двадцать по Цельсию. В воздухе висели мелкие водяные капельки – изморось. Значит, такая погода, по прогнозу синоптиков, будет в точке Сигма в день начала операции.
      – Сколько вас? – спросил инженер, хотя он должен был это знать не хуже взводного.
      – Тридцать два человека, – ответил сержант Хэллер.
      Инженер кивнул. Конечно же, он знал, сколько ячеек Матрицы будут сейчас загружены. Просто он обязан был уточнить еще раз.
      – Все правильно. У меня тридцать два ключа, – он встряхнул гроздь пластиковых карточек. – На каждом – номер клетки. Разбирайте, заходите внутрь, регистрируйтесь в системе, а я пойду загружать данные. Встретимся за гранью этого мира! – Он подмигнул мрачному сержанту, передал гирлянду ключей лейтенанту Уотерхиллу. И ушел в туман, пропал за металлическими опорами ячеек Матрицы.
      Сами ячейки представляли собой громоздкие сооружения, основной частью которых были пятиметровые пустотелые шары на магнитной подвеске. Они могли вращаться и смещаться в любых направлениях, они могли менять наклон осей вращения, свою жесткость и форму. Лазерные датчики отслеживали движения находящегося внутри человека, и контроллеры перемещали шар таким образом, что идущий, мчащийся, прыгающий, ползущий человек оставался на месте. Он был как белка в колесе, как спортсмен на бегущей дорожке. При надетом работающем шлеме объемного видения создавалась полная иллюзия свободного движения в пространстве.
      – Ну, все всё слышали? – обратился ко взводу сержант Хэллер.
      Они стояли в самом центре бункера, окруженные нависающими пузатыми ячейками Матрицы, и высокий бетонный потолок был похож на низкое серое небо, сочащееся водяной пылью.
      – Капрал Буасье! Ко мне! – Лейтенант начал раздавать ключи. Бойцы, услышав свою фамилию, выходили из строя, получали на руки впрессованную в кусочек пластика микросхему, возвращались на место. Павлу досталась ячейка номер двадцать один. Последний ключ лейтенант оставил себе.
      – По местам! – прозвучала команда. И строй рассыпался.
      – Быстро! Быстро! – торопил бойцов сержант Хэллер, хотя особой необходимости в спешке не было.
      – Началось! – весело возвестил Цеце, пробегая мимо Павла. – Ну, держитесь! – Воскликнул он, и непонятно было, кому адресовались эти слова.
      Ячейки располагались рядами, словно места в кинотеатре. Среди них можно было бы легко заблудиться, если б не светящаяся разметка на полу.
      Павел отыскал свою ячейку почти сразу – она оказалась в ближайшем ряду, совсем рядом. Он взялся за ребристый поручень, ступил на металическую ступень крутой лестницы, поднял глаза на закрытый овал люка. Ему еще не приходилось подключаться к Матрице, и он немного волновался. Сейчас он чувствовал себя первым космонавтом Земли, поднимающимся на космический корабль.
      Хотя ничего особенного не происходило.
      Им предстояла самая обычная отработка поставленной перед подразделением боевой задачи на современном компьютерном симуляторе.
      А для начала надо просто войти внутрь…
      Он сунул ключ-карту в щель электронного замка. Потянул крышку люка в сторону, вполз внутрь сферы, осмотрелся. Подумал, что здесь довольно неплохо, почти уютно, как в огромном ласточкином гнезде. Хотя изморось никуда не делась – сфера не защищала от непогоды снаружи, она пропускала и влагу, и ветер.
      Теперь надо вооружиться и экипироваться…
      На вогнутом полу рядом с ним лежал шлем, очень похожий на гермошлем из комплекта полной защиты типа «Жук», с той только разницей, что стеклянное забрало было непроницаемо-черным, а не прозрачным.
      Павел поднял шлем, и тут же с правой стороны, на высоте примерно полутора метров от пола, открылась не замеченная им ранее ниша – горизонтальные шторки раздернулись, явив целый набор десантного оружия: три разновидности штурмовых винтовок, крупнокалиберный пулемет «Шторм», ранцевый огнемет типа «Шершень», ручной гранатомет, четыре вида пистолетов, в том числе мощный восьмизарядный «Ястреб джунглей».
      – Все ясно, – сказал Павел вслух, и вынул из креплений штурмовую винтовку «Кот» с облегченным прикладом – свое обычное оружие.
      Конечно же, это был напичканный электроникой муляж. Но по весу, по балансировке, и на ощупь он ничем не отличался от боевой винтовки. Наверное, при стрельбе ствол его будет раскаляться, словно настоящий. Павлу захотелось достать из ниши все оружие, подержать его, опробовать – разве представится еще возможность взять в руки убойный офицерский «Ястреб джунглей»?
      Но ниша уже закрылась. Выбор был сделан. Единственно верный выбор – на тренировках солдат должен использовать то же оружие, что и в бою.
      Павел подогнал длину ремня, повесил винтовку на плечо.
      Осталось подключится к Матрице и зарегистрироваться…
      Он осторожно сунул голову в шлем. Нахлобучил его поглубже, ожидая, что сейчас перед глазами развернется панорама поля боя.
      Но увидел лишь мглу.
      Серое дрожащее марево, похожее на ненастную зыбь.
      Что-то надо сделать, чтобы система включилась.
      Что?
      – Как включить эту штуку? – крикнул Павел, и поразился тому, как слабо и глухо звучит в шлеме его голос.
      Наверняка, нужно что-то нажать.
      Кроме курка нажать, вроде бы, нечего…
      Павел взял винтовку в руки, мягко надавил на спусковой крючок, рефлекторно задирая ствол, чтобы, не дай Бог, не зацепить кого-нибудь очередью.
      Выстрелов, естественно, не последовало, но система ожила.
      Серое марево затеплилось солнечной желтизной, и сквозь блекнущий туман проступили объемные синие буквы: «A, B, C, D, E…» – весь латинский алфавит.
      Павел повернул голову. Развернулся сам.
      Буквы и символы окружили его кольцом.
      Он посмотрел на себя: на свои руки, держащие оружие, на тело, на ноги.
      На нем был надет защитный костюм «Оса» – беспалые перчатки, облегающие руку по локоть, щитки на плечах и предплечьях, герметизированный корсет, наколенники, закрывающие также часть бедра и голени, крепящиеся к наколенникам чулки. Все это было неотличимо от реального боевого облачения. И оружие выглядело настоящим. Но вот пальцы были чужие: длина и пропорции кистей, вроде бы, остались такими же, но кожа, ногти – все это было словно от другого человека.
      Павел помахал рукой перед глазами.
      Странное ощущение – будто смотришь на себя немного со стороны. И словно движения твои чуть-чуть запаздывают.
      Теперь надо зарегистрироваться…
      Он нацелился винтовкой на литеру «G» – первую латинскую букву своей русской фамилии. Нажал на курок.
      И ожившая винтовка выплюнула огонь, ударила отдачей, разнесла выбранную букву в клочья, в пыль. Кольцо знаков поблекло, отступило на задний план. А из мельчайших осколков разбитой буквы сложились три слова, три фамилии. Только у трех человек в их взводе фамилии начинались на «G».
      «Габо, Геккель, Голованов» – прочел Павел вслух. Теперь он слышал себя.
      Он взял на мушку свою фамилию. Помедлил, гадая, что будет, если он попробует войти в систему под чужим именем. Решил на первый раз обойтись без экспериментов. Плавно, словно в тире, спустил курок.
      И вдруг из ничего возник перед глазами целый мир. В уши ворвался знакомый голос сержанта:
      – Ну, наконец-то, Голованов! Ты как всегда последний!
      С низкого серого неба, похожего на высокий бетонный потолок, сыпал мелкий дождь. На голой каменистой земле под ногами не было ничего кроме бурых клякс лишайника. Справа, шагах в сорока, среди хаотично разбросанных валунов густо разрослись странные кусты, похожие на скелеты морских губок. Далеко впереди на пологом горном склоне темнел неровный лесной массив, он поднимался к самому небу и таял в тумане.
      Это мир был слепком реальности. Грубым слепком без мелких деталей.
      – Я первый раз в Матрице, сэр, – попытался оправдаться Павел. Но сержант только махнул рукой.
      Тридцать два человека стояли кругом, ждали чего-то, посматривали друг на друга, на Павла. А он с любопытством разглядывал своих товарищей и командиров.
      Все они были узнаваемы. Фигуры, лица, жесты – все это Матрица воспроизводила с достаточной точностью. Но в мелочах она была небрежна. И поэтому лейтенант Уотерхилл выглядел моложе своих лет, а рядовой Маркс, известный своей бородой, оказался чисто выбрит. Лица у всех были неживые, словно восковые – только рты открывались, когда кто-то что-то говорил. Застывшая мимика выглядела нелепо и даже жутко: сержант Хэллер как-то странно, по-клоунски, улыбался, криворотый Шайтан, действительно, походил на черта, а у Гнутого были закачены глаза, словно на неудачной фотографии.
      – Сегодня двадцать второе июля две тысячи шестьдесят восьмого года… – раздался вдруг четкий и вроде бы знакомый голос. Павел закрутил головой, пытаясь понять, кто из товарищей говорит, и лишь через несколько секунд сообразил, что это синтезированным голосом несуществующего лектора вещает сама Матрица:
      – …Восемь часов утра. Начало второго этапа операции «Немезида». Вы на месте высадки. Из района перегруппировки вас доставили сюда боевые машины десанта. Расстояние до точки Сигма двадцать пять километров, азимут – двадцать три градуса. Ваше кодовое имя – «Горностай», номер вашей группы – тринадцать. Ваш сосед справа – десантная группа номер двенадцать, кодовое имя «Свирель». Ваш сосед слева – десантная группа номер четырнадцать, кодовое имя «Мамонт». За вами, держась на оптимальной дистанции, перемещается минометная батарея с группой прикрытия – ее позывной «Пламя». Ваша задача… – Земля ушла из-под ног, закружилась голова, и Павел качнулся, потеряв равновесие. Он зажмурился, убеждая себя, что все, что он сейчас видит – обман зрения. В действительности же он находится в подземном бункере, стоит в самом центре полой сферы, управляемой электронной Матрицей, держит в руках не оружие, а игрушку.
      Он открыл глаза и задохнулся – он летел! Земля скользила где-то внизу, а лес, мгновение назад такой далекий, сейчас стремительно приближался.
      Они все летели, весь взвод!
      – …рассыпавшись цепью, маршем пройти от точки высадки до границы леса, тем самым подготовив плацдарм для минометной батареи. Вероятность встретить противника на этом участке – восемнадцать процентов. После того, как батарея закрепится на позиции, вы разбиваетесь на шесть групп и входите в лес. Дистанция между группами – сто-двести метров… – Полет чуть замедлился. Висящие в воздухе ноги почти задевали макушки деревьев. Мелькали острые пики елей.
      – …вероятность встретить противника – сорок процентов. Мелкие группы уничтожайте собственным огнем, при столкновении со значительными силами противника отступайте и передавайте координаты цели батарее огневой поддержки. Заняв высоту двести пять… – Лес внезапно кончился, из туч вынырнула голая скалистая вершина – словно плешь на макушке. – Удерживать ее до прибытия минометной батареи. Вероятность встретить противника – восемьдесят девять процентов. Далее вы единой группой движетесь точно на север в сектор шесть квадрата сорок один… – Опять замелькал под ногами лес. Павел почувствовал, что его начинает подташнивать, и снова закрыл глаза. – В этом районе, по сведениям разведки, находится пещера, которую экстерры облюбовали в качестве логова… – Огненная стрела упала с неба, разметав кусты и деревья, обнажив черную трещину в земле – программисты Матрицы, определенно, любили спецэффекты. – До точки Сигма – восемь километров. Вероятность встретить противника – сто процентов. Ваша задача – контролировать вход в пещеру вплоть до особого распоряжения. Желаю удачи!
      И они все разом оказались вдруг в той самой точке, откуда начали свой полет: ровная голая земля, странные кусты среди валунов, лес на далеком склоне, поднимающемся к самому небу. Они все обрели возможность слышать друг друга.
      – Группа номер тринадцать, – прогнусавил Ухо. – Я, конечно, не суеверен, но…
      – Семнадцать километров по горам через лес, – Зверь качал головой, – с боем! Ничего себе задание!
      – «Горностай», «Мамонт», «Свирель», – посмеивался Цеце. – Кто только придумывает эти названия?
      – Это хорошая возможность продвинуться в Игре, – размышлял сержант Хэллер.
      – Особое распоряжение, – лейтенант, похоже, был чем-то недоволен. – Это мне не нравится.
      – Будет много крови, – негромко сказал Некко, копируя интонации Курта.
      Они замолчали, переглянулись.
      – Начинаем отработку первого этапа, – объявила Матрица.
      И лейтенант Уотерхилл вытянув шею, словно кукарекающий петух, прокричал громко и протяжно:
      – Первое отделение! Цепью! На правый фланг! Второе отделение! Цепью, прямо! Третье отделение! Левый фланг! Дистанция по фронту двадцать метров! Бегом! Марш!
      – Отделение! – эхом откликнулись голоса капралов. – Дистанция двадцать метров, цепью!..
      – Началось! – весело прокричал Цеце, перехватывая оружие.
      – Вы знаете, что делать, парни, – проревел сержант Хэллер. – Вперед!
      Взвод рассыпался, растягиваясь в неровную линию, покатился вперед – фланги быстрее, середина строя медленней. Бойцы не спешили – они берегли силы и дыхание, им предстоял трудный путь – семнадцать километров через лес и скалы.
      Внутри вращающихся шаров на магнитной подвеске.
      Лейтенант держался позади. Сержант Хэллер бежал на правом фланге, вслух отсчитывая ритм шагов, задавая всему взводу темп движения. Кто-то – кажется Гнутый – под счет сержанта негромко напевал похабную песню.
      Через десять минут они развернулись в цепь. В линии – тридцать один человек, дистанция между бойцами-соседями – двадцать метров, общая ширина строя по фронту более шестисот метров. Они находились далеко друг от друга, но при этом они могли без особых проблем общаться. Надо было лишь дать голосовую команду коммуникатору на установление сеанса радиосвязи и назвать фамилию адресата. И товарищ словно оказывался рядом:
      – Ухо, слушай новый анекдот, вчера Колбасник рассказал. Встречаются, значит, два сержанта, у одного синяк под правым глазом, у другого – под левым…
      – Эй, Гнутый, я собираюсь пристрелить капрала! Ты со мной?..
      – Маркс, ты зачем бороду сбрил?..
      – Как тебе Матрица, Писатель?..
      Они бежали долго, а лес все еще был далеко.
      Потом, в какой-то момент, мир рванулся им навстречу. Одним стремительным прыжком они преодолели половину непройденного еще расстояния.
      – Всем заткнутся! – рявкнул по общему каналу сержант Хэллер. – Мы не на прогулке!
      – Мы в компьютерной игре! – сказал Цеце.
      – Я тебя слышал! – прорычал сержант.
      – У вас отличный слух, сэр.
      – И крепкий кулак!
      – Вижу приближающуюся цель! – ворвался в их перепалку чей-то звонкий голос. – Направление северо-запад!
      – У нас тоже! Направление северо-восток! Группа экстерров движется прямо на нас!
      – Черт! И спереди! Из леса прут!
      – Да они везде!
      – Их слишком много!
      – Ну наконец-то!
      – Занять оборону! – прокричал лейтенант Уотерхилл. – Отделениям сомкнуться! Первое отделение – восточный сектор, правый ориентир – группа камней, левый ориентир – отдельно стоящее дерево. Второе отделение!..
      Экстерры наступали лавой, катились волной. Их было несколько сотен, они были голодны и злы.
      Отделение капрала Буасье первым открыло огонь. Зарокотали винтовки, ухнул гранатомет, отбойным молотком застучал на сошках крупнокалиберный пулемет. Через мгновение по приближающемуся врагу стрелял весь взвод.
      – Получайте, зверюги! – упоенно вопил Цеце, поводя раскалившимся стволом из стороны в сторону.
      Рыжий стоял рядом с товарищем, он стрелял выборочно, прицельно – по тем тварям, что вырывались вперед из общей массы.
      Ухо, раскинув ноги, залег за большим камнем. Он ворочал массивный ствол пулемета, поливая лавину экстерров лавиной рвущегося свинца. Шайтан, ругаясь по-арабски, пытался перезарядить заклинивший пулемет. Гнутый и Зверь, припав к оптическим прицелам винтовок, вслух вели счет попаданий, соревнуясь друг с другом. Павел не мог понять, как они что-то разбирают в катящейся волне экстерров. Сам он стрелял почти наугад.
      Капрал Некко орал что-то, пытаясь управлять своим отделением, но его никто не слушал.
      Дружно лязгнули подствольные гранатометы. Земля взвилась фонтанами, пламя взрывов смешалось с черным дымом, с серой пылью, острыми брызгами разлетелся горячий металл.
      Экстерры были совсем рядом. Не замечая потерь, визжа и подвывая, они мчались на группки сплотившихся людей. Твари были невероятно живучи. Они совсем не чувствовали боли, они подчинялись лишь одному чувству – чувству голода.
      И в этот момент с небес на землю обрушился грохочущий ад – лейтенант все же сумел связаться с минометной батареей, а они успели развернуться и по полученным координатам навестись точно на невидимую для них цель.
      Во все стороны полетели куски мяса. Брызги крови повисли облаком.
      Атака экстерров захлебнулась. Распалась неудержимо катящаяся волна.
      Не прекращая вести огонь, бойцы залегли – тяжелые мины, сотрясая землю, рвались в опасной близости.
      – Отобьемся! – прокричал сержант Хэллер.
      – Но без жертв не обойдется, – пообещал Цеце и позвал весело: – Эй, Некко! Посмотри на меня!
      Капрал повернулся. И увидел черное дуло, направленное в переносицу.
      – Пока, капрал, – в один голос сказали Цеце, Рыжий, Гнутый и Зверь, и одновременно спустили курки.
      А через несколько минут Матрица равнодушно возвестила:
      – Первый этап пройден. Процент потерь в пределах допустимого.
      
      
      6
      
      Они прошли все этапы.
      Они отбили атаку экстерров, и вошли в лес.
      Они, разделившись на шесть команд, поднялись на лысую макушку горы, попутно уничтожив несколько небольших отрядов противника.
      Они спустились к пещере и заняли оборону, расстреливая пытающихся выбраться из логова хищников, удерживая позицию, дожидаясь нового приказа.
      Но особого распоряжения так и не последовало. Тренировка завершилась.
      Они прошли все этапы, начиная их в полном составе, и каждый раз процент потерь был в пределах допустимого. Они могли бы заработать еще больше очков, но в какой-то момент боя кто-нибудь кричал:
      – Эй, Некко, посмотри на меня! – А потом сразу несколько человек спускали курки.
      Это была игра.
      Настоящее дело еще только предстояло.
      
      
      
      Глава 16
      
      21.07.2068
      
      … Я пытался написать письмо домой. Начинал несколько раз. Сидел, глядя на экран, уже почти решившись нажать кнопку «Отправить». Но все стирал. И начинал заново.
      
      Я не хочу их волновать.
      
      И письмо, которое я им отправил, содержало всего несколько строк, смысл которых можно передать одной строкой – «у меня все отлично, спокойно служу, завтра вышлю деньги, люблю, целую, жду». Что еще я мог написать?
      
      Нам предстоит опасное задание. Наверняка, будут погибшие. Возможно, их будет много. У меня не идет из головы тихий голос Курта: «Будет много крови».
      
      Я сделал так, что если со мной что-то случится, то этот дневник попадет к моим. И поэтому я, обращаясь к ним, пишу здесь, сейчас:
      
      Мама! Тыне хотела, чтобы я шел служить. Ты никогда этого не говорила, но я понимал это и без слов.
      
      Ты не хуже меня знаешь, почему я записался в UDF. Деньги, льготы при получении образования, полные гражданские права – но не это главное. Мой отец и отец Тины погибли из-за этих тварей. Так что с экстеррами у меня личные счеты. Кроме того, я не хочу, чтобы кто-то жертвовал собой ради моей спокойной жизни. У нас у всех есть гражданский долг. А ты учила меня отдавать долги.
      
      Спасибо тебе, что никогда ничего мне не запрещала.
      
      Ната! Береги себя, береги маму. Учись как следует. Я знаю, ты хочешь стать биологом. Это здорово. Возможно, именно биологи сделают то, с чем не может справится армия. С чем не справился я.
      
      Тина! Извини, что не сдержал обещание. Я старался изо всех сил.
      
      И все же ты жди. Вдруг я еще вернусь.
      
      Я вас всех люблю.
      
      Поэтому я здесь.
      
      
      1
      
      Утром сильно похолодало, а в обед пошел дождь.
      Тучи затянули все небо, стало сумрачно, словно осенним вечером. С севера подул холодный ветер, резкий, пронизывающий. Тяжелый влажный туман поплыл в низины.
      Дождь жалил кожу. И люди старались не задерживаться под открытым небом. Они передвигались бегом, отворачивая лица от ветра. Спешили укрыться от непогоды в помещениях.
      Опустели бетонные дорожки и площадки, курилки, полигоны и полосы препятствий.
      Подходило к концу отпущенное на подготовку время.
      Грузовые роботы суетливо бегали по лужам из одного склада в другой, таская опечатанные ящики с оборудованием и боеприпасами, канистры с напалмом, цистерны с топливом, сваливали все возле транспортеров.
      В ангарах рычали двигатели перегоняемой с места на место техники, лязгали траки гусениц, звенели цепи балочных кранов, трещала, разбрасывая искры, сварка.
      А на краю Форпоста словно гром грохотали прогреваемые двигатели тяжелого транспортника типа «Пеликан» – огромного корабля, способного за один раз перевезти в любую точку планеты весь личный состав Форпоста вместе с техникой и мобильным штабом. Он поднимался в воздух на реактивной тяге турбопрямоточных криогенных двигателей, набирал скорость и выходил в космос с помощью мощнейшей термоядерной двигательной установки. Один его двухчасовой полет обходился в сумму, сравнимую с годовым содержанием всего Форпоста. Поэтому корабли ES-класса использовались в исключительных случаях.
      Время близилось.
      
      
      2
      
      Оконное стекло запотело. Павел водил по нему пальцем, чертил круги.
      Круги плакали. Стекло скрипело.
      – Завтра вылет, – в который уже раз прогнусавил Ухо.
      – Да слышали уже, – раздраженно откликнулся Рыжий.
      Добрую половину дня они просидели в казарме. Их никто не трогал – у командования сейчас хватало своих забот. Только несколько раз заходил проверяющий офицер, интересовался, все ли солдаты на месте, смотрел, нет ли пьяных или обкуренных. Напоминал о том, что Форпост переведен на боевое положение. Советовал заняться делом.
      Но все дела были переделаны.
      – Хота с собой возьмешь? – спросил Павел у Гнутого.
      – Оставлю здесь. Док хотел его забрать к себе. Обещал присмотреть, пока меня не будет.
      – Так он, вроде бы, ругался раньше.
      – Сейчас нет… Это он так – порядка ради… А потом – он же его к себе домой заберет, в больнице не оставит. Все равно один живет – а так ему повеселей будет.
      Хлопнула дверь – из четвертой роты вернулся Некко. Снял фуражку, встряхнул ее, обрызгав пол и стену, сразу же накинулся на Шайтана:
      – Чего разлегся? Делом займись!
      – Каким?
      – Снаряжение проверяй!
      – Проверил уже.
      – Еще раз!
      – Уже три раза проверил.
      – Проверь четвертый! Нечего валяться!
      – Эй, капрал, посмотри на меня! – Цеце спустил ноги на пол, зевнул, прикрыв рот ладонью, почесал грудь.
      Зверь и Рыжий усмехнулись, перемигнулись, нацелились пальцами в сторону Некко.
      – Отстань от него, капрал, – угрюмо сказал Гнутый. Предупредил.
      – Бездельники, – процедил сквозь зубы Некко, исподлобья волчьим взглядом осмотрев солдат.
      Павлу сделалось не по себе. Представилось вдруг, что в реальном бою Некко не станет дожидаться, пока кто-то его окликнет, как это было в Матрице. Он и сам может выстрелить в спину. Любому из них.
      Видимо, эта мысль посетила не его одного.
      – Ты, капрал, смотри, не наделай глупостей! – предостерег Зверь. – Помни, мы все за тобой следим.
      Некко не ответил. Потоптался на месте, словно раздумывая, чем себя занять, и опять шагнул к двери. Буркнул, уходя:
      – Если что, я в третьем взводе.
      В третьем взводе Некко чувствовал себя уютней – солдаты там были не так дружны, они побаивались могучего вспыльчивого капрала, к которому навсегда пристала кличка «Титан», а ему казалось, что они его уважают. У него даже появился там товарищ – немногословный глуповатый испанец, прозванный Пастухом. Они часто ходили вместе – Титан и его Пастух.
      – Слава богу, ушел, – сказал Цеце, снова забираясь на кровать. – Он меня просто из себя выводит.
      – Командиров не выбирают, – рассудительно заметил Ухо. – Их назначают.
      – И снимают, – добавил Зверь.
      – У тебя есть какой-то план? – приподнялся на локте Цеце.
      – Пока нет.
      – Но мысли посещают.
      – Бывает.
      – Вот и я все думаю…
      – И чем вам этот Некко не нравится? – подал голос рядовой Пяльне из второго отделения. – Ну, подумаешь, хота пинает. Орет иногда. К вам придирается по мелочам. Ходит к ротному, кляузы пишет – все уже знают. Но ведь боится он вас, морды не бьет, ребра не ломает, челюсти не крошит. Ну, подставите вы его, лишат его звания и должности. А вдруг к вам потом такого капрала назначат, что Некко младенцем покажется по сравнению с ним.
      – А мы и его подставим, – сказал Зверь. – А там уже Писатель выслугу наберет, лейтенант за него словечко замолвит, и будет у нас свой капрал. Хочешь отделением командовать, Писатель?
      – Вами, что ли? – Павел усмехнулся.
      – А кем же?
      – Ну уж нет! Зачем мне стая упертых оболтусов?
      Они рассмеялись в тридцать глоток.
      – Но ты все-таки подумай, – сказал Гнутый. – Время пока есть.
      – Разве знает кто-то, есть у нас время или уже его нет, – мрачно сказал Рыжий.
      К казарме сделалось тихо, лица солдат посерьезнели, глаза потемнели.
      – А вон Курт, наверное, знает, – сказал Цеце с фальшивой веселостью в голосе. – Только молчит он что-то.
      Все посмотрели в сторону нескладного немца, зачем-то заглянувшего к ним в гости, и устроившегося на свободной койке в углу. Курт лежал лицом вверх. Он вроде бы спал, но остекленевшие глаза его были открыты.
      – Курт, это правда, что ты можешь видеть будущее? – спросил Цеце.
      – Не трогай ты его, – сказал Зверь. – Видишь, переживает человек. Первый раз в бой идет. Тошно ему. Бродит, места не находит.
      – Ну так и пускай поговорит с нами. А если так лежать, мысли переваривать, так и вовсе с ума можно сойти.
      – Могу, – неожиданно откликнулся Курт. Он моргнул и взгляд его сделался осмысленным – немец пристально смотрел в потолок.
      – С ума можешь сойти? – переспросил Цеце.
      – Могу видеть будущее. Куски картин. Обрывки. – Курт говорил равнодушно, словно машина. – Образы. Ощущения.
      – Да? И что же ты сейчас видишь?
      Немец долго молчал. Потом прошептал:
      – Огонь.
      – Что? – не расслышал Цеце.
      Снова длинная пауза.
      – Огонь… Пламя…
      – Хорошее предсказание. Я уверен, там, куда мы завтра отправимся, будет много огня. А что-то более конкретное ты можешь сказать?
      Курт не ответил. Снова его глаза застекленели.
      – Пуэрториканец из второй роты гораздо словоохотливей, – разочарованно сказал Цеце. И тут же забыл о Курте. Начал рассказывать всему взводу полюбившийся анекдот о двух сержантах. Его не слушали – история эта уже всем надоела.
      – Слушай, – Павел повернулся к Гнутому, – давно хотел спросить. А что ты так с хотом своим возишься? Зачем он тебе? Мешает только – кормить его постоянно надо, от начальства прятать, выгуливать, убирать за ним.
      Гнутый, сунув указательный палец меж прутьев клетки, почесывал хота под мордочкой.
      – А это мой талисман, – сказал он. – Он у меня уже шесть лет, и эти шесть лет мне везло, как никогда раньше. Можешь не верить, но эта зверюга приносит мне удачу. Вот у тебя есть талисман?
      – Есть, – Павел нащупал в кармане монету, подаренную сестренкой.
      – У каждого есть талисман, – уверенно сказал Гнутый. – У Рыжего – фотография, которую он никому не показывает, потому что боится сглаза. У Шайтана – стрелянные гильзы со счастливыми номерами. Талисман есть у любого человека. Только не все об этом знают… Что касается моего, то я им доволен. Вы русские, говорите, что у кошки девять жизней. А у хота, значит, их десять – девять кошачьих и одна хорья. И я уверен, что пока хот со мной, ничего страшного с нами обоими не случится.
      – Где ты его нашел?
      – О! Это интересная история! Произошла она, когда я служил под Шоле. Как-то подняли нас затемно, погрузили на транспорты, отвезли куда-то и выбросили в ночь. Приземлились мы на окраине спящего городка, как узнали позже, в Турции. Дали нам координаты какого-то заводика, производящего то ли наркотики, то ли еще какую гадость. А может это была неправительственная лаборатория? Или… Нет, не помню уже… Ну, не важно! Задача – все оборудование уничтожить, предварительно выведя из здания людей и передав их в руки местной полиции. Обычное задание, пусть и не по основному нашему профилю. Особых проблем не возникло. Мы разбились на отряды – часть людей окружила здание, а наша группа вошла внутрь… – Гнутый нахмурился, потер лоб. – Да… Кажется, это была какая-то лаборатория. Там на стенах схемы висели… Ну, не важно!.. Здание было просторное, с кучей комнат, сопротивления мы не встретили, и, чтобы поскорей все обыскать, мы разделились… – Гнутый опять задумался. – Все же, там производили наркотики… Кажется… Помню конвейер, пакеты с порошком. Я еще хотел один с собой взять, но побоялся… Да, это был завод по производству наркотиков… Впрочем, не важно! Переговариваясь через коммуникаторы, мы прочесывали все закутки, все заколки. Потом я нашел ход вниз, и решил спуститься. Под землей размещалась лаборатория… Да! Точно! Это была лаборатория! Как я мог забыть?!
      – Не важно! – поторопил Павел товарища.
      – Ага… – Гнутый запнулся. Собравшись с мыслями, продолжил: – Лаборатория, точно! Там везде стояли клетки со зверями: кошки, собаки, обезьяны. Мыши белые в таких дырявых квадратных аквариумах. Крысы. Никогда таких крыс не видел! Вот такие! – Гнутый развел руки почти на метр.
      – И там ты увидел своего хота, – предположил Павел.
      – Точно! – воскликнул Гнутый, хлопнув в ладоши. – Он сидел в клетке и жалобно так смотрел на меня. Словно знал, что я обязан все вокруг спалить и взорвать. Всех этих кошек, собак, обезьян. И крыс! Их-то я и без приказа сжег бы!.. Честно говоря, от взгляда хота меня дрожь пробрала. Ну я и решил всех животных тут перестрелять, чтоб они в огне не мучились.
      – А выпустить нельзя было? – спросил Павел.
      – Нет. Нельзя. Настрого запретили. Приказали уничтожить все. Если бы не приказ, я бы их всех на свободу отпустил. Кроме крыс, конечно… Надумал, значит перестрелять, а первую пулю решил пустить в хота, чтоб он взглядом своим не отвлекал. Подошел к клетке, нацелился ему в голову, уже палец на курок положил – а выстрелить не могу. Смотрит он на меня, зараза, словно человек. Так и стояли мы с ним, наверное, минуты три. Он на меня смотрит, а я с оружием на него. А потом он меня спас.
      – Спас?
      – Ага. Он вдруг посмотрел мне за спину и зашипел, выгнул спину. И в глазах его загорелось что-то такое… испуг… пугающий… Я развернулся. Ко мне крались три человека. Они были уже в паре шагов от меня, у одного в руках была лопата, у другого пожарный топор, а третий держал перед собой скальпель. Если бы не хот, они бы меня прикончили. Не сомневаюсь… Он предупредил меня. И я прикончил их.
      – Хотя должен был вывести и передать местной полиции, – сказал Павел.
      – Они не захотели со мной идти, – ответил Гнутый, пожав плечами. – А вот хота я забрал. И тем самым впервые нарушил приказ… Вот с той поры хот всюду следует за мной. И приносит удачу. Согласись, убирать дерьмо за тем, кто спас тебе жизнь – не самая дорогая плата из возможных.
      Павел внимательно посмотрел Гнутому в глаза, пытаясь понять, насколько серьезно тот относится к этой истории.
      – А у тебя что за талисман? – поинтересовался Гнутый.
      – Монетка, – сказал Павел.
      – Простая монетка?
      – Нет. Старинная. Мне ее сестра подарила. У нас есть обычай бросать монету, чтобы потом вернуться на это место.
      – Покажи, если можно.
      Павел сунул руку в карман, подцепил металлический кругляш пальцами, вынул, протянул Гнутому. Тот принял монету, долго ее рассматривал, тер об одежду, скреб ногтем. Потом он поднял голову, предложил:
      – Давай проверим, приносит ли она тебе удачу.
      – Как?
      Гнутый положил монету на ноготь большого пальца, сильным щелчком подбросил ее к самому потолку. Поймал в ладонь, перевернул, хлопнул о колено:
      – Загадай, орел или решка.
      – Решка.
      Гнутый, для пущего эффекта немного помедлив, поднял руку. Объявил:
      – Решка! Удача на твоей стороне, Писатель! – Он вернул монету хозяину. Сказал со смешком: – У тебя тоже неплохой талисман. В чем-то даже лучше моего, ведь его не надо кормить, и он совсем не гадит.
      – И места почти не занимает, – добавил Павел.
      – Но и мышей не ловит…
      Солдаты всегда найдут, о чем поговорить, если им нечем заняться.
      Павел и Гнутый еще долго разговаривали о талисманах, о приметах и прочих суевериях – Гнутый вспоминал случаи из жизни, Павел делился прочитанным в книгах. Цеце и Рыжий начали играть в карты, Шайтан сидел рядом с ними, смотрел, слушал, как они рассуждают о везении в игре и в жизни. Зверь отжимался в проходе меж коек, напевая какую-то песню на незнакомом языке. Ухо чистил суконкой офицерскую пряжку на своем ремне и рассказывал Марксу о том, как однажды спас от верной смерти одного полковника, а тот пожаловал ему портупею с коллекционным боевым револьвером, но револьвер вскоре конфисковали, портупея сгорела и осталась от награды только пряжка – последнее напоминание о героическом поступке.
      Вечерело. Дождь мягко стучал в окна.
      Гул голосов звучал словно прибой – накатывал волнами, то нарастая, то затихая, порой умолкая совсем.
      И в какой-то момент, когда в казарме установилась относительная тишина, тихо, но отчетливо прозвучал голос Курта:
      – Огонь… – немец стеклянными глазами смотрел в потолок. – Огонь… Человек горит… Ты…
      
      
      3
      
      Они легли спать, подготовившись к утреннему подъему. Расшнуровали ботинки, приготовили защитные костюмы, разложили их на полу, словно сброшенные бронированные шкуры, разобрали оружие из оружейной комнаты, поставили его у изголовья кроватей, хотя поступать так запрещалось. Но ни дежурный, ни сержант Хэллер не сказали ни слова, заметив это нарушение.
      В армии много негласных правил. И даже уставы не всегда правы.
      Они легли спать, зная, что для кого-то эта ночь может оказаться последней. Но они не думали о смерти, они думали о деньгах, о скорой увольнительной, о предстоящем отпуске. Они вспоминали своих женщин, своих друзей. Сонно улыбались. Зевали. Грезили.
      Они легли спать, а где-то сейчас хмурые невыспавшиеся люди глядели на мерцающие мониторы опухшими красными глазами, сорванными голосами кричали в микрофоны, непослушными пальцами клевали тугие кнопки клавиатур.
      Где-то уже звучал вой сирены, и в воздух поднимались звенья бомбардировщиков, на огневые позиции выдвигались самоходные гаубицы, и беспилотные самолеты-разведчики, шныряя под облаками, отыскивали скопления экстерров, уточняли координаты целей, выбрасывали радиозонды.
      Где-то уже с визгом сыпались на землю бомбы, гремела канонада, рвались снаряды.
      Операция «Немезида» началась.
      А они спали.
      
      
      
      Глава 17
      
      22.07.2068
      
      Сейчас еще ночь.
      
      Не спится.
      
      Не хочется.
      
      За окном дождь и ветер. А в казарме уютно: тепло, тихо, сумрачно – только светятся лампы дежурного освещения.
      
      Все спят. Сопят, причмокивают, похрапывают. Слышно, как в коридоре за дверью осторожно расхаживает дежурный. Зевает.
      
      Проснулся из-за кошмара. Жуткий сон – по-настоящему жуткий, тягостный – даже писать о нем не хочу. Не буду.
      
      Теперь не могу заснуть.
      
      Взял карандаш и блокнот, чтобы поскорей отделаться от неприятного ощущения, оставшегося после дурного сна.
      
      Подумалось сейчас – вдруг это последняя моя запись? И что написать? Даже не знаю.
      
      Завещание? Эпитафию?
      
      Смешно.
      
      Лучше помолчу.
      
      Попытаюсь все же заснуть. Вдруг приснится что-то хорошее.
      
      
      1
      
      Надрывно, словно падающая бомба, взвыла сирена. В казармах вспыхнул и замигал яркий свет. Загудели устройства громкоговорящей связи, запищали коммуникаторы.
      – Тревога! – очнулись вялые дежурные.
      Одновременно во всех казармах взвились в воздух откинутые одеяла, заскрипели, заскрежетали металлические кровати, сбрасывая с себя людей.
      Было пять часов утра. Обычное время для учебных тревог.
      Но эта тревога не была учебной.
      – Взвооод! – сержант Хэллер, как всегда, был уже одет. – Три минуты на сборы, полное облачение, построение перед казармой!
      Стук пяток о пол, лязг оружия, разноязычная привычная ругань.
      Павел спал в хэбэ, чтобы не тратить лишнее время на одевание. Он, не прийдя еще в себя, свалился с кровати точно в свои ботинки, вслепую затянул шнуровку, завязал крепко. Налепил на ноги суставы наколенников, отработанными движениями закрепил их. Натянул высокие чулки, в два счета пристегнул их к наколенникам. Вскинул на плечи бронированный корсет, похожий на древнюю кирасу, но несравненно более легкий и прочный, надел его словно свитер через голову. Подбородком утопил широкую кнопку на ошейнике – зашипела пневматика, и корсет плотно, но мягко обхватил тело. К плечам корсета Павел пристегнул жесткие щитки, дернул изо всех сил, проверяя, крепко ли они сидят, не оторвутся ли, случись за что зацепиться. Натянул беспалые перчатки, армированные бронепластиковыми волокнами, раскатал их по руке до локтевого сгиба. Поверх надел массивный браслет коммуникатора, застегнул его, нахлобучил шлем. Уже убегая, подхватил винтовку и упакованный в пластик сухпай. Вместе со своим отделением, со всем взводом – ни раньше, ни позже, – выкатился на улицу. Подумал радостно – успел! Не сплоховал!
      Капралы уже докладывали сержанту:
      – Первое отделение – отсутствующих нет!
      – Второе отделение – все на месте!
      Некко замешкался, пересчитывая по головам своих подчиненных.
      – У нас все! – крикнул, обращаясь к сержанту, Зверь.
      Откуда-то выскочил лейтенант Уотерхилл, неузнаваемый в костюме «Оса». Прокричал:
      – Двадцать минут до вылета! Все на месте?
      – Да, сэр! – козырнул сержант Хэллер.
      – Тогда за мной! Бегом! Марш!
      – Марш! – рявкнул сержант, дублируя команду взводного.
      И они побежали. Стуча окованными подошвами, громыхая оружием. Не разговаривая, дыша ровно, глядя только вперед.
      Мимо столовой. Мимо библиотеки. Мимо штаба. Мимо бара и бани. Мимо ангаров и складов.
      К посадочной площадке, где уже готовился к взлету огромный «Пеликан».
      
      
      2
      
      Корабль складывался, словно титаническая головоломка. Поднимались трапы, закрывались трюмы, втягивались внутрь грыжи грузовых отеков – гремел, скрежетал, лязгал металл. Под дюзами грохочущих двигателей горел бетон. Вибрирующие турбины с воем гнали обжигающе горячий воздух.
      Три человека с высоты следили за взлетом корабля. По толстому стеклу струилась вода, и огни разметки расплывались, превращаясь в яркие праздничные кляксы.
      – Дождь, – задумчиво сказал полковник.
      – Да, сэр, – с готовностью откликнулся его подтянутый заместитель – начальник отдела информации.
      – Две минуты до старта! – объявил главный инженер, посмотрев на мониторы. Он не принимал участия в запуске корабля, он, как и все в этой вознесенной над Форпостом комнате, похожей на аквариум, был простым зрителем.
      Они уже сделали все, что полагалось. Теперь им оставалось лишь наблюдать.
      – Я должен быть с ними, – сказал полковник.
      – Нет, сэр, – покачал головой брехун. – Это невозможно, вы знаете.
      – Там мои люди.
      – Это наши люди, сэр.
      – Ваши? – хмурый полковник повернул голову, глянул в лицо своего заместителя.
      – Да, сэр. Наши.
      Полковник отвел тяжелый взгляд. Повторил негромко:
      – Я должен быть с ними.
      – Мы будем с ними, – заверил брехун. – Мы примем участие в управлении операцией. Связь с оперативными штабами уже установлена, Центр только что говорил со мной. Все необходимые данные получены. Мы увидим все. Мы будем с ними.
      Полковник снова посмотрел на заместителя. Покачал головой. Спросил:
      – Ты знаешь, Уинслоу, что солдаты тебя не любят?
      – Да, сэр. Но я нормально к этому отношусь. Таковы издержки моей работы.
      – А знаешь почему? – полковник словно не слышал брехуна.
      – Люди не любят, когда их поучают и воспитывают, сэр. Они не любят, когда им указывают. Не любят, когда…
      – Они терпеть тебя не могут, потому что ты никогда не врешь. И никогда не говоришь правду. Ты скользкий, словно угорь, и многоязычен, как политик. Твоя голова полна дерьма, но дерьмо это пахнет духами. Я понятно выражаюсь, Уинслоу?
      – Да, сэр. Понятно. Мне все понятно. В том числе и то, почему вы оказались здесь. И я уверен, что даже на пенсию вы уйдете полковником, хотя давно могли бы получить генерала.
      Они смотрели друг на друга, неприязненно и беззлобно. Один слишком устал. Второй был уверен в себе.
      – Тридцать секунд до старта! – объявил увлеченный зрелищем инженер.
      Огромный корабль дрожал и чуть заметно покачивался. Рыжее пламя рвалось из дюз, растекалось по бетону. Скрипели рессоры шасси.
      – Там мои люди, – повернулся к окну полковник. – И я хотел бы сейчас быть с ними. А не здесь с вами, Уинслоу…
      
      
      3
      
      Корабль ходил ходуном. Трясся пол, вибрировали стены, дрожал потолок. Красный мерцающий свет затопил отсек, ярко пламенели предостерегающие транспаранты.
      – Тридцать секунд до старта, – объявил лейтенант, глянув на коммуникатор. – Всем проверить ремни. Кто еще не проглотил антирадин, советую поскорей это сделать. Иначе ваши дети будут похожи на соседа.
      – Сэр, почему не раздали боекомплект? – обратился ко взводному Цеце.
      – Все получите на месте после посадки, – уверенно сказал лейтенант, хотя точного ответа не знал и сам.
      Павел еще раз подергал ремни, удерживающие его в глубоком, утопленном в стене кресле. Свесив руку, взял винтовку, закрепленную в специальной нише, потянул, проверяя, крепко ли она там сидит. Давясь, проглотил нестерпимо горькую таблетку антирадина, уже наполовину рассосавшуюся. Подумал о Тинке и о соседе дяде Мише – пятидесятилетнем спившемся мужике, вечно небритом, немытом, нечесаном. Усмехнулся, представив их вместе.
      Корабль сильно тряхнуло. И лейтенант объявил:
      – Старт!
      Внизу что-то лопнуло, треснуло, засвистело. Рев двигателей сделался громче, отчетливей – словно бы ближе. Заскрежетали кресла, проседая под увеличивающейся тяжестью тел, изменяя угол наклона.
      – Сколько будем лететь, сэр? – прокричал Гнутый.
      – Примерно час! – отозвался лейтенант, хотя сам точно не знал. – Отдыхайте!
      
      
      4
      
      Они спали.
      Досыпали.
      Почти весь взвод. Все бывалые.
      Только Павел не спал. И Курт. И капрал Некко. И бледный Рене из первого отделения. И отдувающийся, вытирающий испарину Паровоз из второго.
      Бодрствовал лейтенант Уотерхилл. И сержант Хэллер, конечно, тоже не спал. Им двоим не положено было сейчас спать.
      Огромный плоскобрюхий корабль летел где-то совсем рядом с космосом, а может и вовсе за пределами земной атмосферы. Было слышно, как рычит и грохочет радиоактивное пламя – совсем рядом, если задуматься. Металлический остов корабля дрожал, будто уже разваливался, терял куски термостойкой обшивки. Что-то шипело, посвистывая, словно закипающий чайник – уж не воздух ли выходил из потерявшего герметичность отсека?
      А они все спали. Отрубились с первой минуты полета, развалились в креслах, словно обесточенные андроиды.
      Спали все двадцать пять минут полета.
      И, наверняка, проспят еще столько же…
      Мелодично пискнул офицерский коммуникатор. Лейтенант поднял руку, посмотрел на подсвеченный экран. Довел до всех:
      – Спускаемся!
      Его услышали лишь несколько человек.
      
      
      5
      
      Хмурым ранним утром они приземлились на плоской вершине безымянной столовой горы.
      Вынырнувший из облаков корабль встал на пламя, завис, медленно снижаясь, примериваясь к сложной посадочной площадке, потом выпустил из брюха лапы, и осторожно сел на них, скрежеща металлом о камни, скрипя амортизаторами, мощной гидравликой выравнивая крен.
      Они были здесь не одни. Еще один корабль высился в отдалении. Судя по обгоревшему номеру, принадлежал он шестьсот восемьдесят девятому Форпосту. Соседи прибыли раньше. Они успели развернуть небольшой палаточный лагерь – или этот лагерь уже был здесь? Несколько шагающих роботов разбирали груду тюков и перетаскивали их под брезентовый навес. Из разверзшегося корабельного брюха, лязгая гусеницами, выползали боевые машины десанта. Какой-то краснорожий капрал кричал на водителей так, что заглушал рев дизельных двигателей. Группа дезактивации в серебристых костюмах с желто-черными знаками радиоактивной опасности на спинах кропотливо обрабатывала остывшие дюзы корабля…
      Время знакомиться с соседями еще не пришло. Даже как следует осмотреться не было возможности.
      – Становись! – орали сержанты, пытаясь навести подобие порядка среди толпящихся солдат. Сосредоточенные офицеры отсылали доклады о прибытии, поглядывали на коммуникаторы, на мобильные компьютеры, ожидая дальнейших распоряжений от командования. Деловитые связисты, которые всегда были сами по себе, проверяли свои системы, тянули кабели, разворачивали какие-то антенны, устремляли их в небо. Бегали пахнущие соляркой и маслом техники, все выспрашивали у ротных, пора ли выводить машины, или еще рано.
      Неразбериха длилась недолго.
      Сержанты отвели солдат подальше от корабля, выстроили по-ротно, провели перекличку, короткий инструктаж: «Всем стоять, никуда не двигаться, ждать команду». Доложили взводным о наличии личного состава, о готовности подразделений выполнять поставленные боевые задачи.
      Связисты развернули высокоскоростную цифровую сеть, получили через спутник всю необходимую информацию, загрузили ее в офицерские компьютеры.
      Пришел приказ начинать разгрузку трюмов. Через секунду еще один – раздать боеприпасы.
      В брюхе корабля заурчали дизели, загремел металл. Одна за одной стали выползать на свежий воздух окутанные сизыми клубами дыма боевые машины десанта: приземистые и широкие, словно бы сплющенные, дула спаренных крупнокалиберных пулеметов «Рокот» победно задраны вверх, броня размалевана яркими красками – глаза, пасти, когти, клыки. У каждой машины свое имя, написанное на борту: «Волк» – готическим шрифтом, «Дьявол» – пламенеющими буквами, «Рысь», «Зевс», «Супермен».
      – Первая рота – получить боеприпасы! – прогремел искаженный мегафоном голос ротного.
      – Первый взвод – выполнять! – отвлекся от своих дел лейтенант.
      – Первое отделение – марш! – вскинулся сержант.
      – За мной, бегом! – ожил капрал.
      Черным ручьем развернувшаяся лента транспортера выносила из корабельного трюма запаянные цинки с патронами, ящики с гранатами и гранатометными выстрелами, коробки со взрывателями. Обслуживающие транспортер роботы подхватывали тяжелый груз, относили на несколько метров в сторону, распечатывая прямо на ходу, выкладывали металлические контейнеры квадратом – словно возводили фундамент из строительных блоков.
      Солдат никто не ограничивал – патронов брали сколько душе угодно, гранат – сколько можно унести. Получив боеприпасы, бойцы возвращались на место и сразу же принимались набивать магазины патронами, вворачивать запалы в ручные гранаты, заряжать оружие – звенели гильзы, щелкали рычажки предохранителей, лязгали передергиваемые затворы. А боеприпасы, тем временем, получали бойцы следующего подразделения – набирали горстями из ящиков и цинков, распихивали по карманам и подсумкам, трамбовали, подпрыгивали, проверяя вес.
      Дружно чихнув, остановились дизели десантных машин. Водители выскользнули из люков, спрыгнули на каменистую землю, сошлись, закурили, посматривая то на снаряжающихся бойцов, то на палаточный лагерь соседей, то на небо.
      В небе баражировали двухвинтовые геликоптеры «Пегас». Возможно, именно там сейчас находились неведомые командиры, именно оттуда – сверху – управляли они подразделениями двух Форпостов.
      Офицеры, оставив солдат на попечение сержантов, собрались вместе. У них была последняя возможность выяснить то, что еще оставалось неясным. И они раз за разом просматривали уже наизусть вызубренные карты, еще раз уточняли маршруты движения, в подробностях разбирали боевые задачи, поставленные командованием перед их подразделениями.
      – Кому еще что неясно? – Планшетные компьютеры работали в режиме конференц-связи. Шесть человек – два генерала, два полковника и двое гражданских – были готовы ответить на любой вопрос.
      – Все ясно, сэр, – нестройно отозвались ротные, глядя в маленькие глазки видеокамер.
      – Тогда заканчивайте подготовку и выдвигайтесь на исходные позиции, – приказал один из генералов. – Конец связи!
      – Удачи! – пожелал своим командирам старый полковник, так ничего и не сказавший за все время конференции.
      Шесть строгих лиц исчезли с плоских мониторов.
      Время кончилось.
      – Заводи! – прокатилась команда. И механики-водители, побросав окурки, разбежались по машинам.
      – Первая рота! На броню!
      – Первый взвод, выполнять!
      – Первое отделение, марш!
      Взревели мощные дизели, окрасили воздух сизыми выхлопами, и бронированные машины дернулись, словно испугавшиеся норовистые кони, сдерживаемые крепкой рукой.
      – На броню! – передавалось от одного подразделения к другому. – На броню!
      Бойцы, подсаживая друг друга, цепляясь за скобы и выступы, карабкались на боевые машины, кому не хватило место сверху – забирался в десантный отсек, темный, душный и тесный, где вместо окон были маленькие щели триплексов и закрывающиеся поворотными пластинами шарниры бойниц.
      – А соседи наши что-то никуда не торопятся, – сказал Зверь, вглядываясь в сторону палаточного лагеря.
      – Нагонят, – уверенно сказал Гнутый.
      – Эх, – вздохнул Цеце, устраиваясь на броне. – Не успел я к соседям сбегать, не дали. У меня ведь в шестьсот восемьдесят девятом старый товарищ служит. Мы с ним вместе Кок-Таш зачищали.
      – Может еще доведется – встретитесь, – успокоил его Рыжий, поправляя сбившуюся амуницию.
      
      
      6
      
      Рычащие боевые машины двигались колонной по бездорожью, вспарывая гусеницами тонкий слой почвы, подминая кусты, ломая невысокие березки. Водители словно приклеились к рычагам, припали к стерео-мониторам внешнего обзора.
      Тяжелые машины прыгали по кочкам, с разбегу пересекали русла ручьев, переползали на плоском днище заболоченные участки. Маршрут для них уже был проложен, и бортовые компьютеры следили за действиями водителей, постоянно сверялись с картой, давали подсказки и прямые указания.
      Сбиться с пути было невозможно.
      Разве только специально свернуть с маршрута.
      Но это будет расценено как дезертирство. А дезертирство в бою – преступление, равное предательству…
      Боевые машины двигались в два ряда. Правый ряд следил за правым флангом, левый – за левым. Небольшие округлые башни, прозываемые колпаками, целились спаренными пулеметами в отведенный для контроля сектор – у каждой машины свой. Стрелки расчетов словно приклеились к турелям, они держали пальцы на гашетках, готовые в любую секунду открыть огонь.
      Вероятность встретить противника на марше – полтора процента.
      Не так уж и мало…
      Позади башни, на плоской, чуть притопленной площадке, огражденной жесткой проволокой в палец толщиной, жались к броне и друг к другу бойцы. Их болтало, качало, било, они цеплялись за все, за что можно было уцепиться, упирались во все, что могло послужить опорой. Бойцы, оседлавшие боевые машины, словно стали участниками родео. И они ругались, крепко сцепив зубы, потому что, открыв рот, могли откусить себе язык. Непрекращающийся дождь их почти не беспокоил – костюмы «Оса», конечно, не закрывали все тело, как боевое облачение типа «Жук», но туловище, голова, ноги и руки даже в легкой «Осе» всегда оставались сухими.
      Бойцы хотели бы приклеится к своим местам. Потому что свалившись с брони, они становились либо трупами, либо дезертирами.
      Тем, кто находился внутри, было чуть комфортней. Они сидели в креслах, словно в седлах, крепко пристегнувшись ремнями, вцепившись в подлокотники, их не мочил дождь – они даже могли снять шлемы. Они их и снимали – чтобы взболтавшееся содержимое их желудков выплескивалось на грудь, на колени или – если повезет – под ноги, а не на бронированное стекло шлема, не на решетку радиомикрофона. Они не боялись выпасть из машины на полном ходу – некуда было падать, кругом сталь и пластик. Они могли бы быть довольны своим положением, если бы не одна, известная каждому вещь, не одно неписаное правило.
      Настоящий десантник всегда ездит верхом.
      И это не глупое лихачество, не демонстрация удали.
      Чистая прагматика.
      Если кумулятивный снаряд вражеского кибера попадет в борт десантной машины, то внутри не выживет никто – там будет кровавая каша. Если машина провалится в болото, завязнет в зыбучем песке, нырнет под лед или угодит в ловушку экстерров, шансов спастись у людей на броне больше, чем у тех, кто сидит внутри.
      Значительно больше…
      Почти полтора часа двигались боевые машины десанта единым строем, преодолев за это время более шестидесяти километров бездорожья.
      Потом колонна стала распадаться – отдельные машины сворачивали, покидали строй, меняли маршрут.
      У каждого подразделения была своя позиция, своя задача.
      Но вместе они делали общее дело.
      
      
      
      Глава 18
      
      22.07.2068 (скоро 8.00)
      
      Два часа мы тряслись на броне! Я думал, что умру. Но нет – выжил.
      
      Все выжили. Пусть и пострадали – кто-то больше, кто-то меньше. Пожалуй, только сержант Хэллер выглядит бодро – впрочем, он всегда так выглядит.
      
      Мы на позиции. Все выглядит знакомым – я уже был здесь. В Матрице.
      
      Конечно, разница есть, и разница существенная – кусты настоящие, а не какие-то мутанты; кругом разнокалиберные валуны, которых в Матрице не было; земля, действительно, каменистая, но травы здесь достаточно, и никакого буро-зеленого лишайника под ногами.
      
      А вот горный склон вдалеке, и лес на склоне – точно, как в Матрице. Смотришь туда, и знаешь, что скоро из зарослей полезут полчища экстерров. Ждешь этого подсознательно, собираешься, мобилизуешься, хотя разумом, конечно же, понимаешь, что в реальности, скорей всего, тот учебный бой не повторится. По крайней мере, все будет не так. Ведь Матрица – это не машина времени.
      
      Сейчас мы отдыхаем. Сидим, лежим. Завтракаем.
      
      Разговаривать не хочется.
      
      Идти никуда не хочется.
      
      Ничего не хочется.
      
      Двигатель БМД молчит – и слава Богу. Я просто наслаждаюсь тишиной. Упиваюсь ею.
      
      Далеко в стороне пасутся выставленные лейтенантом посты.
      
      Сержант Хэллер бродит среди нас, ругается. Впрочем, он всегда ругается.
      
      Ждем.
      
      До назначенного часа остается совсем немного времени.
      
      Жду.
      
      
      1
      
      Низкое серое небо – загустевшее, неподвижное – напоминало высокий бетонный потолок. Сыпал мелкий дождь – водяная пыль висела в воздухе. Справа, шагах в сорока, среди небольших острых скал густо разрослись ива и можжевельник. Дрожали на ветру тоненькие березки и осинки. Далекие старые горы прятались за дождем; иногда ветер раздергивал серую пелену, дождь стихал на минуту, и тогда они проглядывали сквозь мглу – словно огромные темные призраки в плащах и в острых башлыках вставали на самом краю земли.
      – Ну и погода, – пробормотал Гнутый.
      – Уж лучше так, чем жара, – заметил Зверь.
      Они, расстелив позаимствованный у механика-водителя брезент, сидели на земле, привалившись спинами к грязной гусенице боевой машины. Гнутый делал вид, что спит. Зверь мял кольцо кистевого эспандера – он не мог без физических упражнений. Шайтан возился со своим пулеметом, похожим на оглоблю. Рыжий угрюмо курил. Павел о чем-то думал, грызя карандаш и разодранным пластиковым пакетом закрывая блокнот от дождя. Капрал Некко разглядывал свой коммуникатор, надетый поверх защитной перчатки.
      – И зачем надо было трястись два часа? – бурчал Цеце. – Что, не могли геликоптерами нас сюда забросить?
      – Геликоптеров на всех не хватило, – ухмыльнулся Рыжий. – Есть люди достойней нас. Им-то, наверняка, не пришлось свою требуху на броне трясти, и марать себя блевотиной.
      – Зачем ты так, – с легким укором в голосе сказал Зверь. – Просто с воздуха забрасывают туда, куда нельзя доставить по земле. А геликоптеров, может, и хватило бы, да посадочных площадок нормальных нет.
      – И погода, – добавил Гнутый, – совсем не летная. С парашютом в такую мглу нырять рискованно.
      – Это все предположения, – отмахнулся Рыжий. – У вас свои, а у меня свое, и не хуже ваших.
      – Тихо! – сказал вдруг Ухо, подняв голову и прислушиваясь к чему-то. Все замолчали, глядя на него. Даже вышагивающий сержант Хэллер остановился.
      – Что? – спросил Зверь.
      – Кто-то едет, – сказал Ухо.
      – Где?
      – Сзади.
      – Ааа… – немного разочарованно протянул Цеце. – Это, должно быть, наши минометчики. Как их там?
      – Группа «Пламя», – подсказал рядовой Голон из второго отделения.
      – Они самые.
      – Я ничего не слышу, – недоверчиво сказал Некко.
      – Минуты через три услышишь и ты, капрал, – сказал ему Ухо.
      Но не прошло и минуты, как они услышали другой звук – мелодичный писк офицерского коммуникатора. А через мгновение требовательно заверещал компьютер, висящий на груди взводного.
      – Взвооод! – гортанно прокричал лейтенант Уотерхилл, бросив взгляд на коммуникатор. – Становись!
      Сержант Хэллер удовлетворенно и чуть ревниво отметил, что у взводного наконец-то выработался настоящий командный голос. Но на всякий случай он продублировал команду офицера, добавив от себя несколько крепких словечек.
      Суеты не было.
      Бойцы поднимались с земли, спрыгивали с брони, вылезали из десантного отсека боевой машины. Выбрасывали недокуренные сигареты, оставляли недоеденные упаковки сухпая, поправляли болтающееся оружие, затягивали ремни подсумков, надевали шлемы, проверяли связь, вставали в строй.
      Лейтенант тем временем колдовал над компьютером.
      Ровно через минуту он взглянул на выстроившихся бойцов и буднично объявил:
      – Восемь часов утра. Время выступать.
      – Вперед! – рявкнул сержант.
      И они двинулись по направлению к далекой стене леса, растягиваясь в цепь, повторяя то, что уже делали однажды.
      В Матрице.
      
      
      2
      
      Они бежали ровно и сосредоточенно, порой переходя на шаг, иногда вовсе ненадолго останавливаясь – им предстоял длинный и опасный путь, надо было беречь силы и дыхание.
      Они бежали в молчании. Никто не рассказывал анекдоты, не делился впечатлениями, не пел песен и не кричал «Ура!»
      Через прозрачное забрало шлема они пристально следили за границей приближающегося леса.
      Вероятность встречи с противником – восемнадцать процентов.
      Это серьезно…
      Бежать было тяжело. Не то что внутри вращающегося, управляемого компьютерами шара. Неровная земля то подпрыгивала и била по ногам, то внезапно проваливалась – зубы клацали, поясница щелкала. Подошвы скользили на мокрых камнях, спутавшаяся прочными косами трава обвивала лодыжки, можжевеловые кусты цеплялись за амуницию. На пути встречалось множество препятствий, и выдерживать дистанцию было непросто.
      В какой-то момент Павел подумал, что начинает уставать. И ноги сразу же налились тяжестью, ремень винтовки врезался в плечо, острая боль вгрызлась в бок.
      – Оглянись, – услышал он голос в наушнике и механически послушался.
      Незаметно для себя они уже начали подъем в гору. Позади расстилалась пересеченная ими долина, похожая на блюдо. Там на дне – далеко-далеко – ползли какие-то медлительные темные точки, то и дело теряясь в свинцовой мгле дождя и тумана.
      – Что это? – спросил Павел. И сам же ответил:
      – «Пламя».
      – Голованов! – заскрежетали от перегрузки наушники. – Не отставать! Шире шаг, чертово отродье!
      Сержант Хэллер всегда был рядом.
      Сержант видел все.
      Павел постарался забыть об усталости и прибавил ходу.
      Черный лес приближался. Они уже прошли то место, где Матрица натравила на них полчища экстерров.
      Пока все было тихо.
      
      
      3
      
      Они так никого и не встретили на пути.
      Пожалуй, только сержант Хэллер был несколько разочарован этим обстоятельством. Вот уже двенадцать лет его взвод участвовал в Игре, дважды они входили в итоговую десятку лучших подразделений, а как-то даже заняли третью строчку в списке финалистов. Но призовое место было одно – первое. И все деньги доставались одному-единственному победителю. Все прочие – неважно какие места они занимали, сколько очков набирали – считались проигравшими.
      Сержант Хэллер надеялся однажды выиграть. Он грезил об этом, хотя избегал говорить с кем-либо о своей мечте. Деньги его интересовали мало, он даже не знал, куда их потратит. Просто он хотел получить подтверждение, что вся его деятельность на должности заместителя командира взвода имеет какой-то смысл.
      Он хотел признания. Он хотел быть лучшим.
      Ему нужно было убедиться, что роль, которую он однажды для себя выбрал, – выбрана правильно…
      Лес был густой и мрачный, словно сказочная дремучая чащоба, населенная ведьмами, лешими и кикиморами. На растопыренных корявых сучьях висели бурые космы лишайника, толстые стволы были покрыты не корой, а коростой, мощные корни выпирали из каменистой почвы, укутанной мхом, лежали, свившись узлами, будто щупальца затаившегося под землей спрута.
      Бойцы вошли в чащу, чтобы убедиться, что там их не поджидают полчища экстерров. Разбившись на отряды, обследовали забуреломленные окрестности и поспешили вернуться на открытое место. Отошли на безопасное расстояние от опушки леса и, не теряя времени на пустые разговоры, стали готовится к обороне. Лейтенант назначил каждому сектор ответственности, указал ориентиры, определил места для размещения постов и огневых точек. Сержант Хэллер лично проверил все позиции, похмыкал одобрительно. Пулеметчики разворачивали свои массивные скорострельные орудия, прибивали скобами подошвы сошек к земле, из железных ящиков вытягивали тяжелые пулеметные ленты, заправляли их под затворные рамы. Гранатометчики уже зарядили трубы реактивными выстрелами, положили рядом облегченные карабины «Паррот» и ручные сорокамиллиметровые гранатометы «Рок». Единственный на весь взвод огнеметчик – рядовой Габо – плеснул пламенем в сторону загораживающих обзор кустов.
      И десяти минут не прошло, а подразделение уже закрепилось на позиции, поджидая ползущую где-то позади минометную батарею с группой прикрытия.
      Лейтенант, убедившись, что его люди готовы к отражению атаки экстерров, связался с мобильным штабом и отправил им полный отчет. Ответ был короткий: «Действуйте по плану».
      Это означало, что теперь можно передохнуть, не ослабляя, впрочем, внимания.
      
      
      4
      
      Группа «Пламя» прибыла словно на парад.
      Впереди, будто проводник, двигалась боевая машина десанта, оставленная взводом лейтенанта Уотерхилла на месте высадки. За ней идеально ровной колонной тянулись небольшие гусеничные тягачи, похожие на гибрид багги и снегохода, волочили колесные шасси с установленными на них минометами, ящиками боекомплекта и какими-то механизмами. Боевые расчеты застыли возле своих орудий, словно сидячие манекены. По бокам колонны быстрым шагом, ухитряясь идти в ногу, двигались бойцы группы прикрытия. Их было немного – двенадцать человек, но вооружены они были многоствольными пулеметами «Дикобраз» и плазменными огнеметами «Дракон», а упакованы в боевые механизированные костюмы «Ти-рекс». Один такой солдат стоил целого десантного отделения.
      – Красиво идут, – сказал Цеце.
      – Это они умеют, – хмыкнул Рыжий.
      Лейтенант Уотерхилл поднялся с земли, скрестил руки на головой. И через мгновение все колонна остановилась. С брони БМД спрыгнул невысокий человек, одетый в обычное хэбэ. Огляделся. Махнул рукой.
      И двигатели приземистых тягачей смолкли.
      У невысокого человека в хэбэ были капитанские нашивки.
      – Докладывайте! – приказал он подошедшему лейтенанту, не обращая внимания на приветствие.
      – Сэр! – лейтенант Уотерхилл не обязан был отчитывать перед капитаном. Но он помедлил лишь мгновение, решив не перечить старшему по званию: – Группа номер тринадцать «Горностай» закрепилась в определенном районе, обеспечивая прикрытие группы «Пламя», согласно поставленной перед подразделением боевой задачи. Предварительно была произведена разведка на прилегающих территориях. Противник не обнаружен.
      – Плохо искали, лейтенант, – сказал капитан, глядя в сторону леса.
      – Нет, сэр, – напористо сказал лейтенант. – Искали хорошо.
      Капитан только сейчас посмотрел в лицо младшему офицеру. Скривился недовольно:
      – Вольно, лейтенант. Что, совсем ничего не обнаружили?
      – Ничего, сэр.
      – Хорошо. Что делать дальше, знаете?
      – Да, сэр.
      – Тогда выполняйте.
      – Есть, сэр…
      Батарея уже вовсю разворачивалась – боевые расчеты снимали минометы с транспортных шасси, оттаскивали в сторону, укрепляли на массивных основаниях, наводили в небо пока еще зачехленные трубы стволов, выверяли углы наклона, поглядывая на какие-то схемы.
      – Мы здесь больше не нужны, – сказал Цеце. И лейтенант Уотерхилл, словно согласившись с бойцом, возвестил протяжно:
      – Взвооод! Становись!
      Ровно через десять минут, получив приказ по офицерскому коммуникатору, они разделились на шесть команд и двинулись по направлению к лесу.
      
      
      5
      
      Примерно через километр им на пути стали встречаться первые воронки от разорвавшихся снарядов. Куда целила артиллерия, было не совсем ясно – скорей всего снаряды попали сюда случайно. Образовавшиеся на месте взрывов черные ямы постепенно заполнялись водой и грязью. Соседние деревья, те что выстояли, казались мертвыми – все листва была содрана с опаленных пламенем ветвей.
      Чем выше поднимался склон, тем реже и чище становился лес. В самом начале пути бойцы с трудом продирались сквозь бурелом. Теперь двигаться было значительно легче. Иногда, правда, дорогу преграждали нагромождения выветренных скал, похожих на огромные каменные грибы. Их приходилось огибать стороной, теряя время и нарушая строй.
      Шесть боевых групп взбирались на пологий склон, выдерживая дистанцию меж собой в сто-двести метров. Общались они с помощью радиомикрофонов, вмонтированных в шлемы, следили друг за другом посредством коммуникаторов. Лейтенант Уотерхилл на мониторе своего компьютера мог видеть все, что попадалось на глаза его бойцам – в каждый костюм «Оса», помимо микрофона, была встроена передающая камера.
      Первого экстерра обнаружила группа капрала Буасье.
      Недвижимая тварь валялась в пяти шагах от заплывшей грязью воронки. Поваленная взрывом сосна придавила растерзанное тело инопланетного хищника, вонзила в него острые сучья. Серые внутренности петлями висели на вывороченных корнях.
      – Мертв! – по общему каналу объявил Буасье.
      Экстерр был обезглавлен, разорван пополам, выпотрошен и крепко пригвозжден к земле. И все равно он мог оказаться опасен.
      – Габо! – сержант Хэллер знал лучше лейтенанта, что в таких случаях полагается делать. – Тащи свою огнеметную задницу к Буасье!
      – Всем стоять! – приказал лейтенант Уотерхилл, легко разделяя власть со своим громкоголосым заместителем, более опытным в практических делах.
      Бойцы замерли, выставив перед собой стволы, ясно понимая, насколько опасно их положение – обзора в этом лесу никакого, деревья и кусты мешаются, да еще дождь. Если повезет, врага заметишь шагов за пятнадцать. А что такое пятнадцать человеческих шагов для экстерра? Секунда! А если тварей много?
      
      Вероятность встретить противника – сорок процентов.
      
      Рядовой Габо, крепкий и выносливый, как все огнеметчики, перебегал от одной группы к другой. Его приветствовали и провожали звонкими шлепками. Через пять минут он был на месте. Пыхнул напалмом на неподвижную тварь. Перекинул струю пламени на болтающиеся кишки. Бодро отчитался:
      – Готово, сэр!
      – Возвращайся!
      Дальше бойцы двигались гораздо медленней, старались держаться ближе друг другу, чтобы успеть – случись что – прийти на помощь. Они получили первое предупреждение. Второго, скорей всего, не будет. И они осторожничали, порой чересчур:
      – Азимут ноль, дистанция двадцать!
      – Что там, Енчек?
      – Пока не знаю… Подхожу…
      – Осторожней, Енчек!
      – Да, сэр…
      Долгая гнетущая пауза.
      – Ну?
      – Отбой! – нервный смешок. – Пень!
      – Сам ты пень, Енчек!..
      Павел шел в одной группе с Шайтаном, Цеце и Рыжим. Слева их прикрывали Гнутый, Ухо, Зверь и Некко. Справа не было никого, если не считать безвестных соседей, пока никак не выказывающих свое присутствие.
      Какие задачи выполняют сейчас соседние подразделения? Их не было видно даже на открытых местах. Неужели они так далеко? Где же вы, «Мамонт» и «Свирель»?..
      Еще одна воронка попалась на пути. Эта, похоже, от авиационной бомбы, а не от снаряда. Переломанные, смертельно раненные деревья, сцепившись кронами, висели на своих устоявших собратьях. Иссеченные осколками сосны истекали пахучей липкой смолой. Дрожали на ветру перепуганные осины. Здесь был низовой пожар, но дождь не дал огню распространиться далеко.
      Они прошли половину пути к вершине.
      Где-то на этом месте Матрица устроила им встречу с экстеррами.
      Но, кажется, в очередной раз ошиблась.
      Впрочем, она не делала предсказаний и прогнозов.
      Этим славился Курт Прорицатель. Но он шел в другой группе…
      И только лейтенант, сверившись с компьютерной картой, убедился, что половина пути к лысой макушке горы пройдена, как в то же мгновение в эфире раздался крик, полный паники – чувства, недостойного настоящего десантника, и потому совершенно здесь неуместного:
      – Стойте! – Так мог бы кричать Курт, будь он поблизости.
      Бойцы оцепенели, ощущая, как мороз побежал по коже, и зашевелились волосы на голове – столько страха было в предостерегающем крике. Сделалось так тихо, что в наушниках слышалось неровное дыхание товарищей.
      – Кто это, черт раздери?! – гневно взревел опомнившийся сержант, заставив вздрогнуть даже самых хладнокровных бойцов.
      – Некко, это ты? – осторожно спросил лейтенант.
      – Стойте! – Бестелесный задыхающийся голос был совсем рядом, внутри шлема, возле самого уха, и от этого делалось еще страшней. – Они здесь!
      – Ты их видишь, капрал?
      – Они поблизости! Они рядом! Быстрей! – Некко спешил, торопился, давился словами, захлебывался воздухом. Он был сам на себя не похож. – Они почуяли нас! Идут! Идут на нас!
      – Где?! Точные координаты, капрал! Направление!
      – Прямо! Прямо!
      – Дистанция, капрал!
      – Они мчатся! К нам! Стреляйте! Стреляйте, Бога ради! Стреляйте же!
      – Огонь! – проревел сержант Хэллер.
      И лес вздрогнул, стряхивая воду, сбрасывая листья.
      Гулко затрещали штурмовые винтовки. Зарокотали крупнокалиберные пулеметы.
      С визгом, с треском полетела во все стороны щепа. Посыпались на землю срезанные пулями ветки. Заплясали в воздухе клочья дерна.
      Вразнобой ухнули разорвавшиеся гранаты. Ударившись о землю, отскочила, подпрыгнула, рванула оглушительно ракета. Засвистела, зазвенела шрапнель осколков.
      Вздохнув, качнулись две старые березы, накренились, обнялись, сцепились крепко и замерли угловатой аркой, поддерживая друг друга.
      Свинцовый шторм прореживал заросли.
      – Вижу! – прокричал огнеметчик Габо.
      Гудящее пламя ударило в лес.
      – Вижу! – крикнул Цеце.
      – Вижу! – с противоположного фланга подтвердил Анзани.
      – Вижу! – прокричал еще кто-то, хотя в этом уже не было надобности.
      Теперь видели все – из леса прямо на них мчались чудовища.
      Экстерры.
      Много экстерров.
      Совсем рядом.
      – Сходимся! – надрывался сержант. – Сходимся вместе! В центр! Смотрите, не перестреляйте себя, черти!
      В общем шуме его почти не было слышно.
      – Мои слева! – кричал Цеце.
      – Я – право! – Шайтан с трудом удерживал бьющийся в руках пулемет.
      Павел, вовремя вспомнив о подствольном гранатомете, разрядил его в сторону катящихся клубком экстерров. Желтое пламя, начиненное сталью, разметало землю, подрубило несколько небольших деревьев, развалило жуткий клубок. Кинжальный огонь трех штурмовых винтовок и одного пулемета вывернул наизнанку оглушенных взрывом тварей.
      – Молодец, Писатель!
      – Отлично сработали!
      Они были командой!
      – Сходимся! – орал сержант. – Все в центр! Быстро! Быстро, черти!
      Быстро не получалось. Экстерры не давали.
      – Пламя! – почему-то по общему каналу вызывал группу огневой поддержки лейтенант Уотерхилл. – Пламя! Вызываю огонь! Координаты: двенадцать дробь десять…
      Экстерры выскакивали из кустов, из травы, спрыгивали с деревьев, скатывались с валунов. Порой казалось, что они выныривают из-под земли и валятся с неба. В них было невероятно сложно прицелиться – настолько быстро они двигались. И бойцы не целились – они просто поливали свинцом все, что шевелилось.
      Экстерры были фантастически живучи. Их невозможно было свалить одной пулей. Их нужно было растерзать, измочалить, выпотрошить, чтобы лишить жизни. Оторванные конечности чудищ не желали умирать, они дергались на земле, брызжа густой кровью из перебитых сосудов, подпрыгивали, ползли, словно еще пытались добраться до людей. Убитые экстерры успевали добежать до отстреливающихся бойцов, и валились им под ноги, продолжая щелкать челюстями, когтями царапая землю.
      Вскрикнул надрывно рядовой Карпов, осекся и заругался по-русски, яростно, зло.
      – Что случилось, Карп?
      – Цапнула меня тварь.
      – Ты нормально?
      – Кажется. Я ей всю башку разнес.
      Подавился криком рядовой Такидзе, захрипел, застонал.
      – Джорджи! Что с тобой, Джорджи?!
      Вместо грузина откликнулся албанец Моисси:
      – У нас раненый!
      – Что с ним?
      – Рука!
      – Что именно?
      – Нет руки!
      – Вот черт!..
      В небе вдруг взвыло что-то, лопнуло, защелкало, застучало. Макушки деревьев качнулись, рухнули вниз. Дождем посыпались на землю переломанные ветки, зашипел в лужах раскаленный металл.
      Минометная батарея открыла огонь.
      Но экстерров защищал лес.
      – Патроны – всё! – выкрикнул на плохом английском Шайтан. – Почти совсем всё!
      – У меня тоже!
      – Последний магазин!
      Лейтенант, связавшись с командованием, криком требовал подкрепление:
      – …Немедленно! Через пять минут нас раздавят!
      Холодные голоса отвечали ему рассудительно:
      – Ждите. Мы делаем все возможное. Команда поддержки направлена в вашу сторону…
      Взвод пятился назад. Разобщенные группы бойцов постепенно сближались. Они уже видели друг друга сквозь просветы меж стволов. Они могли прикрывать друг друга.
      И огонь стал плотнее.
      Но экстерров меньше не становилось. Казалось, остановить эти тварей невозможно.
      – На деревья! – кричал Цеце. – Надо лезть на деревья!
      Стволы винтовок раскалились. Занемели от усталости руки.
      – Подкрепление близко! – обнадеживал бойцов лейтенант, забросив за спину бесполезный компьютер и отстреливаясь из «Ястреба джунглей».
      Впереди лопались мины, усеивая землю горячими осколками.
      Лес горел. Кроны деревьев окутались дымом. Жарко пылал напалм. Воронки от разорвавшихся гранат курились словно кратеры вулканов.
      Боковым зрением Павел заметил, как из кустов орешника вымахнули два монстра, припали к земле, поджались, готовясь к прыжку. Их никто не замечал. И Павел развернулся, что-то крича своим товарищам, понимая, что уже не сумеет остановить стремительных монстров, нажал курок.
      Две очереди, почти слившиеся в одну, пропороли воздух над головой Шайтана.
      Одна тварь, не успев прыгнуть, словно взорвалась – сразу несколько разрывных пуль расплескали ее внутренности по кустам. Второй экстерр свалился Шайтану под ноги. Боец отпрыгнул, пару раз, словно дубиной, ударил пулеметом дергающегося монстра – но это было лишнее. Вторая тварь сдохла еще в прыжке.
      – Попал! – выдохнул Павел. Но радоваться было некогда.
      Они понемногу отступали, они еще как-то отбивались.
      И несли потери.
      – У нас груз!
      – Кто?
      – Дульбекко!
      – Вот черт!..
      Им повезло, что группа экстерров, на которую они наткнулись, была разобщена. Если бы твари держались плотней, если бы они напали все разом, навалились бы с одного направления, как они обычно делали, никакое оружие не помогло бы людям…
      Шесть команд сошлись вместе на маленькой поляне.
      Взвод воссоединился.
      Все были здесь, никто не потерялся, не остался в лесу. Тех, кто не мог идти, несли на плечах товарищи: смертельно бледного Такидзе, вместо правой руки которого торчал из плеча бесформенный дергающийся обрубок; исступленно ругающегося Рема-Рыбака; стонущего Тему-Самогонщика. Несли итальянца Дульбекко, точнее то, что от него осталось – окровавленный измятый перекрученный бронекостюм «Оса», внутри которого что-то хлюпало и чавкало. Рядовой Карпов ковылял сам, хотя заметно было, что с ногой у него серьезные проблемы. Шатаясь, словно пьяный, хватаясь за воздух, вышагивал сержант Хэллер. Похоже, с ним тоже произошла какая-то неприятность. Но когда? И что именно случилось? Этого не знал никто. На все вопросы сержант лишь разражался вялой руганью:
      – Деритесь, чертово отродье! Стреляйте! – Он и сам стрелял, вскидывая мощную руку, по-прежнему крепкую. Но взгляд его был затуманен. Похоже, сержант плохо ориентировался в пространстве.
      Теперь экстерры появлялись из леса по-одному, по-двое, по-трое. Они вылетали из-за деревьев, неслись прямо на людей – точно под пули. И дохли, вгрызаясь в камни и землю, жадно вылизывая собственную кровь, пожирая свои потроха.
      Они были словно разъяренные псы.
      Огромные уродливые псы, ослепленные неукротимой яростью. Желающие почувствовать в своих зубах трепещущую жизнь. И смять ее мощными челюстями. Раздавить. Растерзать. Обратить в смерть.
      Они жаждали крови.
      
      
      6
      
      Полковник Грейн хмуро разглядывал карту, проецируемую на стену. Пять человек – один из них находился в этой же комнате, остальные были за много миль отсюда – терпеливо слушали его гневный голос:
      – …люди гибнут! Эта операция не стоит таких жертв! Вы должны немедленно отозвать пехоту! Поднимите самолеты, соберите все артиллерию! Зачем там люди? Что они делают? Они просто гибнут!
      – Мы не можем отменить операцию, – сказал с монитора один из генералов. – Мы с вами согласны, бомбардировки и артиллерийский огонь не дали того эффекта, на который мы рассчитывали. Мы уничтожили только часть колонии, ту часть, что находилась на поверхности. Взрывы же выгнали из пещер гораздо большее количество экстерров, чем мы предполагали.
      – К черту ваши предположения! Отдайте приказ отступить! Колония никуда не денется!
      – Полковник, – негромко, словно увещевая капризного ребенка, сказал один из гражданских. – Вы отлично знаете, что решения о начале и об отмене боевых операций такого уровня принимаем не мы.
      – Свяжитесь с теми, кто может отдать такой приказ!
      – Это невозможно.
      – Даже если приказ и пройдет, – добавил генерал, – людям это не поможет. Они сейчас крепко завязли, и вряд ли смогут просто так выйти из боя. А если кто-то и сумеет покинуть поле боя, то тем самым поставит своих соседей в крайне невыгодное положение. Так что теперь остается одно – продвигаться вперед, следуя утвержденному плану. Мы делаем все возможное, поверьте. Мы подключаем дополнительные силы. Мы перебрасываем подразделения из Северной Африки и Ближнего Востока. Несколько резервных групп уже десантированы. Вы же все видите на карте!
      – Мне незачем видеть карту! Я вижу своих солдат! Вот! Вот! – Полковник несколько раз ткнул пальцем в сторону системы, принимающей сигналы от коммуникаторов и офицерских компьютеров. – Там кровь! Вот что я вижу!
      – Это солдаты, полковник, – сказал второй генерал. Его лицо выражало брезгливость, интонации голоса выдавали нетерпение. – Да, они умирают. На то они и солдаты. Так что хватит дешевых истерик! Устроили тут демократию! Вы комендант, полковник! Самый обычный комендант! Вот и занимайтесь своим делом, управляйте вверенным вам хозяйством и не лезьте, куда не надо! Все! Закончили! Нам что, больше нечем заняться? Я отстраняю вас от участия в управлении операцией, полковник!
      Один за одним погасли мониторы. Через несколько минут исчезла со стены и многоцветная движущаяся карта.
      – И чего вы добились, полковник? – с насмешкой спросил начальник отдела информации.
      Полковник посмотрел на него, собираясь сказать что-то гневное. Но сдержался. Лишь пробормотал:
      – Заткните свой поганый рот.
      Брехун предпочел это не услышать.
      
      
      7
      
      Помощь пришла в лице отделения капрала Гессе.
      Его отряд появился неожиданно, вывалился из-за деревьев, словно группа экстерров, зашедшая в тыл, и бойцы лейтенанта Уотерхилла едва не открыли по ним огонь. А через мгновение эфир наполнился торопливыми возгласами:
      – Не стрелять! Свои!
      – Сэр, второе отделение второго взвода…
      – Отставить! Короче!
      – Поступаем в ваше распоряжение.
      – Привет, Гнутый! Что, не ждете нас?
      – Ты еще жив, Курильщик?
      – Шайтан! Рад видеть!
      – Валет, поделись патронами.
      – Сколько у вас людей, капрал?
      – Девять человек, сэр. Все здесь.
      – Эй, Рыжий, как обстановка?
      – Горячо!
      – Где они?
      – Впереди!
      – Вижу!
      Вспышки дульного пламени, треск выстрелов, взрывы гранат.
      – Три твари на наш счет!
      – Не жадничай! Одна точно наша!
      Новые люди пришли, и отбиваться от смертельно опасных хищников стало веселей.
      – Что, раскисли тут?
      – У нас груз.
      – Кто?
      – Дульбекко. Вон лежит.
      – Хороший был парень!
      – И раненные.
      – Вижу. Крепко вам досталось.
      – Стреляй! Справа!
      Струя свинца рвет все на своем пути.
      – Еще один нам!
      – Я тоже в него попал!
      – Не жадничай!
      Экстерры появлялись все реже, да и выглядели они не так страшно, как те твари, что первыми шли из леса. Эти были помельче, и двигались, вроде бы, медленней. Многие были ранены – минометная батарея все же делала свое дело.
      – Почему застряли?! Горностай! Как слышите!? Отвечайте! Почему молчите, Горностай?! – отстреливающийся лейтенант Уотерхилл не сразу понял, что его вызывает командование.
      – Слушаю вас!
      – Почему не отвечали?
      – Ведем бой.
      – Вы должны управлять подразделением, лейтенант. Вести бой должны солдаты.
      Лейтенант, не выпуская из рук тяжелый пистолет, вытянул из-за спины компьютер, пристроил его на коленях. Только сейчас увидел лицо человека с ним разговаривающего. Лицо и погоны. Сказал сухо:
      – Сейчас мы все солдаты здесь, сэр.
      – Почему не двигаетесь вперед?
      – Ведем бой, – повторил лейтенант.
      – Ведите его, продвигаясь. Перед вами поставлена задача – захватить высоту. Вы ее не выполняете. Это что, неподчинение приказу?
      – Никак нет, сэр.
      – Вперед! Иначе я отдам вас под трибунал! Вам ясно?
      – Да, сэр.
      Сеанс связи прервался. Но начальство, конечно же, продолжало следить за отрядом. В штабе видели все, что фиксировали камеры на шлемах бойцов, там принимали сигналы коммуникаторов, слышали каждое произнесенное слово. Лейтенант отлично это знал. И все равно выругался, громко и сочно:
      – Говнюк! – Выждав ровно минуту, он встал во весь рост и прокричал:
      – Приготовиться к движению!
      Ругаясь, бойцы стали подниматься.
      А экстерры все лезли и лезли.
      
      
      
      Глава 19
      
      22.07.2068 (примерно 16.00)
      
      Мы заняли высоту, потеряв двух человек убитыми и шестерых раненными.
      
      Матрица сказала бы, что процент потерь допустим.
      
      Теперь я с ней не согласен.
      
      Дульбекко и Мрожек. Итальянец и поляк. Оба веселые, шумные, жизнерадостные. Одному тридцать пять, другому тридцать три. У одного сын, у другого дочь. У обоих – жены.
      
      Теперь вдовы.
      
      Лейтенант будет писать им письма. Я ему не завидую.
      
      Сколько еще придется ему написать таких писем?..
      
      Мы прошли через лес, наводненный экстеррами. Эти твари лезли отовсюду. Они отлично слышат, так нам говорили на лекциях, и мы своей стрельбой не столько распугивали их, сколько приманивали.
      
      Мы – наживка.
      
      Так и было задумано?..
      
      У нас шестеро раненых. В том числе сержант Хэллер.
      
      Я заметил еще в лесу, что с ним что-то не то. Когда мы, уничтожив большую часть экстерров, двинулись дальше к вершине, сержант еще шел сам и нас подгонял своей руганью. А потом он упал.
      
      Все подумали, что он просто запнулся. А он дергался в траве, пытаясь подняться. И не мог.
      
      Его контузило почти в самом начале боя – одна из мин упала слишком близко. Его ударило взрывной волной и задело осколком. Но он держался, пока мог. Он и сейчас держится: слабым голосом требует, чтобы его развязали, помогли подняться. А мы его не связывали. Незачем. Он сейчас не владеет своим телом. Он беспомощен, как ребенок. Впрочем, лексикон у него совсем не детский.
      
      Всех раненных лейтенант решил оставить здесь – на голой горной макушке, откуда отлично простреливаются окрестности, и где сейчас разворачивает свои орудия минометная батарея.
      
      У них отличные тягачи! Маленькие, проходимые, мощные, они могут преодолевать завалы и могут расчищать дорогу – настоящее чудо техники.
      
      Они вообще вооружены лучше нас. Один из минометчиков показал мне «Форель», самонаводящуюся реактивную мину – я эту штуку видел только на картинках. Длиной в полторы ладони, толщиной в ладонь, она сама срывается с места, заметив цель, и дотла сжигает любого экстерра в считанные доли секунды.
      
      Нам бы пару десятков таких мин, и, кто знает, Дульбекко и Мрожек, возможно, были бы живы.
      
      Но мы обходимся стандартным десантным оружием.
      
      И, слава Богу, теперь у нас есть патроны. Минометчики поделились, лейтенант договорился. У них на тягачах целый арсенал…
      
      Кажется, лейтенант встает.
      
      Что? Пора идти?
      
      Да. Пора.
      
      Все!
      
      Поели. Отдохнули. Сдали раненных.
      
      Сейчас двинемся дальше.
      
      К самому логову.
      
      На всякий случай я решил оставить этот дневник сержанту Хэллеру. Если со мной что-то случится, он знает, куда его отослать.
      
      Туда, где меня ждут.
      
      Тем, кто меня любит.
      
      
      1
      
      Дождь перестал.
      Мокрые тяжелые ветки дружески хлопали по бронепластику, приветствуя людей и тут же их провожая. Притихшие деревья вздрагивали, кропя чистой водой на шлемы бойцов. Лопались под ногами гнилые валежины, тихо похрустывала прелая листва.
      Лес был искорежен и переломан. Истекали смолой поверженные сосны. Завивалась локонами береста опрокинутых берез. Дрожали выкорчеванные осины. Земля была изрыта обугленными оспинами бомбовых воронок.
      – Тихо как, – сказал кто-то, вздохнув.
      Они двигались единой группой, сосредоточенные, внимательные, настороженные. До точки Сигма было рукой подать. А значит они находились на вражеской территории.
      В тылу врага…
      – Лейтенант, мы успеем дойти до места затемно? – спросил Цеце.
      – Да.
      – Надеюсь, мы там не задержимся надолго?
      – Не знаю.
      – Я бы не хотел провести в этом лесу целую ночь.
      – Я тоже…
      Они разговаривали на-равных, и некому было одернуть солдата – сержант Хэллер остался с другими раненными.
      – Сдается мне, всех экстерров с этой горы мы перестреляли на противоположном склоне, – сказал Рыжий. – Когда поднимались.
      – Ты поменьше болтай, – сказал Гнутый. – И следи за своим сектором.
      – Тихо! – прикрикнул на расшумевшееся отделение капрал Некко. Кажется, он пришел в себя после приступа паники.
      – Слушай, капрал, а ведь ты, пожалуй, нас всех спас, – сказал Зверь. – Что случилось, не хочешь рассказать?
      – Нет, – буркнул Некко, выдержав паузу.
      – Как ты их обнаружил? – не отставал Зверь. – Ты их увидел? Услышал? Унюхал?
      – Я просто предугадал, что случится через несколько секунд. Вот и все.
      – Предугадал? Занятно.
      Какое-то время они шагали молча, думая каждый о своем.
      Павел вспомнил пугающий крик Некко и невольно поежился; вспомнил, как полезли из-за деревьев первые экстерры, и сама по себе загрохотала, задергалась в руках ожившая штурмовая винтовка. Потом припомнил, как он двумя точным очередями распотрошил двух тварей, едва не зацепив Шайтана, и в очередной раз подивился своему везению.
      Или же это было не просто везение?
      Может быть, все дело в биоактивации? Какая-то из прививок ускорила его реакцию.
      Вполне возможно.
      По крайней мере, они на ногах уже несколько часов, за это время был проделан трудный путь, а он давно забыл об усталости. Словно второе дыхание открылось, и уже не закрывается.
      Тоже биоактивация? Что там доктор говорил по этому поводу?
      
      «…Можете забыть про усталость и одышку. Теперь ваш организм будет получать столько кислорода, сколько ему потребуется…»
      
      Естественный допинг.
      Вирус, вырабатывающий гемоглобин.
      Симбиоз…
      – Слушай, Курт, – вновь заговорил Зверь.
      – Да? – Немец закрутил головой, пытаясь найти того, кто к нему обращается.
      – Смотри, куда велено, – сердито приказал ему капрал Гессе, недовольный своим неуклюжим солдатом-новичком.
      – Это я, Курт, – Зверь похлопал немца по плечу. – Я – Эмберто.
      – А! Да! Что?
      – Помнишь тот бой, из-за которого меня разжаловали?
      – Конечно.
      – Ты ведь тоже почувствовал что-то.
      – Да.
      – Предугадал, как и Некко сегодня.
      – Да.
      – Предупредил.
      – Да.
      – Черт возьми! Как вам это удается?
      – Не знаю.
      – Отставить разговоры! – Всем показалось, что это подал голос сержант Хэллер, невесть как оказавшийся здесь. Но это был лейтенант. – Будьте внимательней, – сказал он, сбавив тон. И добавил тихо, словно извинялся: – Враг рядом…
      
      
      2
      
      Тварь прыгнула неожиданно.
      Ее даже никто не успел увидеть. Она просто очутилась среди бойцов, возникла из пустоты рядом с лейтенантом – пасть, полная клыков, мощные лапы, острые когти, гибкое тело, покрытое костяной чешуей.
      – Расступись! – крикнул Зверь.
      Но было поздно.
      Огромный – размером с полуторагодовалого быка – экстерр сбил лейтенанта с ног, схватил челюстями поперек туловища, сжал – броня лопнула, словно раздавленный грецкий орех, брызнула кровь. Мелькнули в воздухе лапы – рядовой Моисси, вспоротый когтями, отлетел на три метра, ударился головой о ствол березы, свалился кулем на землю. Изогнувшись, метнулось в сторону чешуйчатое тело – капрал Енчек, не успев отскочить, опрокинулся на спину.
      Бойцы бросились врассыпную. Эфир наполнился криками и руганью.
      Мечущийся экстерр сбивал людей, словно кегли. Он катал их по земле, рвал когтями, давил, душил. Он заготавливал пищу.
      Экстерра остановил Зверь. Отшвырнув бесполезную винтовку, сорвав с пояса гранаты, он бросился на хищника, словно собирался справиться с ним в рукопашной. Они сшиблись грудь в грудь – человек и инопланетный монстр. Гильотиной сомкнулись страшные челюсти.
      Зверь, в один миг лишившийся обеих рук, закричал от нестерпимой боли.
      А потом раздались два приглушенных хлопка – две гранаты почти одновременно рванули в брюхе экстерра. Перекувырнувшись через голову, хищник рухнул на своего победителя.
      – Капрал! – взвыл Шайтан, забыв о том, что Эмберто давно разжалован.
      Цеце исступленно ругался, пытаясь вылезти из-под чьего-то тела. Гнутый надрывно хрипел, булькал горлом – кажется, плакал. Ухо, волоча за собой сломанную ногу, яростно толкал землю руками, полз на помощь старому товарищу, бывшему командиру, начиная понимать, что помощь уже не нужна, и ярясь от этого еще больше.
      Тверь не шевелилась.
      Бойцы поднимались, кто мог подняться. Искали друг друга, выкликая тревожно имена, прозвища и фамилии:
      – Штейнгель! Длинный! Марк! Ксенакис! Курильщик! Хетцель! Нестеров!..
      Многие не откликались.
      – Лейтенант! Лейтенант!
      Взводный был перекушен пополам. Подразделение осталось без командира.
      На руке капрала Буасье громко запищал коммуникатор. Француз вздрогнул, растерянно глянул на небольшой экран, не сразу смог прочитать мелкие буквы пришедшего сообщения. Когда понял, о чем там говорится, выпрямился, вскинул голову, прокричал хрипло:
      – Я принимаю командование!
      Штаб требовал двигаться дальше, обещая позаботиться о раненных.
      – Командирам подсчитать потери и доложить! – Капрал Буасье лихорадочно обдумывал свои действия. Теперь он отвечал за все.
      Через две минуты стало ясно: в короткой стычке подразделение потеряло почти половину личного состава. Только двадцать бойцов могли продолжать путь. Пять человек были убиты. Девять человек получили серьезные травмы.
      Капрал Буасье принял решение.
      Убитых и раненых стащили в одно место, разместили их таким образом, что живые могли держать круговую оборону, защищая себя и мертвых. В окрестном лесу расставили сигнальные мины так, чтобы ни одно живое существо не сумело пройти, не обнаружив себя.
      – Держитесь! Геликоптер уже вылетел. Через полчаса будете в безопасности.
      Офицерский компьютер, залитый кровью, помятый и поцарапанный, но работающий, попискивая, требовал чего-то.
      – Кто умеет обращаться с этой штуковиной? – спросил капрал Буасье.
      – Зверь умел, – угрюмо сказал Ухо, осторожно ощупывая сломанную ногу.
      – Я могу, – Рыжий закинул винтовку за спину, взял компьютер, испачкав ладони в крови лейтенанта Уотерхилла. Нажал на что-то. Надавил сильней. Ударил ладонью, кулаком, свирепея.
      – Эй, ты что делаешь? – Капрал схватил солдата за плечо.
      Рыжий, дернувшись, сбросив руку Буасье, швырнул компьютер на землю, под ноги, прыгнул на него. Корпус треснул, как треснула броня лейтенанта в зубах экстерра, но вызов все пищал, тонко, противно.
      И Рыжий, сдернув винтовку с плеча, короткой очередью вдребезги разнес компьютерный планшет. Втоптал обломки в землю. Остановился. Поднял голову, посмотрел в лицо Буасье. Объявил, тяжело дыша:
      – Все равно он был сломан.
      Спорить никто не стал.
      Через пять минут отряд из двадцати человек продолжил путь.
      Идущие бойцы еще долго слышали в эфире голоса оставшихся товарищей, и казалось им, что все они по-прежнему вместе.
      
      
      3
      
      Капрал Буасье оказался неплохим командиром. Впрочем, заменить лейтенанта Уотерхилла или сержанта Хэллера он не мог. Да и не пытался.
      – Эвакуация раненных началась, – объявил он для всех, получив сообщение на коммуникатор.
      – Там же приземлиться негде, – сказал Цеце.
      – Наверное, забирают прямо с воздуха, – предположил Гнутый.
      – И стал наш одноухий одноногим, – невпопад сказал Рыжий.
      – Эй, Курт! – позвал Цеце.
      – Да?
      – Куда вы с Некко смотрели, экстерр вас раздери? Неужели вы ничего не почувствовали?
      – Ничего.
      – Синоптики вы хреновы! Предсказатели чертовы! Вот и надейся на вас!
      – Отставить разговоры, рядовой! – подал голос капрал Некко.
      – Есть, сэр, – издевательски прохрипел Цеце.
      Они спешили. Бежали под уклон, держа оружие в руках, готовые открыть огонь в любое мгновение, по любой цели.
      Сначала стрелять – потом разбираться.
      Они уже встретили трех экстерров – не таких крупных, как тот, что убил лейтенанта Уотерхилла и еще четверых человек. Они в клочья разнесли тварей, выместив на них свою злость, но не удовлетворившись этим.
      Павел посматривал на свое отделение.
      Приземистый Шайтан на удивление легко тащил массивный пулемет. И откуда в нем только силы берутся? Гнутый, помогая малорослому товарищу, нес на спине ящики с пулеметными лентами, от их тяжести сутулясь еще больше. Перемазанный кровью Рыжий легко скакал по камням, перепрыгивал через поваленные стволы, взбираясь на баррикады валежника; порой он довольно далеко уходил в сторону от отряда – кажется, специально лез на рожон. Цеце старался держаться с ним рядом, но не мог угнаться за товарищем. Некко молчал, только пыхтел тяжело.
      – Будете внимательней! – предупредил капрал Буасье. – Приближаемся к месту. Вероятность встречи с противником – сто процентов.
      Возможно аналитики и разведчики ошиблись в своих оценках. Враг был не там, где они предсказывали. А там, где он наверняка должен был находится, его не было видно.
      Экстерры словно попрятались. Возможно, они затаились, приходя в себя после бомбовых и артиллерийских ударов…
      Деревья вдруг расступились. Бойцы выбежали на открытое место. Весь лес на огромном пространстве был вывален мощными взрывами. Голые стволы лежали словно на вырубке. Торчали вывороченные корни. Изрытая, перепаханная, начиненная металлом земля еще кое-где дымилась.
      Вчера на этом месте была крупная колония экстерров.
      Теперь здесь ничего не осталось.
      – Смотрите! – Цеце показывал куда-то в сторону. – Соседи!
      На дальнем краю открытого пространства, рядом с отвесными скалистыми стенами по крутому склону спускалась цепочка людей. Они выглядели совсем крохотными на фоне скал и порушенного леса, и было их всего-то человек десять, но Павел, глядя в их сторону, воспрял духом, почувствовал подъем, словно в чужом негостеприимном месте встретил старых верных товарищей.
      Собственно, так оно и было.
      – Мы не одни, – сказал капрал Буасье.
      И это была мысль, которая пришла на ум каждому.
      
      
      4
      
      Если бы не коммуникаторы, они миновали бы пещеру, не заметив ее и обойдя стороной.
      Черная дыра в подземелье пряталась в зарослях колючего кустарника, в неприметной расщелине, окруженной россыпью валунов и выветренными скалами. Лес здесь практически не пострадал от снарядов и бомб – видимо, командование не желало случайно обрушить пещеру или завалить в нее вход. Подземелья надо было очистить от экстерров. Иначе, рано или поздно, они снова появятся здесь – инопланетные твари выкарабкаются из-под любого завала.
      Капрал Буасье выбрал позицию на небольшом, чуть приподнятом уступе, козырьком нависающим над расщелиной. Лес в окрестности был редкий, прозрачный – высокие сосны тянулись к небу хвойными шапками. С уступа отлично просматривалось дно ущелья и широкая, заросшая кустами дыра пещеры чуть в стороне, как раз на расстоянии выстрела из подствольного гранатомета.
      Лучше позиции было не сыскать.
      День заканчивался. Мутное пятно солнца клонилось к далеким сопкам. С влажной земли поднимались призрачные фигуры испарений, редкие пряди тумана тянулись по сырой траве.
      – Насколько я помню, мы должны удерживать эту позицию, – сказал Цеце. – То есть оборонять ее от врага. Так где же враги?
      – Память тебя подводит, – сказал Гнутый. – Наша задача – контролировать вход в пещеру.
      – И что под этим понимать?
      – Откуда мне знать?
      – И долго ли нам ее контролировать? Часа через три начнет смеркаться. Я не хочу здесь ночевать!
      – У тебя действительно что-то с памятью. Ясно сказано: контролировать до особого распоряжения.
      – Да уж. Яснее не бывает…
      Павел, лежа на голых камнях, не чувствуя ни холода, ни сырости, лениво жевал длинную травинку, сунув ее под приподнятое забрало шлема, и следил за отведенным ему сектором: ориентир справа – куст ольхи, ориентир слева – черный расколотый валун. Сейчас он уже сожалел, что оставил дневник сержанту Хэллеру. Ему было что написать, и время было, и уже как-то не верилось, что смерть может оказаться совсем рядом. Не верилось и в то, что лейтенант Уотерхилл больше никогда не назовет его фамилию на перекличке, и теперь лейтенанту не надо будет писать письма родственникам погибших солдат. Не верилось, что жизнелюбивый, рассудительный здоровяк Эмберто, больше известный как Зверь, спасая товарищей, скормил свои накачанные руки экстерру. Не верилось, что поляк Мрожек уже никогда не будет во всеуслышание зачитывать забавные письма дочки.
      Не верилось.
      Слишком тихо было вокруг. Спокойно.
      Мирно.
      – Тревожно мне как-то, – подал голос Цеце. – Эй, Курт, ты ничего не чувствуешь?
      – Нет, – неуверенно откликнулся немец.
      – А ты, Некко?
      – Нет, – буркнул капрал.
      Цеце сидел на самом краю уступа, свесив ноги вниз, держа винтовку на коленях, свободной рукой время от времени бросая в расщелину мелкие камешки. Шайтан, укрепив пулемет на сошках, обложившись коробками с пулеметными лентами, следил за входом в пещеру. Гнутый раскладывал перед собой ручные гранаты, переставлял их, словно играл в какую-то игру.
      – Нелепо получилось, – сказал Цеце.
      – Ты о чем? – спросил Рыжий.
      – О Звере. Зачем он это сделал?
      – Тебя спасал, – сказал Гнутый.
      – Мы бы отбились.
      – Как же! Отбились бы! – Гнутый фыркнул. – Помедли он еще несколько секунд, и весь взвод встретился бы на небесах. Или в аду. Тебе где больше нравится?
      – Я туда же, куда и Рыжий, – хмыкнул Цеце. – А рыжих в рай не пускают.
      – Нас никуда не пускают, – сказал Рыжий. – Так что я надеюсь здесь задержаться.
      – Вот и Зверь… надеялся… – негромко сказал Шайтан. – Собирался в город. Говорил, с девушкой какой-то познакомился, свидание ей назначил. Она придет, а он… – было слышно, как Шайтан заскрипел зубами.
      Павел перевернулся на бок, посмотрел на товарищей. Хотел сказать что-нибудь жизнеутверждающее, но ничего умного придумать не мог. В голову лезли словесные штампы о подвиге, который не будет забудет, о геройстве и самоотверженности, о долге, который все они должны выполнить, о том, что каждый сделал бы то же самое, окажись он…
      Нет, не каждый…
      – Слушай, Шайтан, а ведь ты к нам после смерти не попадешь, – сказал Цеце. – У тебя и ад, и рай свои. Может тебе креститься, пока не поздно?
      – Лучше давай я сейчас тебе обрезание сделаю, – сказал араб. – Попадешь к нам.
      – Не смешно, – признал Цеце.
      – Не отвлекайтесь, – попросил капрал Буасье. Будь на его месте сержант Хэллер, он рявкнул бы так, что у всех в ушах заложило.
      – Мы не отвлекаемся, капрал, – мирно сказал Цеце. – Мы все видим… – Он тяжело вздохнул: – Эх, тяжко мне что-то… Писатель, ты ничего не чувствуешь?
      – Нет, – отозвался Павел.
      – Да что же вы все…
      
      
      5
      
      Уже темнело, когда Шайтан заметил движение в зарослях возле пещеры. Он окриком предупредил товарищей и припал к прикладу своего пулемета, готовый по команде открыть огонь.
      Капрал Буасье, привстав, через оптический прицел винтовки долго рассматривал затянутые мглой кусты. Наконец, опустив оружие, сказал:
      – Экстерры.
      – Может просто туман? – спросил Цеце.
      – Нет.
      – И что они там делают?
      – Не знаю. Кажется, там самка.
      – Что ж, сержант Хэллер посчитал бы, что нам повезло, – сказал Гнутый. – За самку начисляется больше всего очков.
      – Похоже, они нас еще не учуяли. Ветер в нашу сторону.
      – Может затаимся? – предложил Цеце. – Ночь на носу, а сколько их там, неизвестно.
      – Где они были днем?
      – Может специально ждали темноты?
      – У них же ни капли разума!
      – Почему нам ночную оптику не выдали? Слышите меня, командиры хреновы? Если мы все тут поляжем, то это будет на вашей совести!..
      Бойцы перешептывались, опасаясь, что копошащиеся в ущелье экстерры могут их услышать.
      – Огонь пока не открывать, – немного поразмыслив, сказал капрал Буасье. – Стрелять, только если они полезут наверх.
      – Конечно полезут, – уверенно сказал Гнутый. – Чего им там внизу делать?
      – Давайте затаимся, – опять предложил Цеце. – Мы должны контролировать вход в пещеру. Вот и будем его контролировать.
      – Тихо! – сказал Буасье, вскинув руку. – Они идут!
      – Я говорил, – сказал Гнутый и взял ручную гранату, подкинул ее на ладони, словно булыжник. – Ну что, начнем, капрал?
      Пискнул чей-то коммуникатор. Бойцы синхронно глянули на запястья. Но сообщение пришло только к командиру. Капрал Буасье быстро его прочел и махнул рукой:
      – Огонь!
      Два пулемета ударили по ожившим кустам; трепыхаясь, повисли в воздухе огненные нити трассеров, заплескались языки дульного пламени, и сразу стало заметно, насколько же сгустился мрак за последние полчаса. Гнутый, крякнув от усилия, кинул ручную гранату в сторону пещеры, сразу же схватился за штурмовую винтовку. Фыркнув, ожгла тьму пылающая струя напалма, огненным водопадом обрушилась вниз, на камни. Лязгнули подствольные гранатометы, зашвырнув гранаты, похожие на толстые сардельки, к самой пещере. Окружающие скалы содрогнулись, словно зарницами осветилось низкое небо.
      Через минуту в расщелине не было ни одного живого экстерра. От кустов остались лишь редкие тонкие прутики, и оголенная пещера чернела на фоне горящей земли, будто вход в саму преисподнюю.
      Пули щелкали по камням, рвали туши мертвых экстерров.
      – Отставить огонь! – приказал капрал Буасье, не дожидаясь приказа по коммуникатору.
      Стрельба прекратилась не сразу. Лишь расстреляв обойму, бойцы опускали оружие. Последним смолк рокочущий пулемет Шайтана – кончилась лента.
      – И это все? – недоуменно спросил Цеце.
      А через мгновение они все увидели нечто кошмарное – огромное толстое щупальце выползло из пещеры, несколько раз ткнулось в скалы, словно ощупывало их, потом одним широким движением сгребло всех убитых экстерров и втянуло их внутрь.
      Бойцы оторопели.
      Никто никогда не слышал ни о чем подобном.
      – Что это было? – тихо спросил капрал Буасье.
      Прошло немало времени, прежде чем он получил ответ.
      – Ты командир, – сказал Гнутый, – тебе видней…
      Они еще долго стояли, вглядываясь в зев пещеры и пытаясь убедить себя, что увиденное ими – галлюцинация, мираж, наваждение.
      Если это щупальце экстерра – а что еще это может быть? – то какой же величины он сам?
      – Вызывай подкрепление, командир, – негромко сказал Гнутый. – И пусть они прихватят с собой пару ядерных зарядов.
      – Вы как хотите, – ежась, сказал Цеце, – но ночевать я здесь не останусь.
      
      
      6
      
      Подкрепление вызывать не пришлось. Оно явилось само, ровно через десять минут после того, как на коммуникатор Буасье поступило особое распоряжение от командования.
      «Обеспечить безопасность работы специальной группы. Без промедления выполнять все их приказы».
      И по поводу сгущающейся тьмы можно было больше не беспокоиться.
      Когда стало так темно, что любой торчащий из земли камень, любой пень на расстоянии пяти шагов казался вставшим на дыбы экстерром, облака в зените мягко засветились. Бойцы сперва подумали, что это поднялась в небо луна. Но через несколько минут поняли, что ошиблись – свечение ширилось, делалось ярче – словно огромное новое солнце разгоралось в самом центре небосвода.
      – Вот так история! – сказал Цеце. – Второй раз в жизни вижу подсветку!
      Далеко в космосе на высокой стационарной орбите разворачивалось – словно цветок распускался – гигантское зеркало из тонкой пленки. Отражаясь, солнечный свет падал на ночную сторону планеты, освещая тысячи квадратных километров земной поверхности.
      – Ну вот, а ты темноты боялся, – с легким укором сказал Буасье. – Прямо, как маленький ребенок.
      – Не перевирай мои слова, капрал! – Цеце смотрел вверх. Сейчас он напоминал человека, узревшего в небе явление Божьего лика. – Не темноты я боюсь. Я экстерров опасаюсь, которые во тьме совсем незаметны будут…
      Только что прибывший отряд, словно не замечая десантную группу, разворачивал в стороне какое-то оборудование. Похоже, он собирался надолго здесь задержаться.
      – Что это за люди, капрал? – спросил рядовой Оберт из первого отделения.
      – Спецгруппа, – коротко ответил Буасье.
      – Это понятно. Что они хотят?
      Вместо капрала, криво ухмыльнувшись, ответил Гнутый:
      – Они собираются провести спецоперацию.
      – Именно! – без тени улыбки подтвердил Буасье.
      Экстерров пока видно не было. И чудовищное щупальце больше не показывалось.
      – Сдается мне, застряли мы тут надолго, – вздохнув, сказал Цеце. – Надолго и основательно.
      Рыжий, покинув свой пост, отошел в сторону, забрался на валун, уставился в сторону копошащихся соседей. Их было плохо видно за деревьями, но что-то он все же разглядел, поделился с товарищами:
      – Там не только солдаты. Еще какие-то в гражданском. И эти – в костюмах. Чистильщики.
      – А солдаты-то кто? – поинтересовался Цеце.
      – Не наши, – сказал Рыжий. – Похоже, элита… Механизированные костюмы «Ти-рекс». Уж не те ли самые это бойцы, что прикрывали минометную батарею? Вояки хреновы! С таким-то оснащением шли за нашими спинами! Где они были, когда Зверь совал гранаты в пасть той чертовой твари вместе со своими руками?!
      – Потише, Рыжий, – сказал Цеце. – Они могут тебя слышать.
      – Пускай слушают! Я еще раз могу повторить!
      – Рядовой Куфельд! – Буасье все же решился призвать Рыжего к порядку. – Займите свое место!
      – Сейчас, капрал… Одну минуту… – Гнутый в прицел винтовки рассматривал соседей. – Там еще какие-то ребята. Тоже стоят в оцеплении.
      – Наши? – спросил Гнутый.
      – Нет… Слушай, да у них там два «Барса»!
      Цеце присвистнул.
      Боевой робот «Барс» габаритами был намного меньше, чем киберы экстерров, но по огневой мощи он ничем не уступал инопланетным механизмам, а по мобильности и проходимости значительно их превосходил. Бесценные «Барсы» состояли на вооружении целого ряда элитных подразделений, расквартированных, в основном, в Северной Америке и Центральной Европе, но использовались они крайне редко – начальство берегло их для парадов и показательных выступлений. Кроме того, были известны случаи, когда боевые роботы, выполняя задание, атаковали оказавшихся поблизости людей, не имеющих при себе системы опознания «свой-чужой». Такие инциденты начальству были не нужны. Тем более, поговаривали, что и система «свой-чужой» не всегда удерживала «Барсов» от нападения – чувство самосохранения у них было на высоте, программисты постарались на славу.
      – А мы что тут делаем? – спросил бородатый Маркс. – Зачем мы здесь, когда там такая сила?
      – Вся та сила экстеррам не страшна, – сказал Гнутый. – А вот мы их по-настоящему пугаем. И знаешь почему?
      – Ну? – спросил Маркс.
      – Согласно последним исследованиям яйцеголовых, экстерры ужас как боятся бородатых мужиков, – заявил Гнутый.
      – Да ну тебя! – отмахнулся Маркс.
      – Я серьезно! И знаешь почему?
      – Ну?
      – Потому что, когда они жрут таких как ты, борода страшно щекочет глотку, и может даже защекотать до смерти! А уж когда они испражняются!..
      Гнутый не шутил, не смеялся – слишком тяжело было у него на душе. Он потерял друзей и товарищей, он и сам был в опасности. Гнутый насмехался. Над экстеррами, над собой, над несправедливостью, над смертью.
      – Идут сюда! – объявил Рыжий и спрыгнул с валуна. Вернувшись на свое место, он сел на землю, повернувшись спиной к приближающимся со стороны соседей офицерам.
      Капрал Буасье, вскочив, отряхнулся, попытался одернуть бронекостюм, словно это было обычное хэбэ – привычное движение, сейчас бессмысленное и нелепое. Он потоптался на месте, очевидно, готовя слова для доклада, потом закинул винтовку за спину, зачем-то посмотрел на коммуникатор, оглянулся на своих солдат и двинулся навстречу офицерам.
      Они встретились возле куста орешника – в пятидесяти шагах от десантной группы, присматривающей за ущельем, в двухстах метрах от занятого делом спецотряда.
      – Господин полковник! – Буасье вскинул руку в виску, обращаясь к старшему офицеру. – Тринадцатая десантная группа «Горностай» выполняет поставленную задачу по контролю входа в пещеру, где, предположительно, размещается логово противника. Одна вылазка отбита, потерь нет. Получен приказ обеспечить вашу защиту, и выполнять ваши распоряжения! Командир группы капрал Буасье! Сэр!
      Офицеры, не перебивая, выслушали доклад. Щеголеватый полковник, затянутый в парадную форму, лениво кивнул и поверх капральского плеча осмотрел бойцов. Сказал брезгливо:
      – Разлеглись тут, как на пляже.
      – Позиция очень удобная… – начал было оправдываться Буасье, но полковник оборвал его:
      – Помолчите, капрал! – Он повернулся к сопровождающим его майору и капитану. Сказал им, нисколько не стесняясь, что его слышит капрал и могут услышать бойцы: – Это и есть те самые люди, которых мне обещали? Вот это отребье?
      – А чего вы хотели полковник? – устало спросил небритый майор. На груди его поблескивал единственный орден, скромный «Огненный Орел» – такую награду в штабах не заслужить. – Бравых молодцов из комиксов? Эти люди прорвались сюда с боем, неся потери, очищая для нас путь, передавая необходимую информацию. Благодаря им мы здесь.
      – Эти люди не похожи на солдат, – недовольно сказал полковник.
      – Это десантники, сэр, – с нажимом сказал майор.
      – Они согласятся побыть грузчиками?
      – Если вы не найдете им другой работы, он могут передвинуть эту сопку.
      Полковник усмехнулся одними губами:
      – Я вижу, вы любите их больше, чем моих солдат.
      – Я шестнадцать лет провел на Форпостах.
      – А я больше двадцати лет делаю свое дело.
      – У нас общее дело, сэр!
      Полковник смерил взглядом неуступчивого майора. Решив больше не спорить, обратился к стоящему навытяжку капралу:
      – Сейчас прибудут вертолеты, доставят груз. Выделите десять человек для разгрузки. Остальные пускай загорают дальше.
      – Сэр! – Глаза Буасье бегали. Он не знал, на кого смотреть, к кому лучше обратиться.
      – Что еще? – спросил полковник, недовольный тем, что капрал не спешит выполнять его однозначно простой и прозрачно ясный приказ.
      – Обязан доложить, что в пещере экстерры.
      – И что?
      – Они в любой момент могут опять полезть наружу. И если десять моих людей в это время будут разгружать вертолеты, то экстерры смогут прорваться.
      – Вы что?! – полковник побагровел, голос его задрожал, зазвенел от сдерживаемого гнева. – Обсуждаете мой приказ, капрал?!
      Буасье, который должен бы был испугаться, вдруг переменился – он корпусом подался вперед, словно собирался бросится на полковника, стиснул кулаки, нахмурился, набычился, поджал губы. Сказал жестко, упрямо:
      – Нет, сэр. Я просто довожу до вашего сведения, что вы своим приказом подвергаете опасности мой отряд. И своих людей тоже.
      – Капрал прав, полковник, – сказал майор, коротким быстрым жестом остановив Буасье, собирающегося к своим словам добавить еще что-то злое и колючее.
      – Он прав, – согласился и капитан. Судя по нашивкам, служил он в разведке. – В пещере логово экстерров. Там целая колония, и мы не можем даже оценить ее размеры. Не стоит ослаблять отряд. Вы можете снять отсюда этих людей, но тогда вам необходимо поставить других…
      Полковник, как на предателей, смотрел на сопровождающих его офицеров. Потом рывком развернулся, бросил через плечо:
      – Оставайтесь на месте, капрал, – и зашагал назад, сердито дергая головой.
      Майор и капитан с места не двинулись. Буасье показалось, что они облегченно вздохнули, когда полковник их оставил.
      – Перестройтесь на нашу частоту, капрал, – сказал майор. – С этого момента вы подчиняетесь нам.
      – Да, сэр, – кивнул капрал.
      – Продолжайте наблюдать за входом в пещеру. Если заметите какое-то движение, немедленно сообщайте и открывайте огонь, не дожидаясь приказа. Мы отправим вам подкрепление.
      – Понял, сэр.
      – Вопросы есть? Может быть, какие-то пожелания?
      Буасье, помедлив, пожал плечами. Обернулся, глянул на своих бойцов. Подумал, что они сейчас действительно выглядят не лучшим образом – потрепанные, помятые, валяющиеся, сидящие на земле, словно тюлени на лежбище. Повернувшись к майору, он спросил:
      – Как долго мы будем здесь находиться, сэр?
      – Мы – долго, – сказал майор, делая ударение на «мы». – Вы… Думаю, к утру вы будете свободны, капрал. Вы и ваши люди.
      – Спасибо, сэр.
      – Послушайте, капрал, – мягко сказал капитан. – Вы встречали что-нибудь необычное, когда шли сюда?
      – Нет, сэр, – покачал головой Буасье. – Но здесь мы видели что-то странное.
      – Что? – заинтересовался разведчик.
      И капрал Буасье во всех подробностях описал ему, как выглядело гигантское щупальце, выползшее из пещеры, и туда же потом убравшееся.
      Они беседовали еще минут пятнадцать, беседовали на-равных, как люди, делающие одно общее дело. А потом разошлись.
      
      
      7
      
      – Ну, что они тебе сказали, Буасье? – Гнутый вопросом встретил вернувшегося капрала. Бойцы слышали реплики командира – капрал не отключал радиомикрофон, но что говорят офицеры, бойцы разобрать не могли.
      – К утру нас отсюда снимут, – сообщил капрал.
      – Отлично! Еще хорошие новости есть?
      – Да. Они нас покормят. Горячим! Минут через двадцать доставят сюда.
      – Вот это да! – восхитился Цеце. – У них там что, передвижная столовая?
      – Давай теперь плохие новости, капрал, – сказал Рыжий.
      – Таких, вроде бы, нет.
      – Так не бывает! Что еще тебе удалось узнать?
      – Я узнал, что эти люди собираются здесь делать.
      – Да? Неужели тебе удалось разговорить офицеров?
      – Двое из них нормальные мужики. Полковник только… Из гнилых…
      – Так что они тебе сообщили, капрал?
      – У экстерров здесь целый подземный город, – Буасье притопнул. – Пещеры очень глубокие и разветвленные. Выходов на поверхность несколько – один из них в восьми километрах отсюда – именно туда направлялась команда, которую мы издалека видели, когда шли через разбомбленный лес. Еще один выход контролируем мы.
      – А они-то что тут делают? – поторопил словоохотливого капрала Гнутый.
      – Они будут эти пещеры исследовать. Говорят, что у них еще не было возможности изучать столь старую колонию.
      – Изучать… – недовольно пробормотал Рыжий. – Бомбу сюда надо. На сто килотонн. И не одну. Запихать в каждый выход, да поглубже…
      – Что они думают про то щупальце? – спросил Павел.
      – Говорят, колония развивается. Твари мутируют. И это… как его… эволюционируют… Они сами не знают, что встретят под землей. Рассказали, что некоторые десантные группы видели еще более странные вещи.
      – Какие, например?
      – Я не расспрашивал.
      – Потерь среди наших много?
      – Не знаю.
      – Что дальше?
      – Они закупорят все выходы. Поставят бронированные шлюзы. Развернут в этом районе несколько постов. А потом полезут под землю. Все дальше, все глубже. Будут вычищать пещеры, одновременно изучая.
      – Слава Богу, это уже не наша работа, – сказал Цеце.
      – Не верится мне, что они тут справятся без нас, – криво усмехнулся Рыжий. – Уверен, еще не раз мы сюда наведаемся.
      – А мы в любом случае сюда наведаемся, – сказал Гнутый. – Слишком многих мы здесь потеряли…
      Они замолчали, опустив головы, вспоминая погибших товарищей. Надеясь, что всех раненных удалось спасти. Гадая, будут ли еще жертвы. Впереди целая ночь. Белая, как день, но все равно опасная…
      Стало тихо. Только слышно было, как в лагере соседей что-то громыхает и лязгает.
      А потом тишина взорвалась ревом, гулом и посвистом – из-за облаков, словно стальные тучи, несомые ураганом, выскочили два грузовых геликоптера, сделали круг, зависли над макушками деревьев. На землю полетели связки балок, пучки арматуры, пакеты бронированных листов, по тросам-паутинкам, раскачивая, крутясь, заскользили вниз контейнеры, пронумерованные огромными, издалека видными цифрами. Внизу, рискуя попасть под валящиеся с неба грузы, уже бегали какие-то люди, размахивали руками, кричали что-то вертолетчикам. Со стороны лагеря полз к месту разгрузки гусеничный тягач, оснащенный манипуляторами.
      Соседи принимались за дело.
      
      
      8
      
      Шлюз возводился на удивление быстро.
      Сначала группа «Горностай» получила приказ от нового командования открыть огонь по входу в пещеру, чтобы либо уничтожить экстерров, могущих там скрываться, либо выманить их наружу, заставить открыться. Только через пять минут, когда шквальный огонь тринадцатой десантной группы прекратился, и улеглось гулкое ночное эхо, два «Барса» спустились в расщелину. Двигались они несколько неуклюже и медлительно, но равновесия не теряли, цепко держались на крутом склоне. Очутившись на дне ущелья, они боком, по-крабьи, подобрались к самой пещере. Встали перед ней, настороженно топорща орудийные стволы, шевеля ими, словно усами.
      – Уж не войти ли собираются? – спросил Цеце.
      Бойцы с интересом следили за действиями боевых механизмов. Они не раз сталкивались с киберами экстерров, но земных военных роботов многие из десантников видели впервые.
      «Барсы» входить в пещеру пока не собирались. Они подождали чего-то – возможно зондировали подземную полость, а быть может о чем-то договаривались между собой. Потом они вместе плюнули струями жидкого пламени в зев пещеры, превратив ее в горнило печи. Река полыхающего напалма должна была отогнать экстерров, если они были где-то поблизости; бушующий огонь закрыл им путь на поверхность.
      А в ущелье уже спускался многочисленный отряд самоходных строительных шасси с установленными на них различными приспособлениями и механизмами: манипуляторами, сварочными аппаратами, буровыми установками, гидравлическими молотами, плазменными резаками. Эти машины не могли действовать самостоятельно, подобно «Барсам». Они были оснащены телеметрическими системами – с помощью удаленных терминалов, используя цифровые радиоканалы, ими управляли люди.
      Работа закипела.
      Сверкала сварка, с треском сыпались искры; словно молнии освещали ущелье жгуты высокотемпературной плазмы; скрежетал металл, вгрызаясь в камень. Строительные механизмы сновали взад-вперед, как муравьи. Их было так много и так быстро они передвигались с места на место, что казалось, будто узкая расщелина кишит ими. Но при этом они ухитрялись не мешать друг другу.
      Глубоко в скалы впились железные занозы арматуры. Выгнулись арками ребра стальных балок. Лился из раструбов вязкий пенокремполимер, растекался по ячейкам опалубок, застывал, превращаясь в камень.
      «Барсы», словно для того, чтобы не мешать строителям, зашли в пещеру. Первое время их еще было видно с поверхности – две тени, стоящие в огне, периодически плюющиеся пламенем. Потом роботы продвинулись еще немного вперед, и бойцы капрала Буасье уже не могли их увидеть. Теперь за боевыми роботами могли следить лишь те люди, в чьи обязанности это входило.
      И они следили.
      Камеры кругового обзора – глаза «Барсов» – в режиме реального времени передавали изображение в эфир. Компьютеры боевых роботов каждую миллисекунду отправляли информацию о показаниях десятков датчиков, каждую секунду они отсылали отчет о работе основных систем и каждые десять секунд отправляли максимально полный доклад о состоянии «Барсов». Роботы шли «в спарке» – и значит, случись что-нибудь с одним, системы другого возьмут на себя управление, подменив отказавшие модули. Один робот мог вести другого, подобно тому, как солдат на поле боя помогает идти своему раненному товарищу. И если надо, выносит его на своих плечах.
      Медленно, шаг за шагом, «Барсы» продвигались вглубь ширящегося подземелья. Они не жалели напалма. Они должны были убедиться, что здесь нет ни одного экстерра. Только после этого в ущелье смогут спуститься люди, чтобы заняться своей работой. Работой, которую еще не умеют делать роботы.
      Собирать информацию. Анализировать. Изучать…
      Глаза «Барсов» видели все.
      Люди видели все, что видели «Барсы».
      Камень и пламя. Черные тени на стенах позади. Плотная тьма впереди, в которой вязнут даже острые лучи прожекторов.
      И больше ничего.
      А потом вдруг что-то шевельнулось – словно стена пещеры сдвинулась с места.
      «Барсы» застыли, не понимая, с чем столкнулись. Заметались, запрыгали лучи прожекторов, локационные системы переключились на полную мощность.
      Землетрясение? Оползень?
      Встревоженные люди приникли к мониторам.
      Галлюцинация? Или какой-то сбой?
      У них было слишком мало времени, чтобы разобраться.
      А через мгновение связь с «Барсами» прервалась.
      
      
      9
      
      – Вы что, сошли с ума? – капрал Буасье удивленно уставился на полковника.
      – Вы забываетесь, капрал!
      – Прошу прощения, сэр. Я только хотел уточнить, все ли с вами в порядке?
      Полковник заскрежетал зубами, его рука против воли потянулась к пистолетной кобуре. Но он справился, отдернул руку, навис над капралом, взревел, брызгая слюной:
      – Вы как разговариваете с офицером? Вы! Вы! Мразь!.. – На этот раз полковника сопровождали не офицеры. За его спиной стояли восемь гвардейцев в боевых костюмах «Ти-рекс», с плазменными огнеметами «Дракон» в руках, с многоствольными пулеметами «Дикобраз» за плечами. Полковник затылком чувствовал силу этих людей – настоящих солдат, его солдат – и это ощущение придавало ему смелости. Он размахнулся и ударил капрала в лицо.
      Буасье покачнулся, но на ногах устоял, только сделал маленький шажок назад. Пососав разбитую губу, тронув кулаком качающийся передний зуб, он плюнул кровавой слюной под ноги полковнику, и демонстративно надел шлем.
      – Вы меня ударили, полковник, – сказал он. – Но так и не ответили на мой вопрос…
      Позади капрала медленно поднимались с земли помятые грязные десантники в нелепых костюмах «Оса», похожих больше на доспехи игроков в пауэр-регби, нежели на боевое облачение. Они неспешно подходили к своему командиру, вставали рядом с ним, смыкались плечом к плечу. Щелкали рычажками предохранителей, меняли магазины, передергивали затворы – и все это как-то лениво, глядя куда-то в сторону. Какой-то коротышка с огромным носом и волосатыми ушами, уселся на свой шлем, положил на колени пулемет, забормотал что-то на незнакомом языке, то ли молился, то ли проклятия слал.
      Полковник почувствовал неуверенность, и это разозлило его еще больше. Он крикнул, тыча пальцем в грудь капралу:
      – Вы отказываетесь выполнять приказ! – голос его сорвался, полковник взвизгнул по-бабьи, задохнулся, осекся.
      – Я не отказывался, – сказал капрал. – Я только спросил, все ли у вас в порядке с головой? – Капрал Буасье иногда становился очень упрям, особенно если его били в лицо. Даже сержант Хэллер старался обходиться с Буасье без рукоприкладства.
      – Повторяю еще раз! – полковник откашлялся. Он старался не смотреть на людей, вставших рядом с капралом. Но взгляд его против воли срывался, скользил по их угрюмым лицам, по темным стеклам шлемов. – Приказываю войти в пещеру и разыскать пропавших «Барсов»!
      – Если в пещере пропали «Барсы», то людям туда лучше не соваться, – сказал Цеце.
      Полковник быстро глянул на него:
      – Вы отказываетесь?
      – Нет, – покачал головой Цеце.
      – Он просто высказывает свое мнение, – сказал Рыжий.
      – Это еще не преступление, – сказал Гнутый.
      – Вы обсуждаете приказ – это преступление! Вы срываете планы командования! Вы ставите под удар всю операцию!
      – Это ваши «Барсы» пропали, полковник, – напомнил Буасье. – Не наши.
      – Значит, вы отказываетесь выполнять мой приказ?!
      Десантники переглянулись. Сказали хором, нестройно:
      – Нет.
      Не выполнить приказ они не могли. Иначе их арестовали бы прямо здесь и отдали бы под трибунал.
      – Тогда хватит пререкаться! – взвизгнул полковник. – Спускайтесь, берите тросы с лебедок и отправляйтесь в пещеру!
      – Туда нельзя, – сказал вдруг Курт. Но полковник его не услышал. Или только сделал вид.
      Зато десантники отлично услышали негромкий голос немца.
      – Что ты сказал? – переспросил Цеце.
      – …Когда найдете «Барсов», – полковник старался не обращать внимания на разговоры солдат, – прицепите к ним тросы и можете сразу выбираться наружу.
      – Туда нельзя! Нельзя! – Курт стащил шлем с головы, порывисто шагнул к полковнику, и офицер, вдруг испугавшись страшных глаз солдата, отступил на шаг, забыв все, о чем только что говорил.
      – Тихо, Курт, – Гнутый схватил немца за руку. – Успокойся!
      – Пошлите туда роботов-строителей, полковник, – сказал Буасье, с тревогой посматривая на разошедшегося Курта. – Мы пойдем следом за ними.
      – Строители там не пройдут, – полковник, вроде бы, начал понимать, что криком и угрозами он ничего не добьется. – Они застрянут. Кроме того, в темноте они ослепнут.
      – Оно там! – Курт легко вывернулся из рук Гнутого, неожиданно резво рванулся к полковнику, схватил его обеими руками за отвороты кителя, сильно встряхнул. – Туда нельзя сейчас! Оно затаилось! Ему больно! Огонь! Огонь жжет!..
      Полковник попытался оторвать от себя паникера. Подумал, что это может оказаться провокацией. Снова возвысил голос:
      – Уберите его!
      Солдаты переглядывались, мялись нерешительно.
      – Я чувствую… – здоровенный капрал поднял руку, словно призывал всех к тишине. – Там что-то… большое… огромное… щупальце… лишь часть… там, во тьме…
      – Ты уверен, Некко? – спросил Гнутый.
      – Оно там! – сказал капрал.
      – Туда нельзя! Нельзя!.. – Курт совсем обезумел. – Никто не выйдет! Оно сожрет всех! Сожрет! Каждого!..
      Полковнику сделалось страшно. Ему вдруг показалось, что за него цепляется не человек, не солдат, не десантник, а какое-то жуткое существо, лишь внешне похожее на человека – имитация. В нечеловеческих мутных глазах не было ничего разумного. Только страх.
      Заразительный страх.
      Паника.
      Полковник отчаянно дернулся, освобождаясь из лап недочеловека, со всей силы ударил кулаком в его перекошенное лицо. Взревел:
      – Вниз! Вниз, бандиты! А то всех под трибунал отдам! В карцер! В тюрьму! Сгною! Каждого!
      Бойцы не двигались.
      Они боялись. Они верили, что под землей их ждет смерть.
      Они заразились страхом.
      И тогда полковник выхватил пистолет, нацелил его в ногу бьющего на земле существа, так похожего на человека. И спустил курок.
      Курт взвыл, словно раненый зверь. Из простреленного бедра брызнула кровь. Пуля попала в узкую щель между двумя бронепластиковыми пластинами. Полковник был хорошим стрелком.
      Десантники дрогнули. Качнулись стволы штурмовых винтовок.
      – Стоять! – Полковник выставил перед собой пистолет. – Не шевелиться! – Он медленно пятился.
      Рыжий выругался.
      – Можете меня арестовать, – громко сказал Цеце. – Но в пещеру я не пойду.
      – Я не собираюсь жертвовать собой ради двух безмозглых железяк, – присоединился к нему Гнутый.
      – Пусть трибунал во всем разберется, – подытожил капрал Буасье.
      Полковник спрятался за спинами своих сопровождающих.
      – Арестовать!
      Взвыли мощные приводы механизированных костюмов, задвигались, задергались гидравлические поршни: восемь пар железных ног высекли из камней искры; восемь огнеметов «Дракон» нацелились на десантную группу.
      – Сложить оружие!
      Десантники не спешили выполнять приказ. Тяжело им было расстаться с оружием на поле боя.
      – Сложить оружие!
      – Не надо… – раздался голос в наушниках. – Не надо! – Курт поднимался с земли. – Не надо! – Он шагнул навстречу солдатам, вытянул перед собой руку, словно пытался их остановить. – Не надо!!! – Он не хромал, не припадал на простреленную ногу. Он шел, словно все с ним было в порядке. Шел, как всегда – странной неуклюжей походкой, которая раньше казалась забавной, а теперь пугала.
      На его плече болталась штурмовая винтовка. Он придерживал ее правой рукой. И черное дуло ствола оглядывало солдат в механизированных костюмах «Ти-рекс», будто выбирало себе цель.
      – Стой, Курт! Не двигайся!
      – Не надо!!! – Курт кричал во весь голос, страшно кричал, жутко. – Не надо!!! – Сейчас он ничего не слышал. Его сознание перенеслось в будущее. Он видел пламя, видел черную копоть. Он чувствовал страшную боль. – Не надо!!! – Его рука дернулась сама. Палец случайно зацепил спусковой крючок. И длинная очередь ударила в строй гвардейцев.
      – Огонь! – прозвучала в ответ команда. Кто отдал приказ, было уже не разобрать, сам ли полковник или же кто-то из его бронированных бойцов.
      – Не надо!!! – в последний раз вскрикнул Курт.
      И будущее стало реальностью.
      Толстые шнуры раскаленной плазмы прожгли воздух. Бронепластик вспыхнул, словно обычная пластмасса. Штурмовая винтовка мгновенно оплавилась и взорвалась.
      Курта объял огонь.
      Но он еще шел. Переставлял ноги. Неуклюже. С трудом.
      Обугленный. Живой.
      Потом он упал на четвереньки. Пополз, уже ничуть не похожий на человека.
      – Что же вы делаете?! – опомнился Цеце. Он вскинул винтовку, собираясь дать очередь над бронированными колпаками огнеметчиков. И плазменные шнуры тотчас перекинулись на него.
      Цеце вспыхнул, словно пропитанный спиртом клок ваты. Рванувшая винтовка взлетела в воздух вместе с оторванной рукой.
      Десантники бросились врассыпную.
      Шайтан, откатившись в сторону, залег за валуном, ударил из своего пулемета по рослым металлическим фигурам. Разъяренный Рыжий точным выстрелом из подствольного гранатомета опрокинул одного из бронированных солдат. Рядовой Габо плеснул струей напалма по новому врагу – и через мгновение сам запылал факелом.
      Это было похоже на безумие: люди бились с людьми.
      И уже ничто не могло их остановить: ни крики офицеров в эфире, ни страх перед возможным нападением экстерров.
      Люди убивали людей.
      
      
      
      Глава 20
      
      25.07.2068
      (запись на английском языке)
      
      Меня зовут сержант Хэллер. Я помощник командира четвертого взвода первой десантной роты.
      
      Но командира больше нет. Нет больше моего взвода. Мало кто из моих солдат остался жив.
      
      И в этом виноват я.
      
      Я не смог пойти с ними. А они не справились без меня.
      
      Рядовой Голованов отдал мне эти записи на хранение. Это его дневник. Надеюсь, он не обидится на то, что я решил тут кое-что записать. Мне кажется, он бы это только одобрил.
      
      Сейчас я нахожусь в госпитале Форпоста. У меня контузия, сотрясение мозга и еще пара царапин. Я хорошо себя чувствую, но доктор мне не верит. Он говорит, что продержит меня здесь еще пару дней или даже больше.
      
      Мне здесь не скучно. Есть чем заняться. Я пишу письма родственникам погибших солдат. Это очень тяжело. Это самое тяжелое в моей профессии.
      
      Еще я разговариваю с доктором, с сестрами и с посетителями. Иногда смотрю разные передачи. Иногда просто думаю.
      
      А еще я решил продолжить дневник Голованова. Жаль только, что я не умею писать и читать по-русски. Но я знаю несколько русских слов: водка, Россия, мама, дурак. И еще несколько слов, кроме этих, но их здесь лучше не писать.
      
      Вчера ко мне опять приходили из службы безопасности. Спрашивали о моих людях. Еще раз рассказывали, что произошло. Отвечали на мои вопросы.
      
      Они убили полковника! Они убили трех «Ирокезов» и пятерых «Ирокезов» тяжело ранили.
      
      Произошла страшная ошибка. Я в этом уверен.
      
      Но мне говорят, что там был бунт. Мои солдаты не подчинились приказу.
      
      Не верю, что они это сделали.
      
      Может быть тот полковник ударил Буасье?
      
      Хочу поскорей выйти отсюда и как следует во всем разобраться. У меня есть связи. Может быть, я смогу чем-то помочь ребятам? Их так мало осталось. И почти все из одного отделения:
      
      Некко (Титан), Ягич (Гнутый), Куфельд (Рыжий), Геккель (Маркс), Голованов (Писатель), Ксенакис (Грек), Аббас (Шайтан).
      
      Зверь погиб – не могу в это поверить. Он был лучшим моим капралом.
      
      Такидзе умер.
      
      В соседней палате лежат Рем, Самогонщик и Карпов. Доктор говорит, что только Карпов вернется в строй.
      
      Кем я теперь буду командовать?..
      
      Заканчиваю писать. Пришел доктор, будет меня смотреть. Принес с собой хота. Кажется, они подружились. Надо будет обязательно сказать об этом Гнутому. Если смогу с ним встретиться.
      
      Где он сейчас? Где они все?
      
      Увижу ли я их когда-нибудь?
      
      
      1
      
      Они сдались сами, когда тот безумный бой был закончен. Они сложили оружие и легли на землю, понимая, что совершили непоправимое.
      Бежать было некуда. И смысла не было – их нашли бы везде. Да и не собирались они бегать. Они верили, что трибунал вынесет справедливое решение.
      Ведь не они первыми открыли огонь. Они только защищались.
      Поэтому они надеялись, что наказание будет не слишком суровым.
      И только пессимист Рыжий реально оценивал ситуацию:
      – Убийство офицера и гвардейцев нам не простят.
      
      
      2
      
      Два дня их перевозили с места на место, словно специально выматывая.
      Сначала их держали в тесном железном бункере, похожем на обычную топливную цистерну. Затем у них отобрали коммуникаторы и на грузовом геликоптере перебросили в тюремный блок какого-то Форпоста. Здесь было много незнакомых людей, но никто не мог сказать ничего конкретного – похоже, эти люди сами не понимали, где находятся. Той же ночью за ними пришли, снова сковали руки за спиной, ткнули холодным стволом меж лопаток:
      – Вперед!
      Несколько часов они тряслись в закрытом кузове грузовика, пытаясь разговорить угрюмых конвоиров. Потом их выбросили на какой-то глухой железнодорожной станции, передали в руки новым сопровождающим. Эти оказались более словоохотливыми. Они даже угостили арестантов куревом и бутербродами в вакуумной упаковке, но рассказывать о конечной точке маршрута наотрез отказались. Впрочем, по некоторым намекам можно было понять, что направляются они в уже знакомые места.
      Древний тепловоз, стуча колесами на стыках изношенных рельсов, доставил их на таежный аэродром, где на взлетной полосе дожидался своих пассажиров перегруженный самолет.
      – Скоро будете на месте, – сказал один из конвоиров.
      – Это должно нас обрадовать? – спросил Рыжий. – Или же наоборот?
      Его вопрос остался без ответа…
      Когда они приземлились, им надели на головы черные мешки и долго куда-то вели: сперва по бетону, потом по неровной мягкой земле, затем по каменным ступеням, по железному полу. Шаги звучали гулко, лязгали дверные засовы, скрипели замки. Трижды арестантов ставили к стене, заставляли поднять руки, расставить ноги, и тщательно обыскивали.
      Потом их разделили по двое и развели.
      Первое, что увидели арестованные бойцы, когда с их голов сдернули мешки, были блестящие никелем решетки.
      
      
      3
      
      В тюрьме было чисто, как в больнице. Стены и потолок сверкали белизной. Полы мылись два раза в день. На светильниках не было ни единой пылинки.
      Только вот забранные решетками камеры совсем не походили на больничные палаты. И тюремщики не носили белых халатов.
      Кормили здесь неплохо, три раза в день. С заключенными обращались вежливо, почти уважительно. Случались, конечно, разные неприятные инциденты: однажды кто-то поджег в камере туалетную бумагу, подпалил матрац; другой раз беспокойный узник принялся орать благим матом посреди ночи, требуя немедленно его выпустить. С такими арестантами не церемонились, охранники врывались в камеру целой толпой, и крики избиваемого служили предостережением для остальных.
      Павел и Гнутый сидели в одной камере. Соседями справа были Рыжий и Маркс. В камере слева обитали Некко и Ксенакис. Они не могли видеть друг друга – камеры были разделены глухими стенами, но, просунув руку меж прутьев решетки, вывернув плечо, можно было дотянуться до соседей – помахать им, показать неприличный жест, передать записку, обменятся рукопожатием. Главное, чтобы в этот момент рядом не оказалось охранника. Иначе рука неминуемо опухнет.
      Громко разговаривать так же было запрещено. Наказаний за нарушение правил существовало множество, и самым неприятным являлось помещение провинившегося в мокрый холодный карцер, где стоять можно было лишь согнувшись.
      Двое суток находились здесь бойцы. И этого времени им хватило, чтобы освоится, выучить новые правила поведения, принять их.
      Десантники всегда легко ко всему приспосабливались.
      – Рыжий передал, – сказал Гнутый, – что Шайтан сидит в третьей камере. С ним какой-то уголовник.
      – Уж лучше бы Некко посадили с уголовником, – сказал Павел.
      – Ничего, Шайтан с любым человеком может общий язык найти.
      Они лежали на нарах, чуть более жестких, чем казарменные койки. Переговаривались негромко, делая большие паузы, порой круто меняя тему разговора.
      – Как думаешь, сколько нам дадут?
      – Не знаю, – Гнутый пожал плечами. – Надеюсь, не больше пяти лет.
      – Пять лет! – Павел с тоской смотрел на старинную монетку, подаренную сестренкой. – Целых пять лет!
      – Рыжий говорит, что нас вообще не отпустят.
      – Ну почему они тянут? Долго нам еще здесь сидеть?
      – Не все ли равно, где? Уж лучше здесь, что в штрафных частях.
      – Я обещал вернуться! Я не могу так долго ждать!
      Ударилась о прутья решетки канареечно-желтая резиновая дубинка. Краснолицый охранник заглянул в камеру, процедил сквозь зубы:
      – Тихо.
      – Все нормально, командир, – успокоил его Гнутый.
      Охранник обшарил цепким взглядом тесное пространство камеры: два узких лежака, металлический унитаз в углу, умывальник, маленькая пластмассовая полка на дальней стене. Он выразительно глянул на Павла, пригрозил дубинкой. И ушел, цокая подошвами по железному полу.
      А с другой стороны донесся новый звук – постукивание, позвякивание, громыхание. Это раздатчик еды катил по светлому чистому коридору свою замызганную тележку с тремя горячими бачками и горкой одноразовой посуды.
      Пришло время ужина.
      Значит, еще один день близился к концу.
      
      
      4
      
      Утром сразу после переклички, за полчаса до завтрака, к Павлу пришли двое в форме службы внутренней безопасности. Все тот же краснолицый охранник, помятый и невыспавшийся, разблокировал магнитным ключом замок, отпер его, нажав комбинацию кнопок, отодвинул решетку в сторону.
      – Голованов?
      – Это я, – Павел поднялся.
      – Пройдемте с нами.
      Павел помедлил, решая, стоит ли захватить с собой спрятанную под матрацем монетку.
      
      «Это тебе на счастье…»
      
      – Быстрей! – поторопил охранник, легонько постукивая дубинкой себя по колену.
      – Все будет нормально, – уверенно сказал Гнутый. – Иди.
      И Павел с легким сердцем шагнул к двери.
      Люди из службы внутренней безопасности сжали его с боков, крепко взяли под руки. Охранник жестко ткнул дубинкой ему в поясницу, предупредил:
      – Без глупостей! – Это было лишнее. Павел отлично понимал, что сбежать отсюда невозможно, здесь все входы-выходы перекрыты. Захватить заложников, потребовать открыть все двери, освободить товарищей? Смешно!
      Они вчетвером вышли в коридор. За их спинами лязгнула дверь, сухо щелкнул замок.
      Павел с любопытством озирался. Он впервые покинул камеру.
      Впрочем, смотреть особенно было не на что. Ровный, вытянувшийся на сотню метров коридор был пуст. С одной стороны блестели никелированные решетки камер. На противоположной стене, точно против каждой камеры, вспучились наросты электронных замков с помаргивающими глазками: зеленый – дверь заперта, красный – замок открыт, синий – камера свободна. Большинство индикаторов светились зеленым.
      – Вперед смотреть!
      Коридор с обеих сторон оканчивался одинаковыми металлическими дверьми, похожими на двери какого-нибудь денежного хранилища. Какая из них вела на свободу, можно было только гадать. Павел решил, что та, откуда всегда появлялся раздатчик еды со своей тележкой.
      Его вели в другую сторону. Потом отпустили.
      – Стоять! К стене!
      Охранник, убедившись, что узник выполнил приказ, шагнул в сторону, заглянул в сканер сетчатки, положил правую руку на обведенную кругом область сенсора, раздельно и громко сказал какую-то бессмыслицу – анализатору голосового спектра было все равно, что анализировать. Возле двери вспыхнула лампочка. И снова охранник воспользовался электронным ключом. Опять набрал на клавишной панели ряд цифр – Павел, повернув голову, успел заметить последние четыре: «3», «9», «1», «6».
      Лампочка погасла. Стальная дверь дрогнула и стала подниматься. Она бесшумно уходила вверх, словно занавес, постепенно открывая сцену, актеров и декорации.
      Сперва появились армейские ботинки с тупыми носами. Ботинки были начищены до блеска, шнуровка затянута по-уставному, без всяких там хитростей. Потом показался стул – выглядел он страшно неудобным, и Павел понял, что стул этот предназначается для него.
      Через пару секунд открылась вся сцена.
      – Вперед!
      Белая, неуютная во всем комната. Камеры под потолком – большие, заметные, – наверняка, для того, чтобы допрашиваемый чувствовал, что за ним следит множество глаз. Стул, одиноко стоящий посреди помещения, – слишком узкий, слишком высокий, слишком шаткий. Стол, повернутый острым углом в центр комнаты. Жесткий свет, бьющий в глаза. Два неподвижных охранника в углах – глаза стеклянные, ноги расставлены, руки скрещены на груди.
      Тяжелая толстая дверь пошла вниз – занавес опускался. Зрителей на этом представлении не ждали. Даже красномордый конвоир был здесь лишним. Он не переступил порог.
      – Садитесь, рядовой!
      – Я могу постоять, – сказал Павел. Щурясь против света, он пытался рассмотреть человека, восседающего за столом.
      – Садитесь!
      Один из охранников ожил, расцепил руки, хрустнул пальцами, сжав кулаки. И Павел понял намек, шагнул в центр комнаты, сел на краешек стула. Сопровождающие его люди из службы внутренней безопасности прошли к столу. Они опустились в мягкие удобные кресла, устроили руки на широких подлокотниках, закинули ногу за ногу. С любопытством уставились на него, словно только что увидели.
      Павел опустил глаза.
      Потом посмотрел в потолок.
      Через минуту глянул на восседающих за столом людей и тут же отвел взгляд.
      Хотелось кашлянуть. Хотелось что-то сделать.
      Молчание затягивалось.
      Молчание становилось тягостным.
      Бездействие угнетало.
      Павел понимал, что эти люди сейчас реализуют какой-то план. У них, наверняка, существуют методики ведения допросов. И в данный момент они все делают по сценарию. Играют свои роли.
      Он уговаривал, убеждал себя, что не надо ничего бояться. Не надо зажиматься, теряться. Только этого от него сейчас и ждут. Они хотят заставить его играть по их правилам, в их игру. Они собираются подчинить его своей воле.
      Его ломают.
      Павел понимал это. Сопротивлялся.
      Но все равно, он чувствовал себя до жути неуютно. Хотелось, чтобы все поскорей кончилось.
      Голос прозвучал неожиданно:
      – Что вы можете сказать по существу дела?
      И Павел обрадовался, что тишина наконец-то нарушена:
      – Это ошибка! Страшная ошибка, но нашей вины нет! – выпалил он, и через мгновение понял, что все же пошел на поводу у этих людей, сделал то, что они от него ждали. Он открылся им, сам сделал первый – самый главный – шаг; в первую же секунду допроса он с готовностью, с радостью, без принуждения выложил им самое важное, самое искреннее. Отмалчиваться уже не имело смысла.
      – Чья это ошибка?
      – Я не могу сказать. Полковника, командования. Нас посылали в пещеру, на верную смерть.
      – Вы отказались выполнить приказ?
      – Нет! Не совсем так! – Павел сбился, заторопился, пытаясь исправить положение. – Сначала мы не отказывались. Мы бы пошли туда. Но полковник ударил капрала Буасье, а потом выстрелил в Курта, а потом его люди сожги…
      – Вы не выполнили приказ?
      Павел осекся. Посмотрел на дознавателя, попытался разглядеть его лицо, глаза. Но нестерпимо яркий свет слепил, свет прятал часть комнаты, разделял ее на две неравные половины. В одной был Павел, в другой – все остальные.
      – Вы не выполнили приказ, – в голосе звучало утверждение.
      Павел не нашелся, что возразить.
      – Вы можете сказать, кто убил полковника Росшилда?
      – Я не видел. Стреляли все.
      – Вы лично стреляли в сторону полковника?
      – Я стрелял по его солдатам. Я защищался. Они жгли нас из огнеметов.
      – Скажите, рядовой, это была запланированная акция?
      Павел дернулся, чувствуя как кровь приливает к лицу. Он хотел было гневно запротестовать, возмутиться, но вдруг подумал, что именно для этого и прозвучал провокационный вопрос. Павел опустил глаза, несколько раз глубоко вдохнул-выдохнул. Покачал головой:
      – Нет… – Он замолчал.
      Люди за столом молчали тоже, словно ждали пояснений. И Павел, поколебавшись, все же сказал:
      – Вы же, наверняка, видели записи. Все получилось спонтанно. Это была ошибка. Катастрофическая, фатальная ошибка.
      – Вы помните, кто кричал: «Наших бьют»? – равнодушно спросил дознаватель.
      – Нет, – солгал Павел.
      – Это вы кричали.
      – Да? – Павел изобразил удивление, пожал плечами. – Я ничего не соображал. Я был в состоянии аффекта.
      – Тем не менее, вы довольно метко стреляли.
      – Трудно было промахнуться.
      – Вы знаете, что убили троих гвардейцев?
      – Лично я?
      – Ваше подразделение.
      – Наших погибло больше.
      – Это вас не оправдывает.
      – А я не оправдываюсь! Я говорю, что произошла ошибка. Да, мы виноваты. Но не по нашей вине началась эта перестрелка!
      – Гвардейцы выполняли приказ полковника. Вы же отказались выполнить его распоряжение.
      – Мы не отказывались!
      – Да? А кто кричал, что идти в пещеру нельзя?
      – Это Курт. Это его сожгли первым.
      – Мы знаем. Он паниковал. Так что полковник поступил правильно, прострелив ему ногу.
      – Это была не паника… Курт… – Павел замолчал, не зная, стоит ли произносить вслух то, что так и крутится на языке. – Курт, он… Он…
      – Ну?
      – Он мог предвидеть будущее. Наверное, это звучит глупо, я понимаю, но я говорю правду – Курт был необычным человеком. И ему верили. И Некко! Допросите Некко! Он тоже что-то чувствовал!
      – Хватит мистики, рядовой.
      – Но вы обязаны это знать! Вы должны понять, что так сложились обстоятельства. Произошла ошибка…
      – Прекратите! – оборвал Павла резкий голос.
      На несколько минут в комнате воцарилась тишина. Потом дознаватель завозился в кресле, подался вперед, навис над столом – только сейчас Павел увидел его лицо: худое, чисто выбритое, с бледной кожей.
      – И еще один вопрос, – сказал дознаватель, пристально глядя Павлу в глаза, словно рассчитывая прочитать там ответ. – Скажите, рядовой, в вашем взводе ведь не любят гвардейцев?
      – Это слишком сильное утверждение, – осторожно сказал Павел, не рискуя отвести взгляд.
      – Оставьте дипломатию политикам, рядовой, отвечайте как есть, прямо.
      – Ну… Бывают разговоры о некоторой несправедливости. О том, что элитарные части имеют лучшее вооружение и при этом почти не участвуют в боевых действиях.
      – А как считаете вы сами?
      – Теперь… – Павел пожал плечами. – Теперь не знаю…
      – Ваши товарищи ненавидят гвардейцев, – констатировал дознаватель. – Думаю, поэтому они вели огонь на поражение.
      – Это не так! – вскинулся Павел, едва не свалившись с шаткого стула. – Вы пытаетесь нас подставить! Я понял! Вы выгораживаете своих людей! Вы с ними заодно!
      – На сегодня хватит, – равнодушно сказал дознаватель. И через несколько секунд стальная дверь снова поползла вверх, постепенно открывая знакомую фигуру краснолицего тюремщика.
      
      
      5
      
      Под конвоем Павел вернулся в камеру. Проходя по коридору, украдкой поглядывая по сторонам, он видел множество людей, сидящих на нарах. Он подмигнул прижавшемуся лицом к решетке Шайтану, а тот показал ему кольцо из пальцев – «все OK!». Замедлив шаг у соседей камеры, он незаметно помахал рукой Рыжему и Марксу. Те попытались что-то сказать, но бдительный охранник рявкнул на них, ударил приостановившегося Павла дубинкой по бедру:
      – Двигай! Прямо смотреть!
      Павел был рад возвращению. И когда он перешагивал через невысокий металлический порожек, у него возникло странное ощущение, будто он возвратился домой.
      – Ну что? – спросил Гнутый, встречая друга.
      – Все в порядке, – сказал Павел.
      Они вместе посмотрели на охранника. Тот стоял у двери, глядел куда-то в сторону, вдоль коридора и явно чего-то ждал. Дверь камеры закрывать он не спешил – электронный замок на противоположной стене тревожно моргал красным огоньком.
      – Тебе что, чаевые нужны? – с усмешкой просил Гнутый.
      Охранник хищно осклабился – и это была единственная его реакция.
      – О чем спрашивали? – негромко поинтересовался Гнутый.
      – Не специально ли мы застрелили полковника.
      Гнутый фыркнул:
      – И что ты сказал?
      – Что это была ошибка.
      Две тени легли на пол камеры. Два тихо подошедших человека встали в открытых дверях. Позади них поигрывал желтой дубинкой охранник.
      – Рядовой Ягич!
      – Да? – Гнутый вздрогнул – совсем чуть-чуть, но Павел заметил это, и понял, что товарищу сейчас неуютно. Он напряжен. Может быть, ему даже страшно.
      – Следуйте за нами.
      Гнутый порывисто шагнул к выходу. Его тут же сжали с боков, подхватили под руки:
      – Вперед!
      – Все будет нормально, – уверенно сказал Павел в спину товарищу. – Иди.
      
      
      6
      
      В этот день допросили всех.
      Каждый допрос длился минут двадцать. Одного только Некко задержали почти на полтора часа. В камеру он вернулся улыбающийся, словно в неуютной комнате за железной дверью ему рассказывали анекдоты.
      – Улыбка изменника, – сказал Гнутый, когда капрал проходил мимо их камеры. Прижавшись к прутьям решетки, он крикнул: – Эй, Некко! Что ты им рассказал? Что?
      Подскочивший охранник ударил Гнутого в лицо – алые крапины легли на чистый пол.
      – Ах ты!.. – Гнутый всем телом кинулся на решетку. – Да я ж тебя, гнида!..
      Охранник, ухмыляясь, смотрел на бесящегося заключенного. Рядом с ним, скаля зубы, стоял Некко.
      
      
      
      Глава 21
      
      28.07.2068
      
      Привет, мама, Тина и Ната!
      
      Я сумел раздобыть немного бумаги и ручку – сказал, что хочу дать письменные показания, и мне тут же принесли все необходимое.
      
      Никак не могу решить, что я сейчас пишу: письмо ли вам, дневник ли свой продолжаю (или начинаю с начала – уж как получится). Если письмо – вряд ли я смогу вам его отправить. Дневник? Но смогу ли я сохранить этот листок? И не знаю, что там со старыми моими записями, не выкинул ли их сержант Хэллер, не потерял ли. Будет очень обидно. Хотя… Не все ли равно теперь?..
      
      Произошла катастрофа.
      
      В перестрелке погибли мои товарищи. Погиб офицер и несколько солдат из Гвардии. Всю вину возлагают на нас – выживших. Что нас ждет впереди – никто не знает.
      
      Но вы сильно не переживайте. Я жив, даже не ранен. Времени свободного предостаточно. Сижу на одном месте, скоро, наверное, буду обрастать жиром – кормят нас как на убой.
      
      Конечно, нас накажут. Но смертная казнь, слава Богу, давно запрещена. Так что со мной все будет в порядке при любом раскладе. И я верю, что мы еще встретимся.
      
      Верьте и вы.
      
      И помните – я ни в чем не виноват.
      
      
      1
      
      – Я все равно вернусь, – сказал Павел, отложив ручку и ища глазами какое-нибудь укромное место, где можно было бы спрятать исписанный листок.
      – Что? – повернул голову Гнутый.
      – Это я так, – сказал Павел, слегка смутившись. – Мысли вслух.
      – Понятно, – Гнутый зевнул, снова уставился в потолок. – И о чем думаешь?
      – О доме.
      – А этот дом тебя чем-то не устраивает?
      – Этот? Всем! Особенно тем, что хозяева здесь негостеприимные.
      – Да уж, – согласился Гнутый и осторожно потрогал опухшую скулу, рассеченную дубинкой охранника.
      – А ты о чем сейчас думаешь?
      – О доке.
      – О нашем? Хочешь, чтобы он посмотрел твою рану?
      – Разве это рана?! Тьфу! Я про хота думаю. Как он там с доком? Как док с ним? Эх! – Гнутый вздохнул горестно. – Досталась моя удача другому. Человек он хороший, потому не так обидно… А твой талисман где?
      – Здесь.
      – Не отобрали при обыске?
      – Нет. Сначала не заметили. А потом я уже прятал.
      – Где?
      – Под языком.
      – Не самое надежное место.
      – Лучше не нашел.
      – А хочешь, фокус покажу? Дай монетку, – Гнутый сел на койке, прислонился спиной к холодной стене, похрустел пальцами и запястьями.
      – А что за фокус-то? – Павел не спешил расставаться с подарком сестры.
      – Да не бойся ты! Ничего с ней не случится.
      – Ну… ладно… – Павел достал пятак из-под тонкого матраца, протянул его товарищу. Тот взял монету, положил на ладонь. Предупредил:
      – Смотри внимательней! – Он накрыл пятак другой рукой, дунул на крепко сжатые ладони. Быстро развел их, встряхнул, предъявил Павлу.
      Монетка пропала.
      – Занятно, – сказал Павел. – И где же она сейчас? Наверное, у меня за ухом? Или в кармане?
      – Они может оказаться где угодно, – сказал Гнутый. – Но в действительности она по-прежнему у меня. – Он пошевелил пальцами, и монета возникла у него в руке.
      – Понял, где надо прятать мелкие вещи? – спросил Гнутый.
      – В руке?
      – Точно! Если умеючи, то ее никто не отыщет!
      – Научишь?
      – Без проблем. А знаешь, кто мне показал этот трюк? Шайтан! До военной службы он был карманником.
      – Да ну? – удивился Павел.
      – Точно говорю! Таких ловкачей, как он, я в своей жизни не встречал, – Гнутый вернул монету хозяину. Сказал с легкой завистью в голосе:
      – Все-таки она тебе помогает!
      – Это ты о чем?
      – Да все о том же! Я вот хота отдал доктору, и удача от меня сразу же отвернулась. Сколько лет я таскал мясо своей зверюге? И ничего, никто не замечал или же смотрели сквозь пальцы. А тут! Эх! Стали обыскивать, а у меня с собой отборные куски экстерра! С поличным взяли… Так что мне срок побольше вашего выйдет.
      – На много ли? Если уж нам неподчинение приказа вменяют в вину, убийство офицера и его сопровождающих… Что там за какие-то куски мяса добавят? Мизер, мелочь!
      Гнутый покачал головой, сказал назидательно:
      – Нет, Писатель! На войне мелочей не бывает!
      Павел посмотрел на свою монетку.
      Пять копеек. Мелочь! Что на нее можно было купить раньше? А теперь на нее и вовсе ничего не приобретешь. Теперь не каждый вспомнит, что когда-то деньги такие были: рубли и копейки.
      Павел кончиком указательного пальца провел по ребру монеты.
      Мелочь…
      Но ведь никому он сейчас не отдаст этот металлический кругляш. Не продаст. Ни за какие деньги!
      Так что прав Гнутый: на войне мелочей не бывает.
      
      
      2
      
      Их еще неоднократно вызывали на допросы. Не всех поочередно, единым потоком, как в первый раз. Теперь работали с каждым отдельно, с кем-то больше, с кем-то меньше. Капрала Некко почему-то вообще не трогали.
      Обычно вызывали, чтобы уточнить кое-какие детали. Показывали видеозаписи, просили прокомментировать отдельные моменты, пояснить что-нибудь. Подсовывали бумаги: протоколы, показания, еще что-то. Иногда устраивали очные ставки. Это была единственная возможность увидеть товарищей, и потому допросы перестали быть тягостной обязанностью. Каждый раз, когда кого-то вели в конец коридора к железной двери, он надеялся встретить там добрых знакомых.
      И все же, чаще всего, в неуютной комнате поджидали враги.
      Теперь сомнений практически не осталось ни у кого – суровое наказание было неотвратимо.
      Вся вина возлагалась на десантников.
      И они уже почти смирились с этим.
      
      
      3
      
      – Рядовой Голованов!
      – Я, – нехотя откликнулся Павел.
      – На выход! – Охранник уже открывал замок…
      На этот раз Павла вел один конвоир. То ли людям из службы внутренней безопасности надоело бродить по голому коридору, и они решили, что тюремщик справится и без них, то ли они были заняты сейчас чем-то неотложным, то ли еще что случилось…
      В комнате для допросов стоял все тот же высокий шаткий стул, и все так же остро бил в глаза свет, и стояли охранники, похожие на истуканов. Но вот голос, звучащий из-за стола, с незримой половины комнаты, был другой:
      – Здравствуйте, присаживаетесь.
      Павел забрался на стул. Он уже привык к нему и больше не опасался потерять равновесие; теперь, сидя на этом стуле, он ощущал себя вполне комфортно.
      – Вы можете убрать эту иллюминацию? – сказал голос, обращаясь явно не к Павлу.
      Направленный в лицо свет погас, но ослепленный Павел все равно не мог разобрать, кто там сегодня сидит за столом.
      – Спасибо, – удовлетворенно сказал голос. – И пожалуйста, уберите охрану.
      Тотчас в белой стене открылась узкая неприметная дверь. Истуканы ожили, шагнули в темный проем. В комнате сразу сделалось просторно.
      – Ну вот и хорошо, – удовлетворенно сказал голос.
      Павел, понимая, что происходит что-то необычное, вновь ощутил неудобство. Стул под ним опять сделался шатким. Неуверенность заставила сжаться сердце, волнение высушило горло.
      Глаза постепенно привыкали к новому освещению.
      – Вы знаете, зачем вам вызвали? – спросил голос.
      – Боюсь ошибиться, – осторожно сказал Павел.
      – Мы хотим поговорить с вами о капрале Некко и о рядовом Курте.
      – Да? – Павел насторожился. Он уже видел, что в мягких креслах напротив него восседают два высоких человека. Одеты они были в строгие костюмы темно-серого цвета. На рукавах – белые круги – крупные, сразу бросающиеся в глаза. На середине столешницы лежали очки с дымчатыми стеклами.
      И Павел вдруг услышал голос Зверя:
      
      «…И теперь эти самые яйцеголовые умники из Невады зачем-то прибыли к нам. Для чего? У тебя есть какие-то мысли по этому поводу, Писатель?..»
      
      Голос звучал в голове так явственно, что Павел вздрогнул.
      
      «…их совсем не интересовало мое дело. Они спрашивали лишь о Курте. О том, как он себя вел. Не заметил ли я чего-то странного в его поведении…»
      
      – Что-то не так? – поинтересовался один из незнакомцев.
      – Все нормально, – сказал Павел. – Просто здесь прохладно.
      – Хорошо, тогда начнем. Вас зовут Павел?
      – Да. Рядовой Голованов. Павел Голованов.
      – Меня зовут доктор Смит. Джон Смит. Моего товарища – агент Смит. Джозеф Смит. Конечно, эти имена я придумал только что. Вы ведь должны как-то нас называть.
      – Мне нравятся ваши имена, – сказал Павел. – Их очень легко запомнить.
      Доктор Смит весело рассмеялся, словно услышал великолепную шутку. Агент Смит, напротив, нахмурился.
      – Я не буду задавать риторические вопросы, – отсмеявшись, сказал Джон Смит. – Нам известно, как давно вы знакомы с капралом Некко и рядовым Куртом, мы представляем, какие у вас с ними были отношения. Нас интересует лишь то, что мы не знаем. Вы готовы помочь нам?
      – Это первый риторический вопрос, – сказал Павел. И Джон Смит опять залился смехом.
      Павел внимательно разглядывал своих необычных собеседников. Гадал, кто они. Ученые из какой-то организации, стоящей выше UDF? Агенты какой-то засекреченной спецслужбы? Несомненно, эти люди преисполнены уверенности в себе. Они отдают распоряжения, не сомневаясь, что все будет тотчас исполнено. Значит за ними стоит какая-то реальная сила, значит у них есть власть.
      – Скажите, вы заметили что-то странное в поведении рядового Курта? – успокоившись, спросил Джон Смит.
      – Он весь был странный, – сказал Павел, не собираясь особенно распространяться на эту тему. Мало ли что вытянут из него два незнакомца?
      – Он мог заглядывать в будущее?
      Павел помедлил. Вспомнил, что уже говорил об этом на самом первом допросе, решил, что противоречить себе нет смысла.
      – Возможно.
      – В чем это выражалось?
      – В его предсказаниях.
      – Вы можете пояснить подробней?
      – Мне не нравится поднятая вами тема, – честно признался Павел.
      – Почему?
      – По двум причинам. Во-первых, я начинаю чувствовать себя предателем, когда рассказываю что-то о своих товарищах. Во-вторых, я никогда не верил в пророчества, волшебство и прочую чушь. И мне сложно рассказывать то, во что я сам не могу поверить. Морально сложно, понимаете? Тяжело. Факты противоречат моим убеждениям.
      Смиты переглянулись.
      – Послушайте, Павел, – сказал Джон Смит. – Нас не интересует преступление, совершенное вами или вашими товарищами. Мы допускаем даже, что вы не виноваты. Нам нет до этого дела. Мы стоим несколько выше, понимаете, о чем я?
      – Не совсем.
      – Я просто хочу, чтобы вы поняли: рассказанное вами не повредит никому из ваших друзей.
      – Но и не поможет, – сказал Павел.
      – Мы работаем на все человечество, – сказал Джозеф Смит. Он выдержал паузу, давая понять, что это не просто слова. – Мы – те, кто заботится о планете. И вы должны нам помочь. – Он двумя пальцами коснулся белой круглой нашивки на рукаве. Сказал торжественно, словно клятву давал: – Мы делаем общее дело. Великое дело.
      – Так что давайте разговаривать откровенно, – подхватил Джон Смит. – И не бойтесь, предателем вы не станете. Я вам это обещаю…
      Несколько минут Павел молчал, глядя на лица загадочных агентов. Его не торопили. Ему дали время на обдумывание.
      И он решился. Кивнул, сказал:
      – Хорошо. Вы спрашивали о Курте, о его предсказаниях. Я отвечу. Он предугадывал нападения экстерров. Он предсказал смерть бойца на ринге. Он много чего предчувствовал. Его прозвали Прорицателем.
      – Скажите, он отличался чем-то от обычного человека? Бросалось ли что-то в глаза?
      – Он был какой-то… неловкий…
      – А что более глубинное, коренное? – осторожно спросил Джон Смит.
      – О чем это вы?
      – Не возникало ли у вас сомнений, – Джон Смит покрутил в воздухе пальцами, – что Курт… эээ… не обычный человек… или, скажем, не совсем человек…
      – Постойте! – кажется, Павел начал понимать, к чему клонят эти люди. – Уж не хотите ли вы сказать, что Курт – это… – Он подался вперед, пытаясь в глазах собеседников прочесть ответ на неоконченый вопрос.
      – Так вы можете вспомнить что-то необычное в его поведении, в его внешности?
      – Но он же предупреждал нас о нападении! – Павел уже не обращал внимания на собеседников, сейчас он спорил с собой. – Курт был на нашей стороне! Он не хотел, чтобы мы шли в ту пещеру, потому что там нас ждала смерть!
      
      Или потому, что там было нечто более ценное, чем колония безмозглых экстерров.
      
      Он был отличным парнем! Мог выпить, мог поддержать разговор, мог вместе со всеми посмеяться над анекдотом. Да, он был со странностями. Но он был человеком! Несомненно! Одним из них!
      Но он поднялся с простреленной ногой и пошел, не прихрамывая. Словно огнестрельная рана затянулась. Словно не было у него никакой раны.
      А когда в него ударили шнуры плазмы, он вспыхнул, но был жив. Обугленный, пылающий, он еще как-то шагал. И кричал. Потом полз на четвереньках, уже ни на что не похожий.
      Он был нечеловечески живуч.
      Как экстерр.
      – Курт – экстерр? – растерянно спросил Павел.
      Смиты посмотрели друг на друга.
      – Мы этого не утверждаем, – сказал Джон Смит.
      – Мы просто хотим знать, что в нем было необычного, – сказал Джозеф Смит.
      – Ничего! – Павел возбужденно заерзал в кресле. Воображение уже рисовало ему ужасающие картины нового вторжения экстерров. На этот раз неотличимых от настоящих людей. – Некко! Вы должны допросить капрала Некко!
      – У них с Куртом было что-то общее?
      – Да! – Павел закивал. – Некко тоже предчувствовал! И у него заживали раны! Он протыкал себе руку, а через несколько минут рана рубцевалась! Он не чувствовал боли! А когда я его душил! На ринге! Он не задыхался! А кровь! Док что-то говорил про кровь Некко! У него были какие-то необычные анализы!
      – Успокойтесь, рядовой, – сказал невозмутимый Джон Смит. – Успокойтесь, и начните рассказывать все по порядку. Подробно. Не торопясь.
      Павел кивнул, прикрыл глаза, вдохнул глубоко, задержал дыхание. Заставил себя успокоиться.
      А потом стал рассказывать.
      Подробно и не торопясь.
      
      
      4
      
      Экстерры – страшные существа. Плодовитые, прожорливые, стремительные. Настоящие биомашины смерти.
      И все же они неэффективны в войне против человечества. Армия монстров – не самое лучшее оружие из возможных. Например, крохотный микроорганизм или вирус способен быстрее очистить планету от людей, чем полчища тварей самого ужасающего вида.
      Конечно, можно допустить, что инопланетные агрессоры не способны создать смертоносную бактерию или вирус. Но что мешает им распылить в атмосфере ядовитый газ? Уж если они способны создавать космические корабли с ядерным движителем, если они смогли застроить своими базами солнечную систему, то синтезировать какую-нибудь отраву они наверняка сумеют.
      Так почему они воюют так неэффективно?
      Ответов может быть несколько.
      Возможно, они не умеют воевать иначе.
      Возможно, они не хотят превращать планету в пустыню.
      Возможно, они давно покинули солнечную систему. Несколько десятилетий тому назад они прилетели из глубокого космоса, создали автономные базы на соседних с Землей планетах, на их спутниках, и убрались домой, уверенные, что армия чудовищ рано или поздно изведет весь человеческий род. И вот тогда – лет через сто – хозяева безмозглых тварей вернутся…
      Но, быть может, инопланетные захватчики, помимо прямого вторжения, реализуют еще один план захвата Земли? Может быть, они способны создавать разумных существ, похожих на людей – немного чудаковатых, странных, необычных – как Курт, как Некко – но практически от настоящих людей не отличимых. А быть может, они никого не создают, а сами перевоплощаются – просто меняют форму, внешность. Или же похищают настоящих людей и на своих космических базах изменяют их, перепрограммируют, превращают в слуг, в рабов, в агентов. А потом отправляют назад, на Землю…
      Псевдолюди, растворившиеся в человечестве, затерявшиеся среди настоящих людей – вот реальная страшная угроза.
      А экстерры… Зачем они?
      Для отвода глаз.
      Для страховки.
      Гадать можно бесконечно.
      Наиболее вероятным выглядит предположение, что псевдолюдей не так много, и воевать они не собираются. У них другая задача. Они должны внедриться в правительства стран, в UDF, в Гвардию, взять на себя часть управления, изнутри разрушить оборонную систему землян. А уж потом экстерры сделают то, для чего и были предназначены…
      И все же не верится, что Курт – не человек.
      Не верится, что Некко – чужак, имитация.
      Враг должен быть страшным. С врагом нельзя пить водку, ему нельзя рассказывать анекдоты, и смеяться вместе с ним. Враг не может делиться с тобой переживаниями, а ты не можешь делиться с врагом тушенкой из сухпая. Враг не может лежать на соседней с тобой кровати, в одной казарме, храпеть, мучаться от кошмаров, бормотать во сне. Враг не может стоять рядом с тобой и поливать огнем твоего врага, своего союзника.
      Враг, похожий на друга, – это идеальный враг.
      Самый страшный враг…
      Так всю ночь размышлял Павел, лежа на жесткой тюремной койке и глядя в потолок.
      
      
      5
      
      Они проснулись от грохота, повскакивали с постелей, подбежали к решеткам, прижались к холодным прутьям, пытаясь разглядеть, что творится в длинном тюремном коридоре.
      – Эй! Я спать хочу! – проорал кто-то из заключенных. И его крик словно послужил сигналом для прочих арестантов. Тотчас загудели тревожные голоса:
      – Что происходит? Кто видит?
      – Гнутый! Ты как там?
      – Охрана! Охрана!
      – Черт возьми! Неужели всё?..
      По чистому тюремному коридору, звонко печатая шаг, колотя дубинками по прутьям решеток, звеня наручниками, двигался целый отряд охранников. За ними следовали другие – одутловатый гражданский судья с девушкой-секретарем, подтянутый молодой человек из службы внутренней безопасности, хмурый дознаватель, сосредоточенный представитель военного трибунала со своим зажатым секретарем-очкариком. И два высоких человека в серых костюмах, в дымчатых очках: доктор Смит и агент Смит.
      Охранники рассредоточились по всему коридору: одни встали возле решеток, ударами и руганью отогнали узников вглубь камер. Другие заняли места рядом с электронными замками.
      – Открывайте, – прозвучал приказ.
      Щелкнули запоры. Открылись, откатились в сторону решетки дверей.
      – Выходи!
      Притихших арестантов вывели из камер, вытолкали, построили в шеренгу.
      – Привет, – шепнул Рыжий Павлу, украдкой пожимая руку.
      – Как сам?
      – Нормально.
      – Тихо там! – шагнул к ним охранник, замахиваясь дубинкой. Павел невольно зажмурился. Рыжий вскинул голову, подался вперед, словно специально подставляясь под удар.
      – Не шевелиться!
      Охранников было много, человек двадцать. Вооружены они были дубинками и электрошокерами. Те, что стояли в отдалении, держали наизготовку гладкоствольные многозарядные ружья, стреляющие резиновыми пулями. Оружие это убивало редко. Обычно оно уродовало.
      – Аббас! – началась перекличка.
      – Здесь, – отозвался Шайтан.
      – Геккель!
      – Я, – нехотя сказал Маркс.
      – Голованов!
      – Я…
      Их было шестнадцать человек; семеро – из взвода сержанта Хэллера.
      – Ваши дела рассмотрены, – завершив перекличку, объявил представитель военного трибунала. Он выдержал долгую паузу, мучая заключенных ожиданием и неизвестностью, видимо, получая от этого удовольствие. Потом откашлялся, взял у своего секретаря папку, раскрыл ее. Сказал:
      – Начнем!
      И снова зазвучали фамилии – на этот раз их жидким голоском выкрикивал очкастый секретарь:
      – Аббас!
      – Я.
      Представитель трибунала, заглядывая в папку, объявлял приговор:
      – Виновен! Пятнадцать лет в частях особой комплектации!
      – Геккель!
      – Я.
      – Виновен! Пятнадцать лет в частях особой комплектации!
      – Голованов!
      – Я.
      – Виновен! Пятнадцать лет…
      Пол качнулся у Павла под ногами, накренились стены. Все звуки вдруг отдалились, заглохли:
      – Ягич!
      – Я.
      – Виновен! Восемнадцать лет в частях особой комплектации!..
      Павел уже ничего не слышал. Он был оглушен своими мыслями, буря эмоций терзала его душу.
      Пятнадцать лет! Штрафником!
      
      «…Я хочу, чтобы ты вернулся…»
      
      «…Обещай!..»
      
      Невозможно!
      Пятнадцать лет! Целая жизнь! Но за что?! Почему?!
      
      «…гнилые они люди, Паша…»
      
      Он шагнул вперед и вывалился из строя. К нему бросились товарищи и охранники. Друзья оказались быстрей – они подхватили Павла под руки, подняли, поставили на место, сжали с боков, не давая упасть.
      – Стой, Писатель! – яростно шептал Рыжий – Держись!
      – Тихо! Тихо! – успокаивал Гнутый. – Да не дергайся ты!
      – Отпустите! – стонал Павел, делая слабые попытки вырваться. – Отпустите меня! Я не могу! Не могу!..
      Охранники остановились в двух шагах от арестантов. Они еще не решили, что им надлежит сделать в этой ситуации. Они посматривали на офицеров и гражданских, ожидая от них если не прямого приказа, то хотя бы намека, хоть какой-то реакции. Но те молчали, таращились на постепенно приходящего в себя Павла.
      – Ну что, продолжим? – сказал представитель трибунала, когда восстановилось подобие порядка.
      И охранники отступили, вернулись на свои места, замерли, не сводя глаз с притихшего Павла и не оставляя без внимания прочих арестантов.
      – Кринис! – отрывисто прозвучала очередная фамилия.
      – Я! – откликнулся на правом фланге здоровяк в рваном хэбэ.
      – Виновен! Лишение свободы сроком на три года.
      – Кориа!
      – Я.
      – Разжалован. Дело передается в гражданский суд.
      – Куфельд!..
      Пятнадцать фамилий уже прозвучало. Десять человек трибунал направлял в части особой комплектации.
      Последним выкликнули Некко.
      – Я! – бодро отозвался арестованный капрал.
      – Не виновен, – прозвучал неожиданный вердикт. – Вы свободны, капрал.
      – Да, сэр! – козырнул Некко.
      – Вот пес! – заскрежетал зубами Рыжий. – Да он же предал нас! Купил себе свободу!
      Два высоких человека в серых костюмах с круглыми белыми нашивками на рукавах и в дымчатых очках подошли к улыбающемуся капралу. Шепнули ему что-то. Похлопали дружески по плечу.
      – Да тут и приятели у него нашлись! – Гнутый толкнул Павла. – Видишь, Писатель, что твориться? Эх, надо было его пристрелить!
      – Заткнуться там! – рявкнул ближайший охранник.
      Павел счел за лучшее промолчать. Тем более, что мысли его все еще путались.
      Он просто скосил глаза и смотрел, как высокие серые люди – доктор Смит и агент Смит – ведут довольного капрала к выходу.
      Павел был уверен, что больше никогда он не увидит капрала Некко.
      
      
      6
      
      Им дали пятнадцать минут на сборы. Но собирать было нечего.
      Угрюмые и подавленные они сидели в открытых камерах на жестких нарах, опустив руки, повесив головы. Сейчас эта тюрьма казалась им домом, и они не хотели покидать ее. Ведь впереди их ждала неизвестность.
      Ровно через пятнадцать минут охранники вошли в камеры. Одно мгновение потребовалось им, чтобы сковать руки осужденных преступников наручниками. Еще несколько мгновений потратили они на то, чтобы освободить камеры.
      – Выровняться! С левой ноги! Марш!
      Под крики остающихся в камерах арестантов, под топот, хлопанье и стук, пятнадцать недавних заключенных уходили по чистому коридору в сторону выхода.
      – А я все же сделаю то, о чем мечтал здесь все дни, – сказал Гнутый и смачно харкнул на стерильно чистый пол.
      
      
      
      Глава 22
      
      1.08.2068
      
      Идем на посадку. Сильно трясет – погода ухудшается, небо затягивают сизые тучи – только их видно в круглый иллюминатор. Наверное, будет гроза.
      
      Нас везут на транспортном геликоптере, переоборудованном под летающую тюрьму. Мы здесь словно звери в зоопарке – у каждого своя клетка. Но в отличии от зверей, мы не свободны даже в пределах своих клеток: ноги у каждого из нас закованы в неподъемные колодки. Руки, правда, оставили нам свободными, даже наручники сняли – это для того, чтобы мы могли держаться за поручни при болтанке.
      
      Очень тяжело на душе.
      
      Одолевают горькие мысли. Никак не могу от них отделаться – к чему мучать себя? Это ничего не изменит…
      
      Наверное, я многое сейчас смог бы написать, но это последний листок бумаги, что у меня оставался. Места на нем – на пару строк.
      
      Будет ли у меня возможность продолжить свои записи там, на земле?
      
      Да и стоит ли их продолжать?
      
      
      1
      
      – Руки перед собой! – охранник из команды сопровождения, пригнувшись, вошел в тесную клетку. – Глаза закрыть!
      Павел послушался.
      Холодная сталь наручников обхватила запястья, больно защемив кожу. Павел зашипел, дернулся и получил несильный удар по затылку.
      – Не двигаться! – Охранник защелкнул наручники, дернул их на себя, проверяя надежно ли они сидят.
      – Больно, – сказал Павел.
      – Учись радоваться боли. Пригодится…
      Двигатели вертолета смолкли пару минут назад. В ушах еще стоял их рев, и казалось, что пол все качается под ногами, но это был обман чувств – слишком много времени провели в полете арестанты.
      – Можешь открыть глаза, – спокойно сказал охранник.
      Павел посмотрел на него, пытаясь угадать, как тот отнесется, если арестант обратится к нему с вопросом. Решив, что ничего страшного не произойдет, спросил:
      – Где мы?
      – Тебе все объяснят без меня. Но я тебе не завидую. – Похоже, охранник сам не прочь был поговорить. – Надолго сюда?
      – На пятнадцать лет.
      – Ого! Значит навсегда. За что тебя?
      – Ни за что.
      – А! Ну здесь почти все такие.
      – Так что это за место? Тебе что, жалко сказать?
      – Заткнись! – Охранник переменился. От его благодушия не осталось и следа. – Руки за голову! Встать!
      По проходу меж открытых клеток шагал отряд вооруженных солдат под предводительством темнокожего сержанта. Все они были в черной форме с ярко-красными нашивками на рукавах. Именно появление этих людей там изменило поведение охранника.
      – Все арестантам слушать меня! – прогремел голос сержанта, и его отряд остановился. – Ладони поместить на затылок! Выйти из клеток! Повернуться лицом к стене, опустить голову, расставить ноги! Никому не двигаться! В случае малейшего неповиновения, мои люди открывают огонь на поражение! Выполнять! Быстро! Быстро!..
      Никто не посмел ослушаться сержанта, никто не решился проверить, насколько реальны его угрозы. Арестанты, сцепив руки на затылке, выходили из клеток, разворачивались, упирались лбом в стену, расставляли ноги шире плеч.
      – Если у кого-то есть запрещенные предметы, а именно: колющее и режущее оружие и предметы, могущие быть к ним приравнены, наркотики, лекарственные средства, сигареты, продукты, огнестрельное оружие и патроны, – сержант, явно, проговаривал зазубренную речь, – приказываю немедленно сдать. В противном случае провинившийся будет немедленно наказан. Выполнять!
      Два арестанта отступили от стены. Один вытащил из рукава тонкую заточку, бросил ее на железный пол. Второй скованными руками попытался извлечь что-то из нагрудного кармана. У него не получалось, он пыхтел и ругался, пока один из вооруженных бойцов, повинуясь красноречивому кивку сержанта, не подскочил к вспотевшему арестанту.
      – Что у тебя?
      – Травка, совсем немного, для себя.
      – Не дергайся! – боец, прижав арестанта к стене, сунул пальцы в его карман, вытащил маленький пакетик с сухой травой. Швырнув его под ноги, вернулся в строй.
      – Хорошо, – сказал сержант. – У вас было время подумать. – Он махнул рукой своим солдатам: – Обыскать!
      Шесть бойцов двинулись к прижавшимся к стенам узникам. Четыре бойца и сержант остались стоять на месте. Их готовые к стрельбе карабины смотрели в разные стороны.
      Обыск затянулся.
      Солдаты не спешили. Они выворачивали все карманы, проглаживали ладонями складки одежды, тщательно обшаривали тело.
      – Вам бы массажистами работать, ребята, – пошутил Гнутый. И тут же задохнулся, получив удар прикладом между лопаток.
      В кармане у Рыжего нашли недокуренную сигарету. Бычок безжалостно растоптали, а самого Рыжего как следует попинали по ногам.
      У незнакомого арестанта, одетого в потрепанный летный комбинезон, обнаружили булавку. Очевидно, эта безделица приравнивалась к колющему оружию. И несчастный летчик был сбит на пол ударом в затылок.
      У бородатого Маркса ничего не нашли. Но его борода, судя по всему, сильно не понравилась солдату, производящему досмотр. Так что Маркс, выслушав разнообразные угрозы в адрес своей обожаемой растительности, получил несколько болезненных тычков в область поясницы.
      Павел, чуть повернув голову, посматривал украдкой, как, переходя от одного арестанта к другому, приближается к нему молодой солдат, лицом похожий на бывшего однокашника Кольку Рывкина. Между пальцев, сцепленных на затылке, Павел зажал свою счастливую монетку. За нее он не почти беспокоился, он верил, что сумеет спрятать ее даже при самом тщательном обыске. А вот за исписанные листы, свернутые вчетверо, убранные во внутренний карман, он переживал. Конечно, сержант не сказал, что иметь при себе бумагу запрещено. Мало ли для какой надобности она потребуется? Но все же…
      Не хотелось снова терять свои записки. Тем более, что вместе с обычными дневниковыми записями там же, в кармане, находилось и письмо близким. Электронное послание, наверное, самому переслать не получится, а вот листок бумаги, может быть, сумеет выйти на свободу…
      Как же этот солдат похож на Кольку!
      Павел крепко сжал монетку двумя пальцами, зажмурился, загадал: «пусть это будет Колька Рывкин!»
      – Руки вверх! – Павла пнули по лодыжке. – Ноги шире!
      Голос! Его голос!
      – Колька?
      – Что? – Солдат, похоже, испугался.
      – Колька, ты?! Не узнаешь?
      – Паша? Черт возьми, Паша!
      – Колька!
      – Тихо ты, – зашипел вдруг старый товарищ. – Тихо! Сержант смотрит… Руки выше! – он снова перешел на английский. – Не дергаться!
      – Колька! – Павел все никак не мог поверить в случившееся. – Ты откуда здесь?
      – Оттуда же, откуда и ты… – Колькины руки обшаривали одежду. – Тише говори… Сколько тебе дали?
      – Пятнадцать лет, – не стал скрывать Павел.
      – Ох… – Колька даже остановился. – За что?
      – Повесили на нас убийство офицера и нескольких солдат. К тому же добавили невыполнение приказа в боевое обстановке. Ну и так, по мелочи.
      – Ты же не выйдешь отсюда, Паша.
      – Поживем, увидим.
      – Ну, живи, смотри. – Колька нащупал бумаги. – Что это у тебя?
      – Мои записи.
      – Дневник?
      – Да. Ты же помнишь.
      – Я помню. Ты всегда что-то писал, – Колька вытащил из кармана исписанные листы. Бегло их просмотрел, пробежал глазами из угла в угол. Один из листов прочел особенно внимательно. Спросил:
      – Как Тина?
      – Они были у меня. Когда все еще было нормально.
      – Если хочешь, я перешлю твоим это письмо.
      – Да, хочу… Только добавь от себя пару строк, успокой их. Скажи, что присмотришь за мной.
      – Я не смогу за тобой присматривать. Я только встречаю прибывающих.
      – Соври! Ты всегда врал лучше меня.
      – Ладно… – Колька, повернувшись спиной к сержанту, быстро сунул письмо за пазуху. Остальные листы вернул в карман Павлу. Сказал:
      – Я должен бы был их конфисковать. Но будем считать, что ты меня обманул. Если вдруг их обнаружит кто-то другой, скажешь, что это завещание. К таким вещам здесь относятся терпимо.
      – Хорошо.
      – Вляпался ты, Паша, – Колька продолжал обыск. – Вляпался по полной программе. Как тогда в десятом классе, помнишь?
      – Да.
      – Только в миллион раз хуже. И вранье, как тогда, здесь не поможет.
      – Все так плохо?
      – Хуже, чем ты думаешь. Пятнадцать лет здесь никто не живет. Пять – шесть лет. Максимум – восемь.
      – Может, мне срок сократят?
      – Вряд ли… Одна надежда – если все экстерры вдруг сдохнут. Если мы победим.
      – Все же у меня есть шанс!
      – Постарайся не делать глупостей. И не лезь на рожон, если будет такая возможность.
      – Постараюсь… Так где мы?
      – В самой глухомани, Паша… – Колька закончил обыск. – Часть особой комплектации номер девять. Все называют ее Черной Зоной.
      
      
      2
      
      Частями особой комплектации именовались лагеря штрафников.
      Строились они обычно в безлюдной местности, подальше от обитаемых районов – в пустынях, в глухих лесах, в мертвых долинах, окруженных непроходимыми горами. Мало кто знал, сколько существует на планете подобных лагерей. Мало кто мог рассказать что-то конкретное про эти заведения строго режима. А большинство гражданских людей даже не подозревали об их существовании.
      Части особой комплектации не были тюрьмами. Люди, лишенные свободы, не были арестантами. Они оставались бойцами.
      Они были солдатами низшей касты.
      Им не полагались коммуникаторы и прочие средства связи. Они никогда не носили защиту. Оружие они получали только во время сражения, когда у них не было выбора в кого стрелять, – самое худшее оружие.
      На поле боя отверженные солдаты шли только вперед. Штрафники не могли отступать.
      Они делали работу, которую не могли сделать другие, – грязную, смертельно опасную работу.
      Они выманивали экстерров из неприступных укрытий. Они брали живьем – почти голыми руками – ядовитых тварей. Они обыскивали радиоактивные корпуса разбившихся инопланетных кораблей.
      А иногда их заставляли убивать людей.
      
      
      3
      
      На улице метался бесноватый ветер. Почерневшее небо освещалось изнутри вспышками молний. Словно отрыжка, рокотал приглушенно гром. Вот-вот должен был пролиться дождь.
      Павел обернулся.
      Покинутый геликоптер был похож на умирающую птицу – лопасти безжизненно висели, мертво темнели стекла глаз, остывала голая стальная шкура.
      – Шире шаг! Смотреть вперед!
      Десять арестантов, сопровождаемые бойцами в черной форме, брели по асфальтовой дорожке к высоким железным воротам, опутанных поверху ржавой колючей проволокой. За четырехметровым бетонным забором, утыканным шипами, высились сторожевые вышки, похожие на треногие марсианские машины из романа Уэллса.
      «От таких не убежишь», – подумалось Павлу.
      Бежать!
      Если бежать, то сейчас…
      Круглая взлетно-посадочная площадка была окружена деревянным забором, увитым колючей проволокой, словно плющом. Перед забором на столбиках-изоляторах развернулась вертикально проволочная сеть – явно под напряжением. И всюду – куда ни посмотри – яркие желтые таблички с одним предупреждающим словом: мины. Только сойди с асфальта тропы, только ступи на зеленую траву – и останешься без ноги.
      А лес – вон он – в сотне шагов, за забором. Качаются макушки елей. Тянутся по ветру зеленые пряди березовых крон. Уже краснеющие осины трепещут листвой, словно готовятся улететь.
      Такой знакомый лес, родной – может быть, русский.
      А может канадский.
      Мало ли где растут ели, осины и березы…
      Нет, не добежать.
      Даже если не срежут очередями бдительные конвоиры, если пулеметы на вышках не успеют развернуться, если повезет, и взрыватели мин почему-то не сработают, то через высоковольтную сетку уж точно не перепрыгнуть – повиснешь на ней, дымящийся, дергающийся, нелепый, смешной и жуткий.
      Словно Курт…
      
      «Постарайся не делать глупостей…»
      
      И через забор не перелезть.
      А если и окажешься там, в лесу, что делать дальше? Одному, со скованными руками, без огня, без оружия…
      – Стой! – проорал сержант позади, и Павел вздрогнул.
      Они подошли к воротам.
      – Руки на затылок! Никому не шевелиться! – Сержант шагнул к вкопанному возле стены металлическому зонтику, похожему на тонконогий гриб, под шляпкой которого – словно прилепившийся слизень – матово поблескивала коробка переговорного устройства. Нажав черную кнопку, сержант разразился бранью:
      – Вы там заснули, что ли? Почему ворота не открываете, черти? Долго вас еще ждать?..
      Слушая его ругань, Павел вспомнил сержанта Хэллера.
      Вблизи ворота смотрелись еще более внушительно. Не верилось, что они вообще способны открыться. Металл был сильно изъеден, и почему-то думалось, что это не оспины обычной ржавчины, а следы пуль. Швы сварки походили на безобразные рубцы.
      Сержант выдохся, замолчал.
      И ворота дрогнули, заскрежетали, заскрипели, завыли. Неспешно, величественно стали расходиться тяжелые створки. Павлу показалось вдруг, что балки опор сейчас не выдержат тяжести, вывернутся из земли, и тогда железные ворота качнутся, накренятся, и плавно лягут на тропу, подмяв под себя команду арестантов и отряд конвоиров…
      – Вперед! – приказал сержант, не дожидаясь, пока ворота откроются полностью. Он торопился, наверное, не хотел попасть под ливень.
      За воротами не было ничего примечательного. Люди словно очутились посреди маленького голого дворика. Справа и слева – бетонные стены. Над ними четыре сторожевые вышки – по две с каждой стороны. Впереди – еще одни ворота. Тоже металлические, тоже усеянные шипами, но не такие громоздкие.
      – Дальше я не хожу, – прозвучал у Павла за спиной знакомый голос. – Так что прощай, Паша.
      – Не забудь про письмо, – сказал Павел, не оборачиваясь.
      – Не забуду.
      – Спасибо тебе, Николай.
      – Удачи тебе…
      Они расстались позже, когда задние ворота закрылись, а передние отворились, когда сержант отчитался перед начальством, передал документы в архив и подписал все необходимые бумаги, когда с арестантов сняли наручники и коротко проинструктировали, а конвоирам разрешили вернуться в казармы, когда хлынул ледяной дождь, и блещущие острые молнии с треском вспороли набрякшие мешки туч.
      Все это время они были рядом. Два друга детства. Два однокашника.
      Земляки.
      Но у них не было возможности поговорить.
      
      
      4
      
      – Правила в лагере простые – так сказал сержант. – Надо слушать своего старшего, и тогда все будет в полном порядке.
      Старший встретил их сразу за воротами. Он стоял в толпе таких же как он сам заключенных, и ничто не отличало его от них. Разве только черная повязка на его рукаве была отмечена узкой красной полосой. Но это прибывшие новички смогли рассмотреть позже. Пока же они пребывали в нерешительности. Они озирались, оглядывались, невольно жались друг к другу. Им было неуютно: вокруг них собралась толпа заключенных. А старожилы, не обращая внимания на хлещущий ливень, оценивающе рассматривали новичков, переговаривались, пересмеивались – похоже, они развлекались.
      – Эй, посмотрите на того толстозадого! Похоже, он из штабных!
      – А вон того я, кажется, знаю… Эй, Освальд! Освальд! Не ты? Значит ошибся…
      – Ставлю пять сигарет, что вон тот малыш будет мне прислуживать.
      – Черт! Опять никого знакомых.
      – Ставлю десять сигарет, что Клоп его достанет!..
      Штрафники были одеты в обноски. Впрочем, заметно было, что за формой они следят – одежда чистая, залатанная, ухоженная, насколько это возможно.
      – Ладно, хватит! – шагнул из толпы невысокий крепыш. Обритая голова его походила на бильярдный шар. – Меня зовут Дизель. Я ваш старший. Идите за мной.
      Толпа расступилась перед новичками. Множество рук потянулось к ним. Скрюченные пальцы цеплялись за одежду, и под аккомпанемент громовых раскатов звучали монотонные голоса:
      – Отдай мне удачу!
      – Поделись силой!
      – Дай надежду!
      – Дай веру!..
      Старожилы исполняли обычный ритуал – они забирали у новоприбывших то, чего им не хватало, то, чего сами они давно лишились.
      Павел не отбивался, не уворачивался от тянущихся со всех сторон рук. Он думал, что это какая-то жутковатая игра. И он понимал, что сейчас не время противится чужим правилам.
      – Я старший второго отряда, – быстро шагая, объяснял бритоголовый Дизель, – кроме того, я отвечаю за порядок в нашем бараке. Отряд – это примерно тоже самое, что рота. Получается, что я командир роты. Но ни у кого из штрафников нет воинских званий. Так что можете называть меня бригадиром. С этого момента вы подчиняетесь мне.
      Толпа штрафников рассеивалась. Вымокшие, прозябшие под дождем люди торопились вернуться в тепло бараков. Они выполнили то, что необходимо было сделать, – они встретили новичков, исполнили ритуал.
      – …Наш барак под номером один, – продолжал рассказывать Дизель. Тяжелые дождевые капли разбивались о его голый череп, и над макушкой бригадира висело облачко водяной пыли, похожее на нимб. – Там размещаются три отряда: первый, наш и третий. Бараков всего три. Отрядов всего девять. Два полноценных батальона. Только вот мы – неполноценные люди. Запомните несколько простых правил. Первое: никакого оружия. Второе: не спорить с охраной. Третье: не пытаться сбежать…
      – Бригадир, – сказал Гнутый.
      – Да?
      – А были такие, кто нарушал эти правила?
      – Сколько угодно.
      – А такие, кто нарушал последнее правило?
      – Да.
      – Удачно?
      – Конечно. Они все добились, чего хотели. Они покинули зону. В запаянном гробу. Помните третье правило: не пытайтесь сбежать. Даже не думайте об этом!..
      Десять человек окружили своего нового командира. Они смотрели ему в лицо, заглядывали в глаза, ловили каждое его слово.
      – …Здесь полно всякого отребья. Постарайтесь не играть в азартные игры. Не заключайте пари. Постарайтесь не ввязываться в ссоры. Никогда не деритесь. Держитесь вместе. На охрану не надейтесь. Медицинской помощи не ждите.
      – Совсем?
      – Здесь есть лазарет. Но я туда ходить не советую. Надеюсь, биоактивацию прошли все? Это вам немного поможет. По крайней мере, травиться здешней пищей будете реже…
      Они пересекли пустырь, миновали спортивную площадку. Пелена дождя прятала лагерь. Только сторожевые вышки маячили призраками над размытой полосой забора.
      – …Воевать нам приходится не часто. Раз в два месяца, а то и реже, пару отрядов вывозят на задание. Возвращается обычно треть людей. А иногда никто не возвращается.
      – Должно быть, текучесть кадров здесь большая, – сказал Гнутый. – Ты сам сколько здесь, бригадир?
      – Семь лет, – сказал Дизель. – Я старожил.
      – И за что тебя сюда запрятали?
      – Запомните еще одно правило. – Бригадир остановился. Впереди за стеной дождя что-то смутно темнело. – Не рекомендуется спрашивать, кто за что сюда попал. И тем более не следует верить полученным ответам. С этим ясно?
      – Да.
      – Ну и хорошо, – сказал Дизель. – Мы как раз пришли. Вот ваш новый дом.
      
      
      5
      
      Бараки на обычные казармы походили мало. Больше всего они были похожи на огромные цистерны, почти целиком вкопанные в землю – только покатые крыши с вытянутыми овальными оконцами виднелись снаружи. Для того, чтобы попасть внутрь, необходимо было спуститься на три метра по железной пологой лестнице. Широкие двери бараков никогда не запирались – они могли защитить от непогоды, но не от внезапных визитов охраны или начальства. А ночные обыски были здесь делом обычным.
      Внутри бараков не было никаких перегородок. Только туалет отделялся от основного помещения легкой тканевой ширмой. Вдоль выгнутых стен выстроились лабиринтами двухъярусные койки. К их спинкам были прикручены небольшие этажерки для личных вещей – и никаких закрытых тумбочек! Пара столов, несколько табуретов, одно рассохшееся кресло и оплавленный, широкоэкранный, постоянно включенный в сеть телевизор дополняли убогое убранство барака.
      Здесь было тепло и душно. Воздух вонял мочой и потом. Под потолком колыхались тенета паутины и табачного дыма – чего больше – не разобрать. Стены были разрисованы углем. Картины особым разнообразием не отличались – в основном женские силуэты. И множество однотипных надписей: год, прозвище, номер, настоящее имя – так штрафники оставляли о себе память.
      – Ваши места, – сказал Дизель, махнув рукой в сторону коек, на которых лежали свернутые матрацы и одеяла. – Занимайте, располагайтесь.
      Новички разошлись, выбирая себе места. За ними следили – за каждым шагом, за каждым движением. Обитатели барака оценивали своих новых соседей, присматривались к ним.
      – Писатель! – позвал Гнутый. – Ты чего там мешкаешь? Давай к нам. Мы тут тебе кровать заняли.
      Павел поспешно шагнул к товарищам. И запнулся о чью-то протянутую ногу, потерял равновесие, схватился за чужую койку, чтобы не упасть.
      – Эй, убери руки! – взвизгнул встрепанный малолетний коротышка с кривым носом и глазами-щелками. Это он подставил ногу, и Павел не сомневался, что специально. – Руки! Не лапай чужое, сука!
      
      «…Постарайтесь не ввязываться в ссоры…»
      
      – Извини, – Павел разжал ладони, продемонстрировал их коротышке. – Я случайно.
      – Значит, тебя зовут Писатель? – коротышка шмыгнул носом, усмехнулся. – А я Клоп. Знаешь, почему меня так прозвали? Потому что я пускаю кровь! – Он махнул рукой перед лицом Павла, и в пальцах его блеснула сталь.
      Павел отступил. Внимательно осмотрел коротышку – тому, на вид, было лет семнадцать. Как он здесь очутился?
      – Чего пялишься, ты? – Клоп снова показал на мгновение острую стальную занозу, прячущуюся в пальцах. – Чего глаза вылупил? Смотри, не вытекли бы! Я это быстро!
      Павел отвел взгляд.
      
      «…Никогда не деритесь…»
      
      – Эй, карапуз, – Гнутый встал рядом с Павлом. – Ты чего буянишь?
      – А ты заткнись, горбатый! Не с тобой разговаривают!
      – Спокойно, – негромко обратился к другу Павел. – Они нас прощупывают. Просто проверяют, как мы себя поведем. Не поддавайся на провокации. – Он хотел бы верить, что так оно и есть на самом деле. – Помнишь, что старший сказал?
      
      «…Держитесь вместе. На охрану не надейтесь…»
      
      Они одновременно посмотрели на бригадира. А тот словно ничего не замечал. Сидел в кресле, положив ноги на приставленный табурет, глядел в телевизор и о чем-то беседовал с тремя штрафниками.
      Оставив неразобранные постели, встали плечом к плечу с товарищами Рыжий и Шайтан, Маркс и Грек. Ничего не сказали, надвинулись на пританцовывающего от возбуждения Клопа.
      – За что малыша обижаете? – раздался голос сверху. С верхнего яруса койки, за которую, чтобы не упасть, хватался Павел, свесились волосатые ноги. – Шустрые вы какие, только-только прибыли, а уже порядки свои наводите!
      Заскрипели койки, зашевелились вокруг люди, ожили. Застучали голые пятки о пол. Вытянулись по стенам черные тени.
      – Не троньте Клопа!
      – Вы, там! Не в свое дело лезете! Двое разбираются, третий не мешай!
      – Клоп, тебе помочь?..
      Черные фигуры надвигались все ближе. Их было не очень много, но они были здесь хозяевами.
      
      «…Здесь полно всякого отребья…»
      
      Уткнувшийся в телевизор бригадир делал вид, что ничего не слышит.
      – Отходим, ребята, – негромко сказал Гнутый.
      И они отступили: держась вместе, не поворачиваясь спиной к возможной опасности, оглядывая недружелюбные лица, пытаясь найти союзников или хотя бы сочувствующих.
      Им не стали мешать, их отпустили, им позволили уйти. Им преподали урок, и этого на первое время было достаточно.
      Даже самые закоренелые бандиты понимали, что озлобившегося человека невозможно контролировать. Им невозможно управлять, ведь страх не сдерживает его.
      Озлобившийся человек подобен бешеному псу – никогда не знаешь, на кого он бросится, и когда.
      Никто не хотел связываться с бешеными псами.
      
      
      
      Глава 23
      
      4.08.2068
      
      В лагере существуют две власти: официальная и неофициальная.
      
      Официальная власть – это охранники, бригадиры, их помощники.
      
      Неофициальная власть принадлежит разного рода группировкам.
      
      Обе власти терпят друг друга, и – более того – взаимодействуют. Здесь, в лагере, главное – порядок. И неважно, какими средствами он достигается.
      
      У каждого штрафника есть некий статус. Мы сейчас находимся в самом низу – мы «дохлые».
      
      Людей здесь делят на «группы» в зависимости от преступления, ими совершенного. Есть «уголовные», есть «военные», есть «политические» заключенные. Надо отметить, что деление это достаточно условно.
      
      Я еще во многом не разобрался.
      
      Люди здесь закрытые. Разговорить кого-то сложно. Впрочем, между собой они общаются много. Но вот нас к себе не допускают. Стоит кому-то из нас приблизится, и они сразу умолкают. Мы – «дохлые».
      
      Распорядок дня здесь простой. Подъем по сирене в семь утра, построение, перекличка. Потом завтрак в столовой, похожей на длинный сарай. Завтрак обильный, потому что обеда не бывает. Во время приема пищи оглашаются наряды на работу. Работы на всех не хватает. Потому очень много личного времени, которое нечем занять.
      
      Кто-то играет в карты, в кости. Кто-то качается. Кто-то смотрит телевизор – программа здесь всего одна.
      
      Я пишу. Как оказалось, с бумагой и письменными принадлежностями проблем здесь нет. Кроме того, в лагере есть библиотека. Книги старые, потрепанные. Множество журналов и газет. Детские комиксы. Все издания исключительно печатные – никакой электроники. Поэтому их почти никто не читает.
      
      Вечером – ужин. Потом опять перекличка. И отбой. Спать, впрочем, насильно не заставляют. Делай, что хочешь. Только вот электричество на ночь в бараках отключают.
      
      И так день за днем. Неделя за неделей.
      
      И уже с нетерпением ждешь боевого вылета, хотя знаешь, что треть ушедших не вернется. И ты можешь оказаться среди них…
      
      Я хочу вырваться отсюда. Пусть ненадолго. Пусть хоть на несколько часов. Я в лагере всего трое суток, но мне уже нестерпима эта жизнь. Не могу представить, что мне придется провести здесь много лет.
      
      Мне сейчас очень тяжело.
      
      Меня изводят. Меня выбрали жертвой.
      
      Малолетка по прозвищу Клоп донимает меня, как может. Я мог бы свернуть ему шею, я мог бы переломать ему руки и ноги, я мог бы размозжить ему башку, но на его стороне все «уголовные». А значит и весь барак. И весь лагерь. Если я подниму на него руку, то моя жизнь превратится в настоящий ад.
      
      В нашем бараке живет один «дохлый». В отличии от нас, он тут уже четыре года. Когда он только сюда попал, он был настолько уверен в своей силе, что попытался изменить существующие порядки. И надорвался, превратился в калеку – у него нет пальцев на одной руке, у него выбит глаз, изуродован рот. Он не может говорить, только что-то лепечет. И смеется. Смеется всегда, когда с ним кто-нибудь разговаривает. Он заглядывает в глаза, как побитая собака. Он словно заранее просит прощения.
      
      Теперь его имя – «Щенок».
      
      Он – пустое место.
      
      Я не хочу становиться таким.
      
      Но и терпеть издевательства я долго не смогу. Сорвусь.
      
      Я должен что-то сделать.
      
      
      1
      
      – Бригадир, – Павел, подвинув табурет, сел прямо перед экраном телевизора, загородив старшему обзор. – Надо поговорить.
      Дизель вздохнул:
      – Ну что тебе?
      – Что мне делать?
      – Ты о чем?
      – О Клопе.
      – У тебя с ним какие-то неприятности?
      – Ты и сам все отлично знаешь, бригадир.
      – Ну, знаю… – Дизель почесал лысую голову. – Но что ты хочешь от меня?
      – Совета.
      Дизель хмыкнул. Заворочался в своем кресле. Сказал, глядя сквозь Павла, словно продолжая смотреть телевизор:
      – Я не даю советов. Мои советы могут стать чужими действиями, а мне не нужна такая ответственность…
      В бараке было тихо и пусто. На улице с утра светило яркое солнце, и почти все свободные от работы штрафники ушли загорать. Лишь несколько человек дремали на койках, да одноглазый Щенок, бормоча, возился за туалетной ширмой – чистил стальные унитазы.
      – Почему я? Что ему от меня надо?
      Бригадир ответил не сразу:
      – Тебе не повезло, Писатель. Крупно не повезло. Ты оказался в игре. Клоп поспорил, что превратит тебя в своего раба. Сейчас он тебя запугивает. Потом он станет тебя ломать. И в конце-концов ты станешь его рабом.
      Павел опустил голову, долго разглядывал побитые мыски своих ботинок. Сейчас он верил, что все так и будет.
      – Я сбегу, – негромко сказал он.
      – Правило номер три, – напомнил Дизель.
      – Кто-нибудь сбегал отсюда, бригадир?
      И вновь старший отряда выдержал долгую паузу. Он явно был недоволен, как развивается разговор. Но все же ответил:
      – Далеко они не убегали. Их находили. Либо на минном поле. Либо на проволоке.
      – Из лагеря я не побегу, – покачал головой Павел.
      – Думаешь, ты один такой умный? Собираешься смыться во время боевой операции? Не выйдет!
      – Почему?
      – Потому!.. Все операции для штрафников планируются таким образом, что у нас есть лишь одна возможность выжить – идти вперед. Ты не сможешь убежать. За тобой всегда будет кто-то следить. Заградительные отряды, экстерры, спутниковые системы, боевые роботы. Ты знаешь, что за штуки цепляют нам на запястья перед тем, как бросить в бой?
      – Коммуникаторы?
      – Забудь о коммуникаторах и прочей дребедени! На нас надевают браслеты с ядом! Если ты откажешься выполнить приказ, если ты замешкаешься, если окажешься не там, где должен был быть, то… Сначала тебе просто будет очень больно. Если этот намек ты не поймешь и не исправишься, то впрыснутый яд тебя обездвижит. А примерно через час, если никто тебя не подберет, ты умрешь… А иногда они поступают еще хитрей и еще проще. Перед тем, как бросить в бой, тебе просто делают прививку. И если ты в заданный срок не вернешься на место, то не получишь лекарство от той гадости, что плодится у тебя в крови, и загнешься… У них много способов заставить тебя делать то, что ты не хочешь делать.
      – Но это невероятно! Невозможно!
      – Что именно?
      – Мы же люди!
      – Нет, мы не люди. Мы живые трупы. Все думают, что смертная казнь давно отменена. Но на самом деле она просто отсрочена.
      – Кто этим занимается?
      – Чем? Наказанием? Исполнением наказаний? Те люди, что направили тебя сюда.
      – Кто они?
      – Мы сами.
      Бригадиру надоел этот разговор. Он хотел смотреть телевизор. Там шла передача о животных. Ведущий рассказывал о собаках.
      Давным-давно, в прошлой жизни, у Дизеля была собака.
      Кобель.
      Он нахмурился, пытаясь вспомнить, как его звали. Джек? Джин?
      Джей!
      Здоровенный лабрадор. Добрый и ласковый со своими, он свирепел, когда рядом оказывался кто-то чужой, становился неуправляемым и мог броситься даже на хозяев. Пришлось его усыпить, потому что такому псу не место среди людей.
      – У тебя когда-нибудь была собака? – спросил Дизель.
      – Нет, – Павел покачал головой и обернулся на телевизор. Подвинулся чуть-чуть.
      Какое-то время они молча смотрели передачу.
      – Собаки произошли от волков, – повторил бригадир вслед за ведущим. – Мы приручили их, чтобы использовать на охоте. У них были качества, которых не было у нас, у людей.
      – К чему ты это, бригадир?
      – Знаешь, какая собака самая опасная?
      – Разъяренная.
      – Да… – Дизель первый раз за все время разговора посмотрел Павлу в глаза. – Но я сейчас не о том… – Телевизор бригадира больше не интересовал. Его мало что могло заинтересовать по-настоящему, потому что за лагерными стенами он видел почти все. – Не бойся собаку, которая тебя облаивает. Самая опасная собака та, что бросается молча, без предупреждения. Она не будет на тебя гавкать, она не будет скакать кругами. Она просто кинется на тебя и вгрызется в глотку… Вот сюда… – поднял он руку к горлу. – Только рык… Только звериный рык… И никакого лая…
      
      
      2
      
      Товарищей Павел нашел на вытоптанной баскетбольной площадке. Потерявший бороду Маркс и сильно похудевший Грек лежали на длинной пластмассовой скамье, подставив голые животы солнцу. Рыжий, Шайтан и Гнутый делали вид, что играют. Они лениво перекидывались мячом, похожим на помятый апельсин, финтили, неспешно обводя воображаемых противников, и, прорвавшись к кольцу, останавливались, долго аккуратно целились и, лишь тщательно вымерив движение, бросали мяч. Только малорослый Шайтан играл поживее. Получив пас, он все норовил прыгнуть к самому щиту и положить мяч в корзину сверху. Со стороны попытки эти смотрелись забавно.
      – Возьмете в команду? – спросил Павел.
      – А ты играть умеешь?
      – Нет.
      – Тогда возьмем…
      Павел скинул мятое, давно не стиранное хэбэ, снял майку, сложил одежду на скамье, наказал Марксу и Греку:
      – Присматривайте!
      – Да у тебя там и взять-то нечего, – сказал Грек, почесывая ввалившийся живот.
      – Зато что-нибудь подсунуть можно, – ответил Павел, прыгнул на площадку и перехватил летящий мяч. Сейчас ему хотелось бегать, скакать, метаться. Хотелось драться, биться. Пусть с друзьями, пускай только за мяч.
      Ему необходимо было выплеснуть злость, что постоянно копилась в нем.
      Иначе однажды она прорвется.
      – Может сыграем двое на двое? – предложил Гнутый.
      – Только при условии, что Шайтан играет не со мной, – сказал Рыжий.
      – Тогда давайте играть трое на одного…
      Солнце припекало.
      Шел последний летний месяц, и ночи становились все холодней. Утренняя роса уже не освежала, а студила. Все чаще наползали в лагерь из леса туманы, все гуще они становились, все холодней. Серая мгла, в предрассветной тиши окружив лагерь, сразу со всех сторон, словно по команде, тихо пересекала минное поле, просачивалась через колючую проволоку, через высоковольтную сетку, взбиралась на бетонную ограду и переваливалась через обе стены – и внешнюю, и внутреннюю…
      Во всем чувствовалось – скоро осень.
      Потому дневное тепло становилось все желанней. И каждый погожий день штрафники стремились провести на свежем воздухе под солнечными лучами. Они забирались на накалившиеся покатые крыши бараков, они вытаскивали матрацы и одеяла, расстилали их на скамейках и прямо земле, они мастерили подобия гамаков.
      В ясный день почти весь лагерь высыпал на улицу. Загорающие люди смотрели в небо и видели там лишь облака и солнце.
      А на заключенных сверху смотрели дула пулеметов…
      – Пятнадцать лет! – крикнул Рыжий, получив мяч. – Они дали мне пятнадцать лет! Эти гады сделали меня стариком!
      Они не стали играть друг против друга. Они продолжили играть против незримого воображаемого противника.
      Вчетвером.
      Одной командой.
      – Эй, Грек, хватит тебе валяться! – крикнул Гнутый, получив пас. – Маркс, давай тоже к нам!
      – Я одежду стерегу, – отозвался Грек.
      – Не хочу, – угрюмо откликнулся Маркс. Последние дни у него было отвратительное настроение. Он был подавлен. Он был оскорблен. Он всегда полагал, и говорил всем, что если его однажды захотят лишить бороды, он уволится.
      Но лагерный парикмахер, не обращая внимания на протесты и ругань связанного клиента, обкорнал тупыми ножницами его бороду, а потом и вовсе – начисто! – ее сбрил.
      Маркс чувствовал себя вдвойне обманутым. Мало того, что его лишили обожаемой растительности, так вдобавок он и рапорт об увольнении не может подать.
      – Тебе еще повезло! – Гнутый перекинул мяч Павлу. – Мне дали восемнадцать!
      – Я не собираюсь здесь задерживаться! – Павел представлял, что против них играет команда недругов. Здесь и Некко, и Клоп, и…
      Он обыграл Некко, сбил плечом Клопа, пробежал прямо по нему. Вырвался вперед. Под щитом уже ждал Шайтан. И Павел отдал ему пас.
      – Здесь плохо! – Шайтан прыгнул. – Плохо! – Он не попал.
      Но Павел был уже рядом.
      – Я убегу!
      Он подхватил падающий мяч, подпрыгнул высоко – словно ввинтился в воздух. И сверху – сам удивился, что так получилось – широким движением, со всей силы – словно профессиональный игрок – загнал мяч в корзину. Случайно зацепившись пальцами за вибрирующее кольцо, повис на нем, довольно ухмыляясь.
      Друзья остановились. Рыжий уважительно присвистнул. Шайтан завистливо вздохнул.
      – А еще говорил, что играть не умеешь, – сказал Гнутый.
      – Не умею, – честно признался Павел, покачиваясь на кольце. – Само получилось. Раньше никогда… Даже не знаю, почему…
      
      Биоактивация… Злость…
      
      Вдруг что-то треснуло.
      Павел не успел испугаться, не успел отцепиться.
      Металлическое кольцо вывернулось. Лопнул деревянный щит.
      И Павел рухнул в пыль, пребольно ударился копчиком о жесткую землю. На голову посыпались щепки и труха. Что-то более тяжелое стукнуло по макушке, словно клюнуло. Свалилось на плечо. Металлическое, холодное. Со стуком упало на землю.
      Павел опустил глаза.
      Гвоздь.
      Здоровенный пятнадцатисантиметровый гвоздь почти в палец толщиной. Ржавый и немного погнутый.
      Острый.
      – Что тут у вас? – поднялся с лавки потревоженный Грек. – Ох ты, черт!
      – Веселье кончилось, – сказал Рыжий.
      – Это точно, – мрачно сказал Гнутый. – Насчет мяча и площадки я договаривался с Черным Феликсом. Думаю, он очень на нас разозлится…
      Они были изгоями, их считали людьми низшего сорта. Пока никто не признал их за своих. Все называли их «дохлыми». Даже бригадир на людях разговаривал с ними сквозь зубы. И с этим ничего нельзя было поделать. Потому что человек не может сломать систему. Он может лишь подстроиться под нее…
      – Я виноват, – Павел накрыл свою находку ладонью. Шершавый металл приятно холодил пальцы. И этот холод добирался до самого сердца. – Значит мне и разговаривать с Феликсом…
      Когда Павел оторвал руку от земли, гвоздя под ней не было.
      
      
      3
      
      Барак обезлюдел. Только телевизор невнятно бормотал разными голосами. Павел, чуть прибавив громкости, присел перед ним на пол.
      – Я тоже пойду к Феликсу, – сказал Гнутый, устраиваясь на шатком табурете. Рядом стояло пустое кресло, но «дохлые» не имели права в него садится. Кресло предназначалось для настоящих людей.
      – Я с вами, – сказал Рыжий, рукавом протирая заплеванный, засиженный мухами экран.
      – Я тоже, – сказал Шайтан.
      Грек и Маркс промолчали.
      Черный Феликс возглавлял «военную» группировку лагеря. Это был здоровенный негр родом, кажется, из Анголы. Его посадили за убийство трех офицеров проверяющей комиссии. Рассказывали, будто офицерам не понравилось, как Феликс после марш-броска стреляет по мишеням. Они же не догадывались, что у чернокожего капрала в жизни началась полоса неприятностей: во-первых, его бросила жена; во-вторых, у него обнаружили редкую форму какой-то специфической лихорадки, в связи с чем ему предстояло пройти курс неприятных процедур; в-третьих, кто-то из недоброжелателей разместил в сети жутко непристойную фотографию Феликса с не менее непристойным комментарием. Фотография пользовалась большой популярностью. Собственно, из-за этого снимка жена Феликса и подала на развод. Проверяющие офицеры, как оказалось, тоже видели это фото, и зачем-то сказали об этом капралу. Потому и пострадали. Феликс выгнал их на стрельбище и точными очередями из карабина «Овод» положил рядом с бронированными мишенями. Офицеров собирали по кускам. А Черного Феликса направили в Черную Зону, где доступа в сеть нет, никогда не было и не будет…
      – Он нормальный мужик, – сказал Гнутый. – Да и мы ничего страшного не сделали.
      – Ага, – сказал Рыжий. – Просто сломали баскетбольный щит на его площадке. А завтра второй барак должен играть с третьим.
      – Лучше не напоминай, – поморщился Гнутый.
      По телевизору показывали документальный фильм об экстеррах. Ничего нового не говорили – все подобные фильмы на девяносто девять процентов повторяли друг друга.
      – Пива бы сейчас, – вздохнул Рыжий, глядя, как на экране человек в герметическом комбинезоне разделывает тело инопланетной твари, попутно что-то объясняя мимо камеры.
      – Хотя бы кока-колы, – сказал Гнутый.
      Павел поднялся, намереваясь отправится в туалет.
      – Эй, Писатель, уж не за пивом ли ты собрался? – окликнул его Рыжий.
      – Нет, – Павлу сейчас было не до шуток.
      – Жаль…
      Барак только выглядел пустым. Люди здесь были. Только они ничем не выдавали своего присутствия. Они спали, они притворялись, что спят, они хоронились, они играли с собой в какие-то странные игры. Здесь было очень много странных людей.
      
      Людей ли?
      
      В полосах падающего из потолочных окон света танцевала пыль. Павел шагал мимо рядов прячущихся в тени двухъярусных нар и старался не обращать внимания на свисающие с них ноги, черные и дурно пахнущие, на торчащие из под одеял грязные руки. Казалось, что конечности эти мертвы и отделены от тел. Бледные изможденные лица безучастно следили за ним – лица призраков, лица «дохлых».
      Туалет было в трех шагах, когда вдруг странный голос остановил Павла:
      – Ты хочешь это прекратить? – скособоченный, подобострастно улыбающийся рваным ртом Щенок встал на пути.
      – Что?
      – Клоп донимает тебя. Я все вижу. Ты хочешь отделаться от него?
      Павел с трудом разбирал, о чем говорит Щенок; его голос, похожий на скуление, звучал глухо и неразборчиво.
      – Ты можешь мне помочь?
      – Если призрак преследует тебя, покажи ему зеркало.
      – Как это понять?
      – Если ты хочешь отделаться от своих страхов, напугай их.
      – Я должен напугать Клопа? Но как?
      – Покажи ему зеркало!
      – Черт возьми! Ты можешь говорить по-человечески?!
      Щенок перестал улыбаться. Он пристально смотрел Павлу в глаза, и от его взгляда мурашки бегали по коже.
      – Что? – не выдержал Павел. – Что ты так смотришь?
      – Отомсти за меня! – отчетливо проговорил Щенок незнакомым голосом – словно другой человек говорил. – Отомсти! – Его изуродованная щека задергалась, рот перекосился, глаза заблестели копящейся влагой. Щенок, испугавшись своей слабости или застеснявшись ее, торопливо опустил голову, отступил в тень, упал ничком на чьи-то нары, уткнулся лицом в грязную подушку, заскулил.
      – Как тебя зовут? – помолчав, негромко спросил Павел. – Кто ты? Откуда?
      Щенок глухо прохныкал что-то невнятное.
      Павел постоял рядом, испытывая двоякое чувство. С одной стороны, ему хотелось как-то поддержать зарывшегося в подушку несчастного, но с другой стороны, опустившийся, запаршивевший, воняющий Щенок был ему неприятен.
      – Держись! – Он все же пересилил себя, присел у изголовья, положил ладонь на трясущееся плечо, сжал крепко.
      И только сейчас разобрал, о чем скулит Щенок.
      – Я не помню, – бубнил в подушку плачущий «дохлый». – Я ничего не помню.
      
      
      4
      
      Черный Феликс жил во втором бараке, и это было самое роскошное место в лагере. Там имелись три телевизора, музыкальная система, игровая приставка, холодильник, микроволновая печь и кондиционер. Там под потолком вились зеленые косы декоративного плюща, а в железной бочке росла развесистая пальма. Там в красном углу разместился широкий диван, обтянутый кожей, а рядом с ним стоял антикварный торшер с изумрудным абажуром, и висели на стене пейзажи – словно окна в иные миры. Откуда взялось все это бесценное барахло, и почему оно находилось именно здесь, а не разошлось по всему лагерю, никто объяснить не мог. Ясно было лишь то, что все эти вещи так и останутся во втором бараке. По крайней мере до тех пор, пока там живет Черный Феликс.
      Друзья, предварительно договорившись, как они будут себя вести, отправились к Феликсу за полчаса до ужина. В этом был расчет – прием пищи заключенные старались не пропускать. Потому, надеялись товарищи, разговор надолго не затянется.
      Они никому не сказали ни слова. И никто ни о чем их не спросил. Только старший отряда, оторвавшись от телевизора, с любопытством посмотрел им в спины. Но едва захлопнулась дверь, он повернулся лицом к экрану и попытался обо всем забыть.
      – Куда они, бригадир? – заслонил телевизор Клоп.
      – Не знаю, – безразлично сказал Дизель.
      – Пойду посмотрю…
      До второго барака было рукой подать. Впрочем, как и до любого другого места в лагере – здесь все было рядом, все было на виду. Ограниченная забором территория отлично просматривалась с любого места. Здесь невозможно было спрятаться – разве только в толпе людей. Но и толпиться заключенным не позволялось.
      Друзья прошли мимо заросшего тиной пожарного водоема, пересекли разлинованный на квадраты плац, миновали площадку для игры в сквош. У входа во второй барак их остановили. Бугрящийся мускулами негр преградил дорогу:
      – Куда?
      – Мы к Феликсу, – сказал Гнутый, словно пропуск держа на виду баскетбольный мяч.
      – Все? Нельзя!
      – Мы по делу.
      – Двоих пропущу. Всем нельзя.
      Друзья переглянулись. Дело пошло не так, как они предполагали.
      – Ладно, – сказал Гнутый. – Ждите нас здесь. А мы с Писателем пойдем.
      Рыжий, Грек, Шайтан и Маркс, кивнув, отошли в сторону, прислонились с четырех сторон к фонарному столбу, словно поддерживая его. Негр недовольно посмотрел на них, но ничего не сказал, посторонился:
      – Проходите!
      Во втором бараке жили авторитетные люди. Они ценили тишину и спокойствие.
      Железная лестница вела вниз. Тринадцать широких ступеней – тринадцать шагов под землю. Павел вдруг вспомнил, как ребенком он боялся спускаться в подземные переходы. Вместе с воспоминанием вернулось и само чувство.
      – Ты чего? – спросил Гнутый, заметив, что товарищ остановился.
      – Все нормально… Не по себе как-то… – Павел держал руки в карманах, и пальцы его ощущали холод металла.
      В левом кармане – монетка на счастье.
      В правом – гвоздь. На всякий случай.
      – Не трусь, – сказал Гнутый. – Феликс нормальный мужик. Из наших.
      Павел боялся не Феликса. Он сам не мог понять, почему вдруг ему стало так тревожно. Неужели выплыли из небытия, из подсознания глупые детские страхи, давно пережитые и забытые?
      – Я не боюсь, – сказал Павел.
      В маленьком тамбуре, освещаемом гранеными колпаками светильников, их встретил невысокий азиат. По манере держаться, по одежде, было ясно, что он из «дохлых». Но во втором бараке даже «дохлые» были особенные, нагловатые и самоуверенные.
      – Куда? – заслонил он дверь.
      – К Феликсу, – Гнутый не остановился, не замедлил шаг. Он двигался точно к двери, надвигался прямо на азиата. И тот, мгновение помедлив, стушевался, опустил голову, открыл дверь, отступил в сторону:
      – Проходите.
      В бараке звучала классическая музыка.
      Черный Феликс, зажмурясь, сидел в кресле-качалке на своем обычном месте возле кондиционера и курил сигару. Это было ответственное занятие, не терпящее спешки, и потому он не сразу соизволил обратить внимание на приблизившихся штрафников из соседнего барака.
      Пауза затягивалась. Гнутый, решив что нормы приличия выдержаны, неуверенно кашлянул.
      Черный Феликс открыл глаза и выдохнул сизый клуб дыма:
      – Ну?
      – Мы принесли мяч, – сказал Гнутый.
      Феликс шевельнул мизинцем, и откуда-то выскочивший «дохлый» забрал мяч и куда-то его утащил.
      – Это все? – сверкнул белками глаз Феликс. – Могли бы передать его слуге у входа.
      – Мы сломали щит на площадке, – сказал Гнутый.
      Феликс взял сигару в рот, надул щеки, выпустил струйки дыма из широких ноздрей. Прищурился, сказал спокойно:
      – Мне уже доложили. Кто это сделал?
      – Мы вместе играли, – сказал Гнутый.
      – Я спрашиваю, – в голосе Феликса послышались нотки раздражения, – кто именно это сделал. Ты? – Он ткнул сигарой в сторону Павла.
      – Да, – признался Павел и выступил вперед, заслонив собой товарища. – Но это была случайность.
      Феликс сердито отмахнулся, не желая слушать оправдания:
      – Как ты это сделал?
      – Повис на кольце. И щит не выдержал.
      – Ты положил мяч сверху?
      – Да.
      – Ты хорошо играешь?
      – Нет.
      – Значит, тебе просто повезло, – разочарованно проговорил Феликс.
      – Да, – согласился Павел и вынул руку из правого кармана.
      Черный Феликс долго и внимательно их разглядывал. Он был неподвижен, лишь угол рта подергивался, выпуская понемногу ароматный дым. Товарищи ждали. Через несколько минут, по их расчетам, возвещая время ужина, должна была взреветь сирена.
      – Откуда вы? – спросил Черный Феликс.
      – Форпост восемьсот шестьдесят три, – ответил Гнутый.
      – Никогда о таком не слышал. Должно быть из новых?
      – Да. В России.
      – Понятно… Вы русские?
      – Он русский, – Гнутый показал на Павла.
      – Мой дед учился в России, – задумчиво сказал Феликс. – Шесть лет. Он рассказывал много занятных вещей о русских… Хотелось бы кое-что проверить.
      – Я не русский, – на всякий случай напомнил Гнутый.
      – Значит вы сломали щит? – Черный Феликс вспомнил о деле, нахмурился. – А завтра решающая игра.
      Павел и Гнутый опустили головы.
      – Инструмента и материалов у вас, конечно же, нет.
      – Нет.
      – И заплатить нечем.
      – Нечем.
      – А за что вас сюда отправили? – Феликс снова сменил тему. Возможно, он специально вел разговор таким образом, чтобы сбить с толку собеседников, смутить их, вытянуть из них все, что его интересовало.
      – За неподчинение приказу, вооруженное сопротивление, убийство офицера и сопровождающих его солдат, – не вдаваясь в подробности, огласил Гнутый.
      – Офицера какого звания? – Феликс, похоже, заинтересовался.
      – Полковника. И его солдат из Гвардии.
      Черный Феликс довольно оскалился, хохотнул, словно кашлянул. Заскорузлыми пальцами затушил недокуренную сигару, покатал ее на ладони, потом отложил на маленький столик – во втором бараке не боялись воровства. Объявил:
      – Щит мы починим сами. Вам это обойдется в пять пачек сигарет и в сотню паек хлеба. Срок – четыре дня. Если не успеете, долг возрастет в два раза. Все ясно?
      – Ясно, – сказал Гнутый, уже прикидывая в уме, реально ли собрать наложенный штраф за четыре дня. Получалось, что проблем особенных не будет. Сигареты поштучно выдавались заключенным в столовой: две во время завтрака, одна – на ужин. Павел, Шайтан и Маркс не курили. Свои сигареты они не выкидывали, копили, словно предчувствовали, что потом этот запас пригодится. С хлебом дело обстояло несколько сложней, но и эта проблема решалась: просто им всем предстояло немного поголодать, выменивая почти всю еду на хлеб.
      – Идите! – приказал Феликс. И друзья послушно ретировались.
      Уже поднимаясь по лестнице, Гнутый повернулся к Павлу и сказал:
      – Кажется, мы ему понравились.
      Павел пожал плечами:
      – Возможно.
      – Я же говорил, что Феликс нормальный мужик. Из наших.
      Они выбрались на поверхность. Негр, стерегущий вход в барак, покосился на них, пропустил мимо себя, не сказал ни слова. Четыре фигуры, подпирающие фонарь, повернули головы, выпрямились.
      – Все нормально, – кивнул товарищам Гнутый.
      Павел вынул руку из левого кармана.
      И в этот момент, возвещая время ужина, взвыла на весь лагерь сирена.
      
      
      5
      
      Черный Феликс собирался в столовую.
      Барак уже отправился строем на ужин. Заключенным нельзя было опаздывать – на прием пищи отводились считанные минуты, и задержавшиеся не получали ничего.
      Но Феликсу торопиться было не за чем. У него, как и у других авторитетных людей лагеря, в столовой имелось персональное место. Никто не имел права сесть на помеченный табурет. Никто не смел притронуться к накрытым тарелкам и мискам, отмеченным выцарапанными монограммами. Феликс мог прийти в столовую, когда ему вздумается, и он знал, что на столе в определенном месте всегда будет стоять его порция.
      Черный Феликс не любил ужинать вместе со всеми. Слишком много любопытных глаз заглядывали в его тарелки. Любопытных и завистливых.
      Обычно он отправлялся в столовую, когда там уже никого не оставалось.
      – Привет! – Клоп, как всегда неожиданно, вынырнул откуда-то из-за спины.
      – А, это ты, мелкий, – Феликс нарочито медленно выключил стереосистему, извлек музыкальный диск, убрал его в коробку, положил на стол рядом с сигарой. – Чего тебе?
      – Зачем они приходили?
      – Кто? – Феликс не любил нагловатого «уголовного» недоросля, нигде никогда не служившего, попавшего в этот лагерь из-за ошибки компьютерной системы и оставшегося здесь по недосмотру начальства.
      – Шестеро «дохлых» из нашего барака. Двое зашли к тебе, четверо остались на улице.
      – Вернули мне мяч.
      – Вшестером? Они что, не могли отдать его кому-нибудь из троих холуев?
      – А это уже не твое дело! – Феликс повысил голос.
      – Ладно, ладно, – усмехнулся Клоп. – Не хочешь говорить, не надо. Я просто выполняю просьбу бригадира. Он хочет быть в курсе дел.
      Феликс помолчал. Сказал:
      – Они сломали щит на моей площадке. Вот и все.
      – Ты их оштрафовал?
      – Да.
      – Сигаретами и хлебом?
      – Да.
      – Как неоригинально, – издевательски сказал Клоп.
      Феликс попытался придумать какой-нибудь достойный ответ, колкий, краткий, жесткий. Но в голову ничего не пришло и он просто отвесил подзатыльник обнаглевшему недорослю.
      Клоп залился ехидным смехом. В шевельнувшихся пальцах его блеснула стальная заноза. Нет, он не угрожал. Разве мог он угрожать Черному Феликсу, предводителю всех «военных», хозяину второго барака? Нет! Конечно же, нет!
      Клоп просто показал свое жало. Без всякой задней мысли.
      – Я слышал, – Феликс старался не обращать внимания на непрекращающийся злой смех, – ты решил сделать одного из них своим рабом.
      – Да, – Клоп заложил руки за спину. – Я поспорил.
      – Одного из тех двоих, что спустились ко мне в барак.
      – Именно.
      – Русского.
      – Его самого.
      – Почему его?
      – Он мне понравился.
      – Ты еще принимаешь ставки?
      – А что ты хочешь поставить?
      – Пять пачек сигарет и сотню паек хлеба.
      – Неоригинально и неинтересно, – поморщился Клоп.
      – А вдобавок… – Феликс осмотрелся. – Если я проиграю, то отдам телевизор и игровую приставку.
      – О! – Клоп разом посерьезнел. – Это уже намного лучше!
      – Значит, договорились?
      – Договорились! – Клоп подставил ладонь для рукопожатия. – Через неделю, максимум через десять дней, этот русский будет делать все, что я ему скажу.
      – Посмотрим, – Феликс словно не замечал протянутую руку. – Но сдается мне, мелкий, ты проиграешь.
      – Это еще почему?
      – Мой дед жил в России. И он рассказывал мне много любопытного… Ему я верю больше чем тебе.
      – Что ж… – Клоп отдернул руку, прищурился. В пальцах его опять сверкнул металл. – Поглядим…
      
      
      6
      
      После ужина, когда стало темнеть, Павел покинул свой барак.
      Он вышел на улицу с конкретной целью.
      Ему был нужен камень. Шероховатый, с ровной плоской поверхностью, не слишком жесткий, но и не рассыпающийся в порошок при соприкосновении с металлом.
      Камней попадалось немного. А подходящих не встречалось совсем.
      Павел долго бродил по территории лагеря, глядя себе под ноги, затылком чувствуя пристальные взгляды охранников.
      Вечерело. Лес за забором потемнел, сделался почти черным. Сгущались серые сумерки. Все тише, все спокойней становился воздух.
      Павел был один на открытом пространстве лагеря.
      Изредка торопливые штрафники перебегали из барака в барак. Кто-то гремел железом спортивных тренажеров. На баскетбольной площадке стучал молоток и хрипела пила. Возле пожарного водоема горел небольшой костер, вокруг него застыли скорченные тени – заключенные жарили мясо, может крысиное, может лягушачье.
      Не все еще спрятались в полуподземные убежища.
      Но все же Павлу казалось, что он здесь один.
      И он бродил, наслаждаясь воображаемым одиночеством, высматривая камни, наклоняясь к ним, поднимая – словно грибы собирал. Не хотелось возвращаться в душный вонючий барак, где недоносок Клоп опять, наверное, будет сморкаться в его простынь, запихивать отобранную подушку в унитаз, швыряться вонючими тряпками. А потом, вдоволь натешившись, он, как обычно, подсядет и начнет долго напористо говорить на полупонятном языке воров и бандитов, запугивая, угрожая, требуя. Будет тормошить, не давая спать. Будет грязно ругаться, оскорбляя мать, отца, всех родных и любимых. Будет держать на виду свою руку со стальной заточкой в пальцах и криво ухмыляться. А его друзья из «уголовных» будут посмеиваться одобрительно и поглядывать – ну, что ты сделаешь «дохлый»? Чем ответишь? А молчаливый бригадир так и не оторвется от экрана телевизора, потому что не его это дело – вмешиваться в травлю новичка. Такие здесь порядки. Так здесь принято.
      И друзья ничем не смогут помочь. Они постараются оттеснить Клопа и, может быть, это у них получится. Но Клоп все равно вернется. Через минуту. Через час. Ночью или под утро. Возможно, не один.
      Поэтому лучше молчать. Лучше терпеть. Стараться ни на что не обращать внимания. Вытирать сопли с грязного белья и плевки с лица. Замачивать воняющую мочой подушку, стирать ее, сушить. Сдерживать, успокаивать друзей.
      Пока еще ничего страшного не произошло. Рано или поздно им это надоест. И тогда Клоп отстанет.
      А если нет…
      «Стань псом», – говорил лейтенант Уотерхилл.
      
      «…с разъяренной собакой лучше не связываться…»
      
      «…Самая опасная собака та, что бросается молча, без предупреждения…»
      
      «…Если ты хочешь отделаться от своих страхов, напугай их…»
      
      Так много чужих слов…
      Павел покачал головой, присел на корточки возле россыпи камней на краю залитой бетоном дорожки. Стал отбирать булыжники покрупней, осматривать их. Нашел один подходящий, отложил его в сторону. Он уже хотел было достать из кармана гвоздь, но вовремя вспомнил об охранниках, засевших на вышках. Кроме крупнокалиберных пулеметов и слезоточивых гранат у них, наверняка, имелись самые современные оптические системы слежения. Ни вечерний сумрак, ни ночная тьма, ни утренний туман не мешали им видеть все, что происходит в лагере.
      Только Павел подумал об этом, как на сторожевых вышках зажглись прожекторы. Толстые пучки света скрестились, словно лазерные мечи; легли на землю яркие пятна, задвигались, будто что-то отыскивая. И снова Павел вспомнил о боевых машинах марсиан из «Войны миров» Уэллса. Представилось ему, что находится он в резервации для последних людей, в концлагере для немногих выживших землян. А там, под колпаками высящихся над стенами вышек сидят сейчас за турелями пулеметов инопланетные монстры – разумные экстерры, внешне похожие на людей.
      Победители.
      И развлекаются, наблюдая за проигравшими…
      Одно из световых пятен скользнуло к Павлу, поймало его – он оказался в круге света, словно на маленькой арене, за пределами которой ничего не видно. Ясно лишь, что где-то там сейчас находятся зрители. Неприятное ощущение.
      Из-под руки Павел глянул в сторону слепящего прожектора, ругнулся, поднялся, попытался выйти в тень. Не удалось. Луч прожектора следовал за ним.
      Кто-то развлекался.
      Значит, пора возвращаться на свое место.
      Павел отряхнулся, подобрал камень и побрел в сторону барака. Он практически не видел, куда шагал. Шел почти наугад. Он подозревал, что управляющий прожектором охранник ждет, когда заключенный попытается ускользнуть в сумрак, попробует выпрыгнуть из луча. Замечется, заскачет, словно попавший в свет фар заяц на ночной дороге… Наверное, со стороны это будет забавно смотреться.
      Павел не собирался никого забавлять.
      И вдруг прожектор моргнул.
      Три раза.
      Павел не сразу понял, что это может означать. А когда сообразил, вздрогнул, остановился, поднял голову.
      Неужели?..
      Он повернулся к бьющему в лицо свету. Сказал одними губами:
      – Что?
      Сказал по-русски, повторил несколько раз, стараясь артикулировать как можно выразительней, чтобы тот, кто возможно наблюдает сейчас за его лицом, мог разобрать короткое слово.
      И прожектор снова моргнул.
      Два раза.
      Когда-то в детстве именно так подмигивали солнечные зайчики но потолке его комнаты. Во дворе, под окнами квартиры стояли друзья, сигналили зеркальцами, закрывая их ладонями:
      «Выходи!»
      Серега Попов, Вовка Украев, Василь Пак…
      Их семьи были небогаты. Их родители не покупали детям мобильные телефоны и прочие удобные штуки. Но зато у них были зеркальца. И они разработали целую систему условных сигналов.
      Жаль, уже не вспомнить ее.
      И имена всех товарищей тоже не вспомнить…
      Серега Попов, Вовка Украев, Василь, Батыр…
      И Колька.
      Колька Рывкин!
      Павел улыбнулся неуверенно, махнул рукой.
      И луч скользнул в сторону. Медленно поползло по земле пятно света, словно приглашая следовать за ним.
      – Ну что еще? – Павел разговаривал с собой.
      Нет! Он разговаривал со старым товарищем.
      – Что там у тебя?
      Луч снова весело подмигнул: «Выходи скорей! Давай к нам!»
      И Павел сорвался с места.
      Побежал.
      Он никогда еще здесь не бегал.
      И никогда еще ему не было здесь так хорошо, так радостно и легко, как сейчас.
      Он мчался вслед за скользящим по земле пятном, похожим на большую блестящую монету, на огромный светящийся пятак. Он преследовал выросший солнечный зайчик – тот самый, из детства, с потолка его комнаты. Ничего не замечая, забыв обо всем, он бежал мимо утонувшего в земле барака, мимо столовой, напрямик через цветочную клумбу, где никогда не росло ничего кроме генетически измененных клевера и гороха. Он бежал почти до самой стены, до двухметровой перекопанной полосы, ступать на которую заключенным запрещалось, и возле которой остановилось световое пятно.
      А потом прожектор погас. Наверху что-то лязгнуло, словно какая-то заслонка отодвигалась, и через мгновение на землю – в четырех шагах от Павла – что-то упало. Снова вспыхнул луч прожектора, уперся в белеющий на земле предмет.
      Павел поднял голову.
      – Что это?
      Не все ли равно, что? Главное, это оттуда. С той стороны забора. Из другой, прошлой жизни.
      Он подошел к лежащему на земле бесформенному предмету, наклонился, поднял его.
      Камень. Завернутый в бумагу, обернутый целлофаном, стянутый кольцами резинок.
      Письмо.